Вера Копейко - Тобой я стану

Рита смотрела на Ивана из первого ряда, пытаясь почувствовать себя строгой представительницей Фонда, которая ищет таланты в далеких от больших городов снегах. Она старалась увидеть Ивана Гришкина чужими глазами, услышать чужими ушами.

Ей нравилось то, что она видела, и то, что слышала. Какой он красивый в расшитой лентами малице, в унтах, какой таинственно-недоступный в прадедовой маске. Рите казалось, маска оживает от голоса Ивана. Или особенную живость придают ей глаза, светящиеся в узких прорезях для глаз? Оттуда они смотрели прямо на нее.

Сегодня Рита услышала в его пении нечто новое. Похожие звуки она или не отмечала прежде, или их не было в его песнях. Какой-то особенной нежностью веяло на нее со сцены. Она, как и раньше, слышала два голоса, но один из них стал выше обычного. Таким могла бы петь она, если бы научилась управлять диафрагмой.

Иван закончил, Рита громко захлопала, он поднял руку.

— Нельзя. Комиссия не показывает своих чувств. — Он снял маску, потом малицу, закашлялся. — По-моему, у меня жар.

Рита подскочила к нему, приложила руку ко лбу. Он влажный, но горел. Точно так горела его щека, когда Ритин нос уткнулся в нее на финише. Но тогда она подумала, что Иван волновался за нее, потому пылал даже на ветру.

— У тебя жар не первый день, да? — спросила Рита.

— Не первый, — признался Иван. — Я думал, успею спеть. Плохо, что мой выход не сегодня.

— Думаешь, завтра станет хуже? — Рите показалось, что тревога стиснула тело, как клещами.

Чем напоить Ивана? Чем поила ее мама, когда она болела? Рита не знала, она никогда не спрашивала, просто принимала от нее лекарства. «А что ты умеешь как девочка»? — прозвенел в голове вопрос малышки Али. И снова, как тогда, волнение, потом ответ самой себе: ничего она не умеет. Рита рассердилась на себя.

— Что тебе дает твоя мама, когда ты болеешь? — спросила она у Ивана.

— Какое-то питье, — он пожал плечами.

— Тоже не знаешь, — поморщилась Рита.

— Нет, — Иван закашлялся. — Но если началась простуда, до утра она не пройдет. Даже если я пойду к доктору.

Рита сама знала — ни с таблетками, ни без них до утра Ивана не вылечить. Как знала и то, что Иван должен петь завтра. В четыре часа дня его выход на сцену перед комиссией Фонда.

В комнате оглушающе тихо. Даже Люба сегодня не бормотала во сне, только едва слышно посапывала. Рита лежала в темноте и думала.

На миг она представила себе, что Ивана Гришкина нет и никогда не было в этой школе-интернате. Острая тоска, как укол, пронзила ее. Да она сбежала бы отсюда!

Рита рывком села в постели, прислушалась к себе. Сердце учащенно билось в груди. Значит, ей нравится в Тырнывате только потому, что здесь Иван?

А ему? Он жил здесь до нее. Люба тоже жила здесь до нее…

Рита посмотрела на соседнюю кровать. Она вот так же спала, только вместо Риты рядом с ней смотрела сны другая девчонка. А когда Рита уедет, ее место займет новенькая.

Чтобы развеять печальные мысли, она привстала, открыла тумбочку, достала диктофон. Это совсем новая модель, цифровая, маленькая. Неужели папа на самом деле думает, что она расскажет обо всем, что происходит в ее нынешней жизни?

— Нам всем интересно, — Рита снова услышала его голос, — а Петруше полезно.

— Вы хотите его тоже отправить в интернат? — удивилась Рита.

— Нет, Петрушу ждет кадетский корпус в Питере, — объявил папа.

— Почему? — Рита никак не ожидала, что будущее младшего брата уже определено.

— Мы решили вернуть к жизни многовековую традицию рода Масловых, — объяснил папа.

Мама подхватила:

— Между прочим, мой прадед тоже был царским офицером. Мальчики в нашем роду всегда блестящие офицеры.

— Вот видишь, Рита, Петруше придется отрабатывать сразу за два рода — Масловых и Решетниковых. Фамилия твоего прадеда была Решетников, верно? — он посмотрел на маму.

— Точно так, — по-боевому ответила Светлана Андреевна.

— Ну почему я не родилась мальчиком! — воскликнула Рита. — Кадет — так здорово звучит.

Но сейчас, вспоминая свой громкий вопль, Рита испугалась — нет, здорово то, что она не родилась мальчиком. Зачем? Если на свете есть Иван Гришкин?

На диктофон она до сих пор ничего не записывала, кроме голоса Ивана. Рита надела наушники и укрылась с головой.

Ну вот, теперь он с ней, под одним одеялом с ней, его голос. Она записала его на последней репетиции. Вникая в каждый звук, замечая перемены в интонации, Рита услышала то, о чем говорила мать Ивана.

Слезы хлынули сами собой. Рита не останавливала их. Его мать права, в этой маске он пел иначе. Но дело не в маске, а в ней, без всякого смущения призналась она себе.

Да, да, она уверена. В его песне появилось то, чего не было раньше. Мать Ивана угадала: то, что она называла словом «это», — любовь.

