– Я уже совершеннолетний, – говоришь ты. – Что мне говорить людям в колледже? «Ой, извините, вы не можете познакомиться с моей девушкой, потому что ее комендантский час наступает до начала вечеринки. Ой, моя девушка не может прийти на мое выступление, потому что она еще маленькая». Ну как это вообще. Что мы делаем?

– Я тебя сдерживаю, – говорю я.

Ты молчишь. Это значит, что ты согласен. Альбом Muse, играющий на фоне, внезапно замолкает, словно кто-то забрал у Мэтта Беллами его голос.

Я вздыхаю:

– Прости…

– Хватит уже это повторять, черт возьми!

Прости.

Мне становится страшно. Если бы у меня был хвост, то я бы уже поджала его.

Раздается грохот, а потом ты ругаешься. Ты ударил по чему-то, и теперь синяк на твоих костяшках станет моей виной. Ты будешь думать обо мне каждый раз, как посмотришь на него.

– Не вреди себе, – шепчу я. – Я люблю тебя.

Ничего.

– Гэв… – Мой голос дрожит, и я прикусываю язык с силой, чтобы не плакать, но всхлип все равно вырывается.

Твой голос сразу же становится нежным. Ты не можешь смотреть, как я плачу. Говоришь, это разрывает тебе сердце.

– Детка, не плачь. Прости. Я просто… Черт. Мне правда жаль. Я чувствую, что теряю контроль. Боже, я такой придурок.

Теперь слезы льются быстро и обильно. Ты говоришь мне, что любишь меня, что выливаешь на меня злость на Великана и мою маму.

– Я тебя не заслуживаю, – говоришь ты.

– Нет, это я не заслуживаю тебя, это правда. Ты слишком хорош для меня. То, что я получила тебя на эти пять месяцев, было случайностью.

– Детка, нет. Слушай, – вздыхаешь ты. – Боже, я просто… хочу быть с тобой. Ты плачешь, а я даже не могу прийти и обнять тебя, и это меня убивает.

– Я думала, ты хочешь расстаться, – говорю я.

Понятия не имею, что сейчас происходит.

– Это стало бы концом меня.

И я таю. Вот я растекаюсь по всему кухонному полу. В следующей за этим тишине я чувствую, что мы стали ближе, словно кусочки тебя, которые ты отдал мне, и кусочки меня, который я отдала тебе, усиливают свою хватку. Но потом следует…

– Я снова об этом думаю… – говоришь ты тихо.

– О чем ты…

А потом я понимаю. Этом. Самоубийстве.

– Я иду к тебе, – говорю я.

– Ты под домашним арестом!

– Мне все равно. Я иду.

Я набрасываю спортивную одежду, вру маме, что пойду на пробежку, чтобы сжечь калории после всех съеденных в «Медовом горшочке» печенек. Моя мама все время на диете, так что она не раздумывает дважды.

Я добираюсь до твоего дома за рекордное время – пять минут.

Когда ты открываешь дверь, я обнимаю тебя.

– Я люблю тебя, – говорю я снова и снова.

– Я больной. Прости меня, – говоришь ты.

– Нет, нет, ты идеальный.

Твоих родителей нет дома. Мы не знаем, когда они вернутся. Нам все равно. Ты тянешь меня внутрь, мы целуемся, пока у меня не начинает кружиться голова, а потом практически тащишь в свою комнату.

– Милый, может, нам стоит об этом поговорить, – говорю я. – Это действительно серье…

– Ты нужна мне, – говоришь ты. – Мне нужно быть как можно ближе к тебе. Только из-за тебя я чувствую себя настоящим.

Твои руки проскальзывают под мою рубашку.

– Как можно ближе, – повторяешь ты.

– Не знаю, готова ли я, – шепчу я, внезапно испугавшись.

– Ты мне нужна, Грейс, – повторяешь ты. Подносишь губы к моему уху. – Пожалуйста.

Тебе пришлось мириться со всем этим безумием моей семьи. Я обязана тебе. И я хочу отдаться тебе, хочу. Я не знаю точно, что удерживает меня. Я смотрю тебе в глаза, падаю в эти голубые озера и теряюсь в них.

– Хорошо, – шепчу я.

Это не происходит в замедленном режиме, словно в фильме, когда мальчик и девочка решают, что сегодня та ночь, и он заполняет свою комнату свечами и неловко пытается создать нужную атмосферу. Это быстро и сейчас-сейчас-сейчас. Через пару секунд нас уже не разделяет одежда. Закат оседает на нашей коже, и я дрожу, потому что ты красивый и ты мой, один из этих потерянных мальчиков с надутыми губками с картин маслом. Ангел, обернутый в цветные слои ткани, юный принц, отдыхающий в своем дворце.

Я прижимаю губы к шрамам на твоих запястьях, и ты делаешь резкий вдох.

– Я люблю тебя, – снова говорю я, словно слова – лекарство, словно они удержат тебя в живых следующие несколько сотен лет.

Ты кладешь меня на кровать и забираешься сверху.

Ты вытаскиваешь презерватив из тумбочки рядом с кроватью.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

– Ты в порядке? – шепчешь ты до этого.

Я провожу кончиками пальцев по твоему лицу: они немного дрожат, потому что я возбуждена, испугана и полна желания, грозящего раздавить меня.

– В порядке.

Ты входишь в меня, и это больно. Я кусаю губу, чтобы не закричать, а ты прижимаешь лоб к моему.

