И тогда ему пришла в голову одна мысль.


Эдвина также заметила этот взгляд Сильвии и с ужасом поняла, что она здесь не единственная женщина, заинтересовавшаяся Честером Хиллом. Вот уже в течение нескольких месяцев Эдвина наблюдала за своей дочерью и заметила, что та проявляет такой же живой интерес к противоположному полу, какой проявляла и она сама в юности. Эдвина всегда считала себя современной женщиной, свободной от дурацких предрассудков своих родителей, поэтому она была безмерно удивлена, когда поняла, как сильно задело ее кокетство Сильвии — если это слабое словечко вообще хоть сколько-нибудь соотносилось с теми дикими взглядами, которые дочь бросала на Честера. Инстинкт матери подсказывал ей, что она должна сейчас же затащить Сильвию в дом и хорошенько ее отшлепать. Но ощущение какой-то вины останавливало ее. Ведь она же сама строила планы соблазнения Честера.

И только тогда ей открылась истина в отношении самой себя. Несмотря на свои попытки производить на окружающих впечатление взбалмошной сумасбродки, несмотря на все «безумие» рода Трансов, несмотря на ее «подколы» Ника разговорами о том, что она якобы имеет право завести любовника, если захочет, несмотря на всю логику приводимых ею аргументов, было ясно, что она просто не в силах привести свои угрозы в исполнение. Дело заключалось в том, что она обожала своего мужа и своих детей и ни за что на свете не стала бы рисковать семьей ради человека, к которому почувствовала на минуту физическое влечение.

«О Боже! — думала она, едва удерживаясь от того, чтобы не рассмеяться вслух. — Выходит, я самая обычная баба!»


— Когда семь лет назад я понял, что вы нас обманули, — говорил граф Алекс фон Винтерфельдт, — я был в ярости. Кстати, правда, что тот так называемый официант-большевик на самом деле был голливудским актером?

— Да, — рассмеялся Ник. — Сейчас он успешно снимается в вестернах.

Собеседники находились на борту шестидесятифутового катера «Си нимф», принадлежавшего Флемингу. Команда состояла всего из двух человек. Катер курсировал вдоль побережья Лонг-Айленда прямо напротив поместья Флеминга.

— Разумеется, правительство и генштаб обезумели, когда в печати появились те материалы, — продолжал граф. — Но теперь, оглядываясь на все это с высоты минувших лет, я восхищаюсь тем, что вы сделали. Мы даже мысли в то время не могли допустить, что германская армия окажется послушным орудием в руках этого безумца! У меня не хватит воображения, герр Флеминг, чтобы описать вам все изменения, происшедшие за последнее время в Германии. Впрочем, надо отдать Гитлеру должное: он вывел страну из депрессии. По материальному благосостоянию Германия сейчас впереди Соединенных Штатов. Но ценой процветания стала гражданская свобода. Вам, наверно, уже приходилось читать о концлагерях? Ну так вот, сегодня вся Германия представляет собой один большой концлагерь. Гитлера необходимо остановить!

— Согласен, — ответил Ник, — но я не представляю себе, кому под силу окажется эта миссия.

— Мне, — ответил граф.

Ник удивленно посмотрел на него.

Фон Винтерфельдт нервно оглянулся на мостик, где стояли два члена команды катера.

— Они не могут нас слышать, — сказал Ник. — Шум машин перекрывает наши голоса.

Граф вновь обернулся к Нику:

— Не знаю, что вам приходилось слышать о моем сыне тогда, в 1927 году…

— Я слышал о том, что он убежденный нацист и интимный партнер Гитлера.

На аристократическом лице графа отразилась боль.

— «Интимный партнер» — это слишком мягко, — сказал он. — Мой сын был любовником Гитлера. Этот псих сумел обворожить Руди, как он сумел обворожить сегодня всю Германию. Мне точно не известно, когда они стали любовниками, да, признаться, я и не хочу это знать. Суть в том, что быстро распространявшиеся слухи обещали сильно повредить политической карьере Гитлера. Я убежден, что именно по этой причине он и убил Руди.

— Расследование проводилось?

Граф пожал плечами:

— Да, но ничего не нашли. Я ведь до сих пор не знаю, где он похоронен, если вообще похоронен. Вы должны понимать, что даже тогда у Гитлера имелись весьма влиятельные друзья в Германии. Тогда ему сошло с рук это одиночное убийство точно так же, как ныне сходят с рук уже массовые убийства. А я так думаю, герр Флеминг: око за око! Вот почему я настроен отплатить Гитлеру за то, что он сделал с сыном.

— Прошу прощения, граф, но есть одна вещь, которую я не понимаю. Если уж вы такой ненавистник Гитлера, как получилось, что в прошлом году он оставил вас на посту министра культуры? И почему вы вступили в нацистскую партию?

— Вы должны попытаться понять психологию Гитлера. Он по-своему любил моего сына. Я думаю, что решение об убийстве далось ему нелегко. Сейчас, чувствуя свою вину, он и оставил меня на посту министра.

— Для того вдобавок, чтобы заткнуть вам рот?

