Глаза Нат сужаются:

– Что именно Гэвин сказал тебе?

– Ничего.

Лис указывает на меня пальцем:

– Врешь.

Я еще глубже опускаюсь в джакузи, вода бурлит вокруг меня.

– Он… сказал, что я не глубокая.

– Что. За. Хрень? – говорит Лис. – Ты серьезно?

– Он это не в плохом смысле.

Нат качает головой:

– Для такого нет хорошего смысла. Как он мог такое сказать?

Мне не стоило этим делиться.

– Девчонки, не переживайте так из-за этого. Серьезно, он просто… оговорился.

– Не оправдывай его, – парирует Лис. – Такое говорить подло.

Я знаю, что они правы. Но я ничего не могу поделать. Мы же не можем изменить прошлое. И я знаю, что ты забрал бы эти слова назад, если бы мог.

Нат тянется к моей руке под водой.

– Ты одна из самых глубоких людей, которых я знаю. А он идиот. Сексуальный идиот, но все-таки идиот. Ты, черт возьми, прочитала «Войну и мир» удовольствия ради и слушаешь подкасты NPR. Вчера ты сказала, что хотела бы поставить пьесу Брехта, а потом объяснила мне «Коммунистический манифест».

– И ты цитируешь «Листья травы» и различаешь композиторов-классиков, – говорит Лис. – Помнишь, когда мы были в Macy’s, ты все повторяла «Я люблю Вивальди!».

Я слегка улыбаюсь:

– Помню, потому что ты измывалась надо мной из-за этого.

– Подруга, это потому, что ты чертов сноб, и я тебя люблю.

Звенит телефон Нат, и она вытирает руку о полотенце, прежде чем потянуться к нему.

– Родители Питера уезжают на выходные, и он приглашает гостей сегодня вечером. Мы идем? – говорит она.

– Кто там будет? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами:

– Думаю, вся театральная команда.

Лис кивает:

– Давайте пойдем. – Она смотрит на меня. – Этой нужно расслабиться.

– Я в порядке, – говорю я. Звенит мой телефон, и я смотрю на него и улыбаюсь.

– Что? – спрашивает Нат.

Я поднимаю свой телефон, чтобы им было видно. На нем фотография твоих дедушки и бабушки и твоя подпись: «Это мы через восемьдесят лет».

Лис притворяется, что ее тошнит.

– И что я говорила? – говорит она. – Он совершенно одержим тобой.

– Я все еще не могу принять тот факт, что получила Гэвина Дэвиса. Как это случилось?

Нат хмурится:

– Настоящий вопрос в том, как ему так повезло получить тебя?


Дом Питера находится за городом, где-то в пятнадцати минутах езды. Это просторный дом в стиле ранчо на нескольких акрах земли. Когда мы туда добираемся, весь свет в доме включен, и музыка практически орет.

– Если родители узнают, что я здесь, они меня убьют, – говорю я.

– Чего они не узнают, то им не навредит, – говорит Лис, поправляя розовый парик на голове. – Как я выгляжу?

– Потрясающе, – говорю я. – А я?

На мне брюки капри в стиле 1950-х, балетки и блузка в стиле 1940-х.

– Очень в стиле Одри Хепберн, – говорит Нат.

Лис наклоняется вперед:

– Хочу отметить, что на Нат ее самое сексуальное платье.

Оно все еще консервативное – аккуратное и опрятное, но оно обтягивает ее кубинские бедра и зад.

– И по нему всему написано «Кайл».

Нат розовеет:

– Оно не слишком короткое?

Я похлопываю ее по руке.

– Короткое как раз насколько надо.

Здесь человек пятьдесят, и я знаю большинство из них – коллеги-любители театра, ребята из хора и случайные друзья из школы. Какую-то минуту я стою в проходе, купаясь в лучах того, что значит быть нормальным подростком. Хоть раз я не провожу субботу, сидя с Сэмом или убирая в доме.

– Привет, ребята, вы приехали! – говорит Кайл, замечая нас. На нем цилиндр и галстук-бабочка – фирменный костюм этого парня на вечеринках. – Напитки на кухне. – Он поворачивается к Нат. – Мы можем…

– Вы идите целуйтесь. Увидимся позже. – Лис хватает меня за руку и тянет прочь, и мы обе хихикаем, увидев шок на лице Нат.

Кухонная стойка заставлена бутылками алкоголя, и рядом холодильник, наполненный пивом. Я хватаю колу, а Лис смешивает себе, кажется, особенно сильный напиток, включающий текилу и «Спрайт».

Мы направляемся в гостиную, где началась импровизированная танцевальная схватка: ботаники из хора против умников из драматического кружка.

Питер замечает нас и машет.

– Эти маленькие придурки из хора надирают нам задницы. Надеюсь, ребята, у вас есть пара козырей в рукаве.

Лис передает мне свой стакан, когда начинает играть песня «Single Ladies» Бейонсе.

– Я в деле.

Я втискиваюсь на диван, от тесноты полусидя на коленях Питера, а Лис выходит на танцпол и имеет оглушительный успех. Я понятия не имела, что она запомнила весь танец. Смеюсь так сильно, что текут слезы. Она отходит и уступает очередь девушке из хора, которая бросила ей вызов, но Питер качает головой.

– Никакого соревнования, – кричит он. – В этот раз мы победили. – Питер поднимает телефон. – Время селфи! – Мы прижимаемся друг к другу щеками и улыбаемся. – Выложу эту фигню прямо сейчас. Подпись? «Крутые мерзавцы».