– Боже, как я люблю, когда ты так делаешь, – шепчешь ты, целуя мои губы.

Ты нежный, проверяешь, как я, каждые несколько секунд, шепчешь стихи мне на ухо. Твои пальцы двигаются по мне, словно я струны твоей гитары, музыка, все. Когда приходит хорошее ощущение, я обхватываю тебя руками и ногами, крепко, словно мы – корабль в море, совершенно одни, окруженные лишь лунным светом.

После мы лежим рядом и смотрим друг на друга.

– Навечно, – шепчешь ты, беря меня за руку и целуя мою ладонь.

– Навечно, – соглашаюсь я.


Великан вежлив со мной, а это, клянусь, знак апокалипсиса. Следующим идет только нападение саранчи. Он увидел, как я плачу, подметая заднее крыльцо, и теперь мы сидим во дворике, и он дает мне шоколадный батончик, а это для него эквивалент подписания Версальского договора.

– Так что случилось? – говорит он. – Проблема с парнем?

Проблема с парнем? С каких пор ему не все равно? Он не говорит это злобно, но я не собираюсь обсуждать мои отношения с ним… Или нет?

Я сглатываю:

– Типа того.

Я смотрю на Великана, пока он разворачивает мороженое-сэндвич. На нем его обычная рубашка поло и хлопковые штаны, он щурит глаза на солнце. Я знаю, что не могу доверять ему. При этом мне нужно с кем-то поговорить. Здесь не возникает много возможностей поговорить с кем-то по душам.

– Можешь мне рассказать, девочка, – говорит он.

Я улавливаю эхо теплого пушистого чувства и внезапно ощущаю невероятную грусть, потому что… вот это как, иметь отца?

– У нас с Гэвином была глупая ссора из-за совершенно гипотетической ситуации, и теперь он говорит, что не верит, что я действительно люблю его… Это так глупо.

– Из-за чего была ссора?

Уже недели прошли с тех пор, как кто-нибудь в доме говорил со мной о чем-то, кроме обычных приказов, криков и угроз. Это мило. Это действительно чертовски мило, и потому я решаю притвориться, что Великану действительно есть дело, что он внезапно прозрел и понял, каким жалким подобием отца он был. Смотри, как я выпрашиваю крошки, Гэвин. Смотри, как чертовски я благодарна.

– Он говорил о том, что однажды, когда его группа прославится и отправится в тур, как нам будет весело в дороге, и я типа сказала, ну, это будет круто, но, скорее всего, я буду на каких-то своих репетициях. Это же гипотетическое будущее, так что полагаю, что буду режиссером и все такое, а он начал: «Стой, ты не поедешь со мной в турне?». А я говорю: «Ну конечно же, поеду, если не буду ставить шоу, но Тейлор Свифт была семь месяцев в турне в этом году, а мне типа надо заниматься своим искусством, понимаешь?». И тут он расстроился и сказал, что я не поддерживаю его и что мне все равно, что его будут окружать поклонницы. Тогда я сказала: «Это достаточно эгоистично». А потом, потом он сказал, что у него и сейчас есть поклонницы, и, как я догадываюсь, все эти девушки ходят на выступления Evergreen, и что мне ответить на такое?

Иронично говорить с Великаном о таких вещах, потому что часть проблемы в том, что он не отпускает меня ни на одно твое выступление. Все, о чем я могу думать, – это чертовы стервы в коротких юбках, пытающиеся трахнуть моего парня, и я схожу с ума. А ты толкаешь меня, потому что после того, как сказал про поклонниц, я посмотрела блог Evergreen, и там повсюду фотографии тебя и красивых девчонок. То есть это не все фотографии, но там много таких: они кричат из зрительного зала и позируют на фотографиях с тобой. И они выставляют всякое в интернете, когда они на твоих концертах, и пишут всю эту хрень про то, как они тебя хотят, а я могу лишь сидеть дома и НИЧЕГО не делать. Ты зол, что я больше не сбегаю из дома, и ты говоришь, что только ты идешь на жертвы в наших отношениях и что новая стратегия в том, чтобы дать мне понять, что я упускаю.

– На мой взгляд, он хочет заставить тебя ревновать, – говорит Великан.

Спасибо, Капитан Очевидность.

– Ну да, и это срабатывает.

Великан поднимает ноги и кладет их на стул напротив себя.

– Гэвин хороший парень, – говорит он. – Но вот что я тебе скажу: парня вроде него – того, кто хочет, чтобы ты следовала за ним как собачонка, – нужно остерегаться.

– Почему?

Он хмурится и откусывает еще кусочек мороженого.

– Мы с сестрой были очень близки, – говорит он. Я знаю, что у него есть сестра, но мы никогда не встречались. – Потом она вышла замуж за властного сукиного сына. Джеффа. Сначала это были незначительные вещи, вроде тех, что делает с тобой Гэвин. Он хотел все время быть с ней, ожидал, что она бросит что угодно ради него. Ему не нравилось, когда она гуляла с друзьями и все такое. Потом он захотел, чтобы она ушла с работы и сидела дома, хотя у них не было детей. Она любила свою работу, но сказала, что хотела сделать его счастливым. Он побил ее однажды вечером, и я надрал ему за это задницу. Но она не хотела его бросать, а он не давал ей со мной разговаривать после этого. Уже прошло пять лет с тех пор, как я в последний раз с ней связывался. Тетя говорит, что у них теперь пара детей.

– Господи, – говорю я. Как может его сестра не видеть, как тот парень портит ее жизнь?