— Да, и это тоже. А что касается моего членства в нацистской партии, то для министра это необходимо. Кстати, у нас есть очень много членов партии, которые не верят в фашизм. А в нацисты записываются, чтобы не утратить социальную активность, защитить себя. Мое членство в партии и министерский пост оставляют мне некоторую свободу действий и обеспечивают относительную безопасность. Впрочем, я вовлечен сейчас в исключительно опасное предприятие, нечего и говорить.

— В какое именно?

— Я не единственный, кто считает, что Гитлер — бедствие для Германии и что он должен быть смещен. За фюрера горой стоят многие промышленники, например, Крупп и Тиссен, но есть и такие, которые против фюрера. Еще важнее то, что антигитлеровские позиции занимают многие представители высшего офицерства.

— Но почему? — удивился Ник. — Он ведь увеличивает расходы на военное производство и укрепляет вашу армию.

— А для чего он это делает, как не для развязывания новой страшной войны? О, я прекрасно знаю, что на людях он говорит о мире. В узком же кругу он ведет совсем иные речи. Но каждый ответственный за судьбу своей страны немец отлично понимает, что новая война ввергнет Германию в величайшую катастрофу! Поэтому группа патриотов, которую я представляю, полагает, что Гитлер должен быть остановлен именно сейчас, пока президент фон Гинденбург еще жив. Гинденбург — последнее препятствие на пути Гитлера к достижению тотальной власти. Но президент уже старик, он долго не протянет. Поэтому мы должны поднять восстание сейчас. Гинденбург сплотит нацию и станет осуществлять управление до тех пор, пока не будет сформировано новое правительство.

— Так вы, значит, готовите путч?

— Именно. Мы опираемся на армейскую верхушку. Будут проведены аресты Гитлера и его ближайших сподвижников. Их возьмут любой ценой, живыми или мертвыми. Затем будут проведены общенациональные выборы.

Ник присвистнул.

— Дерзкие планы. Что, если они провалятся?

— Тогда нас всех можно будет считать трупами, герр Флеминг.

— М-да, восхищаюсь вашим мужеством, граф. И, конечно, желаю вам всяческих успехов. Но при чем тут я, не пойму?

— Нам нужно оружие, герр Флеминг. Оружие из-за пределов Германии. В нашем распоряжении находятся военные гарнизоны или отдельные полки во всех крупных городах — Берлине, Гамбурге, Франкфурте, Мюнхене. Они находятся под нашим полным контролем и будут ударной силой во время переворота. Но наши силы — это только часть всей армии. Конечно, мы рассчитываем на то, что после смещения с постов высших нацистов армия перейдет на нашу сторону, но мы не можем быть до конца уверенными в этом. Для того, чтобы поддержать верные нам войска, мы по всей стране тайно формируем добровольческие отряды. Нам нужно их вооружить. Тайно. Мы решили, что наилучшим способом будет поместить заказы на оружие за границей. Я вспомнил вашу изобретательность и посоветовал обратиться к вам. Здесь свою роль сыграла и репутация вашей компании как производителя лучшего в мире товара. Для оформления заказа на оружие и боеприпасы мы располагаем тремя миллионами долларов. И я очень надеюсь, что вы примете наш заказ.

— Ну конечно! Это представляет для меня несомненный интерес. Но как я смогу передать вам товар, минуя нацистские власти?

— Вы доставите оружие в Данию, а остальное — наша забота.

Ник глянул на темные облака, которые собирались на западе. Было четыре часа дня, и июльская жара все не спадала. Но казалось, что вот-вот разразится дождь. Ник поднялся из-за стола и пошел на мостик.

— Не пора ли возвращаться на берег? — сказал он Тому Райделу, своему тридцатилетнему шкиперу.

— Хорошо, мистер Флеминг.

Ник вернулся к графу фон Винтерфельдту и вновь сел на белую холщовую подушку, лежащую на стуле.

— Не могли бы вы назвать мне тех высших офицеров, которые вместе с вами вовлечены в заговор? — спросил он.

— Зачем вам это знать?

— Дело в том, что, как правило, моими клиентами являются законные правительства государств. Впрочем, я не буду отрицать, что снабжал оружием и некоторые антиправительственные группировки в Южной Америке. Страны называть не стану. Но основная часть моих сделок, повторяю, легитимна, и я хочу, чтобы так продолжалось и впредь. Если я заключу сделку с вами — а с точки зрения моего правительства она будет незаконной, — я хочу прежде узнать, с кем имею дело. Не подумайте, что я не доверяю вам, граф, но не пытайтесь продать мне кота в мешке.

Граф выпрямился:

— Дорогой Флеминг, если уж кому и не доверять здесь, так это вам! Семь лет назад вы надули и меня, и весь наш генштаб! Подумайте: зачем мне вам врать? Неужели вы не понимаете, что узнай об этом Гитлер, как уже через полчаса я буду стоять у стенки перед взводом автоматчиков?

— Не обижайтесь, граф. Просто я привык в своем бизнесе соблюдать осторожность. Я должен знать, с кем имею дело.