Я смеюсь:

– Мило.

Лис подходит к нам, изображая бегущего человека.

– Не нужно ненавидеть меня за то, что я потрясающая, – говорит она. Пот течет по ее лицу.

Я смеюсь и отдаю ей ее напиток.

– Это было чертовски круто.

Она выхватывает его и осушает одним глотком.

– Твой черед.

Я ставлю свой напиток и притворяюсь, что растягиваюсь. Начинается «Baby Got Back», и я бросаюсь на танцпол. Питер идет со мной, и мы показываем свои лучшие движения – что-то между диско и хип-хопом. Мы похожи на полнейших придурков, трясем задницами, пытаясь опуститься как можно ниже на пол, не упав при этом. Питер притворяется, что шлепает меня, и я изображаю возмущение. Как раз когда мы возвращается на свои места, я замечаю тебя. Ты стоишь в кругу людей, которые только что смотрели танцевальную схватку, и смотришь на меня.

– Гэвин!

Я бегу к тебе, но, когда обнимаю тебя, ты не реагируешь на объятие. Я не замечаю, не сразу, потому что я все еще в эйфории после танца и вечера подальше от Великана.

– Я и не знала, что ты вернулся в город! – бормочу я. – Почему ты мне не позвонил?

Я отстраняюсь, хватаю тебя за руку. Говорила ли я тебе, как сильно любила твои руки? Сильные тонкие пальцы, играющие на гитаре, которые сжимают мои, перебирают мои локоны, которые ласкают меня, вызывая мурашки по телу. Я не знала, что эти руки причинят мне боль. Я так привыкла, что ты прикасался ко мне, как будто я стеклянная – так аккуратно, так нежно.

– Я думал, ты осталась на ночь у Лис, – говоришь ты. Теперь я слышу обвинение в твоем голосе, но все еще не могу понять, почему ты так расстроен.

– Я собиралась. Но потом Кайл сказал Нат, что у Питера вечеринка. Что не так?

– Что не так? – рычишь ты.

Я никогда не видела тебя таким разъяренным. Меня это отталкивает, этот другой Гэвин, этот рот, превратившийся в сердитую линию, холодные глаза. Этот Гэвин смотрит на меня в ярости.

– Гэв, я…

Ты хватаешь меня за руку и тянешь вверх по лестнице. Вы с Кайлом и Питером практически живете друг у друга – ты здесь себя чувствуешь как у себя дома. Ты идешь в комнату родителей Питера и захлопываешь дверь. Маленькая прикроватная лампочка стоит возле большой кровати. Комната украшена кантри-китчем – деревянными сердечками и маленькими пластинками со строчками из Библии. Одна цитата покрывает стену над кроватью – жаль, я не уделила ей больше внимания:

«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит»[14].

– Что за черт, Грейс? – говоришь ты.

Я совершенно сбита с толку.

– Что? Почему ты такой злой?

– Я видел, как ты сидишь у него на коленях, танцуешь с ним так, будто вы сейчас сексом займетесь.

– Стой, это из-за Питера?

Если бы ты не был так расстроен, это было бы смешно. Питер, который в целом был мне как брат с самой первой встречи. Питер, чей гардероб состоит из бесплатных рекламных футболок. Питер, у которого серьезные проблемы с прыщами и который говорит с полным ртом. И ты, Гэвин Дэвис, ревнуешь к нему?

– Да, – взрываешься ты, – из-за Питера. Из-за того, что моя чертова девушка за моей спиной…

– Стой, Гэв. – Я делаю шаг вперед, кладу руки тебе на плечи. – Питер просто друг. И я не собиралась ничего делать за твоей спиной. Я даже не знала, что ты в городе. Более того, я не знала об этой вечеринке еще пару часов назад.

Ты сбрасываешь мои руки, идешь в другую часть комнаты, уперев кулаки в бока, смотря в пол.

– Не знаю, справлюсь ли я с этим, Грейс.

Слова режут глубоко. Ты не знаешь, но именно это сказал мой отец маме, прежде чем навсегда уйти из дома.

«Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».

– Гэвин. – Мой голос надрывается. Всего за несколько недель ты стал для меня центром мира. Мысль о том, чтобы столкнуться лицом к лицу с Великаном или мамой без тебя, поющего мне на ночь или целующего мои мокрые щеки, угрожает мне опустошением.

– Я… Я так безумно влюблена в тебя. А это… Это ничто. Ничто.

Тогда твои глаза находят мои, немного смягчаясь.

– Так не казалось там, внизу.

Я колеблюсь, потом пересекаю комнату и беру тебя за руку. Ты не отстраняешься.

– Прости. Я не подумала, – говорю я. Ты имеешь право расстраиваться. Если бы я увидела, как ты так танцуешь с другой девушкой, я бы с ума сошла. Боже, мне плохо удается быть твоей девушкой. – Честно, это ничего не значило.

Ты вздыхаешь, взгляд устремлен на руки.

– Саммер иногда делала что-то, просто чтобы помучить меня, – говоришь ты. – Не знаю, зачем. Это была… Вся эта фигня с демонстрацией власти. Типа она флиртовала с другими парнями прямо на моих глазах. И врала мне о том, куда шла. Однажды я застал ее в торговом центре с парнем из ее класса по математике. Она сказала, что они просто друзья, но… – Ты качаешь головой. – Это выглядело по-другому.