— Не могу поверить, что ты заставил их сначала сходить на свидание. С молочными коктейлями.

Брейди пытался открыть камерный холодильник в “Смит & Джонс”, но его здоровая рука отказывалась сотрудничать. Гейдж решительно отодвинул его на шесть футов (1,8 м) в сторону к хромированной столешнице.

— Пусти меня, немощный, — сказал он снисходительным тоном, который иногда у него проскальзывал. Сегодняшняя футболка гласила: “Берегите воду. Принимайте душ с пожарным”, жар окатил Брейди, когда он вспомнил, сколько воды они сберегли сегодня утром. — Конечно же я заставил их сначала узнать друг друга. Я отвечаю за этого ребенка.

— Тебе двадцать четыре, а он, по крайней мере, на пять лет старше тебя.

Гейдж усмехнулся и распахнул тяжелую дверь из нержавеющей стали.

— Мудр не по годам, это про меня. Ни в коем случае я не позволю своему подопечному уйти с этим развратником Тоби, перед этим не установив несколько основных правил.

Основных правил? В закусочной “Мелроуз” в паре кварталов от бара, Гейдж усадил всех четверых в кабинку, заказал всем шоколадный солод и начал допрос с пристрастием Тоби о его намерениях. Не то, чтобы его намерения не были так же ясны, как блудливая усмешка на его лице: ввести свой член в эту девственную задницу быстрее, чем успеешь сказать “передайте мне смазку”. Но Гейдж хотел убедиться, что Джейкоб не имел ничего против жесткой специфики. Если чего-то и не хватало в “Век живи, век учись: издание по срыванию вишенок”, то Гейдж отдельно объяснил испытывающему неловкость Джейкобу “что произойдет” и как он может остановить все “в любой момент”.

На самом деле, довольно мило.

Гейдж спросил из холодильника:

— Что я ищу?

— Сыр Фонтина, верхняя правая полка. Хлеб Чиабатта, полка под сыром.

Брейди как загипнотизированный наблюдал за тем, как Гейдж передвигается по кухне, словно танцор, настолько комфортно себя чувствующий в своем теле. Они готовили вместе и раньше пару раз, в те первые дни, когда Брейди не мог понять, почему кто-то такой, как Гейдж, хотел тратить свое время на кого-то, как он.

Все еще не понимал.

— Я помню каким был мой первый раз, — пояснил Гейдж, успевая и нарезать сыр и растапливать сливочное масло на сковороде, — и я хотел бы иметь кого-нибудь, кто взял бы меня под крыло и убедил, что я не обязан делать то, чего не хочу.

— Что произошло в твой первый раз?

Гейдж повернулся, подняв руки, чтобы развеять беспокойство, которым был пронизан голос Брейди.

— Не пойми меня неправильно. Я хотел этого. Но парень был старше меня и я отчаянно стремился стать тем человеком, которым считал, что должен быть. Я был так уверен в том, что как только потеряю свою девственность и превращу в бабочку своего внутреннего гея, все, что происходило до этого, обретет смысл.

— Имеешь ввиду, когда ты был гусеницей в приюте?

Гейдж схватил "Грэни Смит" из чаши с фруктами, стоящей на столешнице, нож для чистки с разделочного стола и начал чистить яблоко.

— Приют был как мир Диснея по сравнению с жизнью с моей матерью. Она была просто нечто. Помешанная на Библии, которой совсем не нравилось, что ее сын был не таким, как все.

Брейди знал, на что это было похоже. Глубинка Луизианы не была прибежищем толерантности.

— Она еще жива?

— Нет, она… она умерла, — в пожатии плечами Гейджа не было сожаления, как и в его голосе, когда он говорил это.

— А твой отец?

— Никогда не знал его. Непорочное зачатие, по словам моей мамаши.

Брейди поднял бровь.

— Я не шучу. За исключение того, что папа, очевидно, был демоном, потому что смотри, каким я получился.

Это было довольно запутанно. Брейди хотел расспросить поподробнее, но язык тела Гейджа выражал “не переходи границы” и он попробовал найти более безопасную территорию.

— Кто научил тебя готовить?

— Ма Дэмпси. Мэри, — Гейдж нарезал яблоко тонкими полосками, ощипал веточку розмарина и начал нарезать, требующей большого опыта, техникой назад-вперед. — До того я побывал в нескольких разных местах, но Дэмпси первыми признали мое величие. На кухне и везде, — он усмехнулся. — С ними я, наконец, почувствовал себя в безопасности. До тех пор я никогда этого не ощущал. Все предыдущие семьи не справлялись с ребенком, который был настолько невероятным.

— Сколько тебе было, когда ты понял?

— Что я гей? Не могу вспомнить. Полагаю, я знал всегда, но все обретает значение только когда узнают другие люди, верно? — соорудив два бутерброда с сыром, яблоком и розмарином, он уложил их на сковороду с разогретым маслом. — Когда я поцеловал очень удивленного Билли Николсона в четвертом классе, все это стало проблемой кого-то другого.

— Да уж, взрослым обычно не нравится сталкиваться с суровой правдой.

Улыбка Гейджа была нервной, но по-прежнему великолепной.