Голос Ивана умолк, Рите стало жарко как на нестерпимом обжигающем солнце. Когда-то родители взяли ее с собой на Черное море, а она обгорела в первый день. Тогда Рита была малышкой, примерно как Петруша, крем от солнца казался слишком липким. Мама намазала ее, а она тайно стерла.

Сейчас она тоже казалась себе липкой. Особенно мысли — не оторвешь.

А если Иван не сможет завтра петь? Ей что, одной ехать в Новосибирск, в спортивную школу? Да зачем она ей без Ивана? Зачем ей грант? Теперь она может признаться, что согласилась бороться за грант только из-за Ивана.

Рита откинула одеяло, поежилась. Не так жарко. «Жар-ко», — поделила она слово на слоги.

Жар! Да, у Ивана жар. Никто не станет ждать, когда он снова будет в голосе.

Рита упала на подушку, дрожа от холода. Она натянула одеяло до самого носа. Ей снова захотелось плакать, но уже по-другому. Так плачут от боли. Недавно она уже плакала так — споткнулась на лыжах и ушиблась. Иван помог ей встать и тихо сказал:

— Не плачь, сейчас я заберу твою боль. — Он взмахнул руками над ее головой, потом поманил кого-то, отступая на шаг, поморщился, а она удивилась. На самом деле боль прошла.

— Видишь, я могу стать тобой, — таинственным голосом сказал он.

А она может стать… им? Иваном Гришкиным, который поет так, как никто?

Ритина пижама прилипла к телу. Жар! У нее тоже жар, в точности, как у Ивана?

Она села, потрясенная новыми ощущениями. Если она может стать Иваном больным, то, значит, здоровым тоже?

Голова работала быстро как никогда. Та-ак, они с Иваном примерно одного роста. Нет, неправда, он немного выше ее, шире в плечах. Но если надеть малицу, станет незаметно. Шаманская маска скроет лицо.

Рита перекинула косу на грудь, на ночь она заплетала волосы, чтобы они не путались во сне. Волосы длинные, но их можно отрезать. А цвет… покрасить! В черный.

Покрасить в черный? Легкая печаль царапнула Риту. Ей придется ходить с чужими волосами… Да о чем она думает — волосы отмоются и отрастут!

Хорошо, с внешним видом ясно. Но петь! Как она будет петь?

«Легко!» — вспомнила она любимое папино слово. Она повесит диктофон с голосом Ивана на грудь. Тогда песня, как ей положено, зазвучит из самой глубины тела. Рита опустила голову на подушку. Скорее, скорее утро, торопила она, приди же!

Как только оно наступит, она начнет превращаться в Ивана Гришкина.

Рита смотрела в мутные темные глаза и понимала — градусник не лжет.

— У тебя воспаление легких, — объявила Рита тоном доктора.

Иван покачал головой.

— Нет, но я все равно не могу петь.

— Комиссия Фонда тебя услышит, — настаивала Рита.

— Мой голос ушел и не вернется. Помнишь, я говорил, что такое может быть? Он не живет в больном теле, потому что тело болеет от слабого духа.

Рита не собиралась тратить время и рассуждать о связи тела и духа. Она слышала, как родители говорили об этом. И одна мама — по телефону, со своими подругами.

— Сейчас все говорят о связи духа и тела, — Иван угадал, о чем подумала Рита. — Они услышали от нас, но не поняли, просто подхватили. Я знаю, мой дух чего-то испугался и потому ослабел.

— Испугался? — удивилась Рита.

— Помнишь, мама сказала, что в маске прадеда я буду петь по-другому?

— Помню, — Рита вздрогнула.

— Она предупредила меня… я должен узнать что-то или кого-то…

Рита молчала. Разве он все еще не догадался? Она поняла, как поняла его мама. Сказать? Не говорить?

Она быстро посмотрела на него. Нет, когда у него такое лицо, он не здесь.

На самом деле Иван думал о словах матери, о своей болезни всю ночь. Он метался от сильного жара, ему мерещились чьи-то лица, слышались голоса, но среди них всех явственней один. Это женский голос, понял он к утру, он звал его, он шел на этот голос. Ему хотелось повторить его в песне. Но в горячечном бреду не мог.

У Риты не было времени на длинные разговоры.

— Послушай, что я придумала…

Рита быстро рассказала, что собирается сделать.

— Нельзя! — Иван дернулся на постели, но Рита легонько толкнула его обратно. Голова Ивана упала на подушку. Глаза блестели, но не от жара. От возмущения. — Я не хочу обмана!

— Разве это обман? Люди из Фонда услышат твой голос. Я только донесу его до них, вот и все, — Рита пожала плечами. — Разве ты не знаешь, что на концертах певцы и певицы поют не сами, они только открывают рот? Я читала, что музыкальные фирмы ищут таланты по кассетам, которые им присылают.

— Но комиссия Фонда приехала сама, она ищет живых людей, а не голоса, — спорил Иван.

— Думаешь, я не смогу изобразить живого Ивана Гришкина? — засмеялась Рита. — Я… Я хорошо знаю твои жесты. Выйду на сцену и сделаю рукой вот так. — Рита медленно подняла правую руку, словно призывая зрителей к тишине. — А когда ты поешь о…