— Иногда я задаюсь вопросом, не лучше ли было бы врать подольше. Сглаживать все, как считаешь?

Что-то укололо Брейди в груди при этом определении. Врать или отказывать говорить о проблеме, что часто сводилось к одному и тому же, было даром для кого-то раненого так сильно, как он. Но слышать, как Гейдж пропагандирует что-то кроме исключительной честности, которую Брейди любил в нем, было полностью неправильно.

— Знаешь как говорят, — ответил Брейди. — Будь собой, потому все остальные уже заняты.

— Так они говорят, — для кого-то, кто находился настолько в согласии с тем, кем он был, Гейдж звучал не слишком убежденно.

Пару минут спустя, он выложил на тарелки два идеально прожареных сырных бутерброда. Засранец не мог хотя бы с одной стороны немного пережарить их.

— Отлично подойдут под пиво, может, под хороший сидр. Как думаешь такое фантастическое место, как это, может выполнить этот запрос?

— Вероятно.

Они уселись плечом к плечу в кабинку с парой бутылок сидра Кло Де Дюк[1] и ароматными, аппетитными бутербродами. Было уже почти пол второго утра, темное дерево ресторана и античные зеркала сияли бархатной чувственностью. Брейди не мог не ощутить прилив гордости за свой успех. Годы в пустыне и у него наконец-то что-то получилось хорошо. По крайней мере в плане карьеры.

Удовольствие в его груди также имело отношение к мужчине, сидящему рядом с ним. Гейдж внимательно наблюдал за тем, как Брейди подносит поджаренный сыр к своему рту.

— Не суди меня слишком строго, Шеф. Я больше импровизирую, чем готовлю.

Брейди откусил кусочек. Еще один. Черт, это было хорошо. Сладко-соленое сочетание масла, сыра и яблок взрывалось на языке, а необычное добавление розмарина раскрывало ароматы, которые невозможно было бы получить при помощи других ингредиентов.

— Хорошая работа, учитывая твой энтузиазм, — сказал Гейдж после еще двух укусов и невозможности Брейди облечь в слова то, насколько чертовски вкусно это было.

— Я добавляю это в свое меню.

Гейдж рассмеялся, не прекращая жевать.

— Подкуп не обязателен. Ты уже заполучил меня.

Но насколько долго? Увидев горячее, молодое, идеальное тело Гейджа, двигающееся в центре толпы на танцполе этой ночью, Брейди чуть не поджал хвост и не развернул свои Док Мартенс сорок пятого размера в сторону двери. Какого черта он пришел туда, делая вид, что зависать в гей-баре было нормальным для него? Словно что-то из этого было нормальным? Новизна могла на какое-то время удержать интерес Гейджа, но это не могло продлиться долго, а Брейди уже чувствовал то, чего никогда не хотел ощущать.

Словно он хотел… назвать бутерброд в честь Гейджа Симпсона.

Дожевав последний кусочек, Гейдж потер рот и откинулся назад на кожаный диванчик, словно могущественный лев на отдыхе, который ни капли не заботился о следующем приеме пищи или сексе. Что ж, он уже поел, поэтому остается...

— Когда я второй раз пришел сюда, — произнес Гейдж, — я хотел трахнуть тебя на этом столе.

Брейди закашлялся, когда глоток сидра пошел “не в то горло”. Гейдж прочитал его мысли.

— Этом столе?

Гейдж посмотрел через плечо в сторону входной двери.

— Может, на том столе. Или вон том. Главное, ты, я и стол уже некоторое время являются моей главной порно-фантазией. Но я настроен реализовать часть этого сегодня ночью.

— Правда?

Гейдж наклонил голову, порочная усмешка, расплывалась на его лице по мере приближения. От этой улыбки Брейди чувствовал, словно его ударили электрошокером прямо в мозг.

— Кажется, я задолжал тебе минет, Брейди.

О, да, задолжал. Их рты встретились, грубо и отчаянно, жадно ища удовольствие, которое могли получить только от этого единения. Тот бутерброд мог быть удивительным на вкус, но рот Гейджа заслуживал миллион звезд “Мишлен”[2].

Все сузилось до этого рта, руки Гейджа, поглаживающей член Брейди, его сердца, стучащего под ладонью Брейди. Так быстро, так живо. И его тела, ставшего мягким и ослабевшим от желания, крови Брейди, наполнявшейся силой по мере того, как Гейдж вливал свою жизненную силу в него.

Нет, это не ощущалось как жалость. Это было во много раз более опасным.

***

Рот Брейди был лучшим, что пробовал Гейдж, а Гейдж считал себя знатоком. Он был сочетанием сладости и специй, не похожим ни на что, чего касались губы Гейджа до этого. Ожидание того, что другие части тела Брейди могли по вкусу быть такими же, и если они могли поспорить с этим ртом, то сердце Гейджа прожжет дыру в его груди.

— Гейдж, — простонал Брейди и Гейдж мог поклясться, что ощутил этот звук. Он пустил музыкальную вибрацию по всему его телу, удары басов к его члену,... Брейди прервал поцелуй. — Вернемся ко мне.