Альфред подался всем телом вперед:

— Ник, мне не нужны эти чертовы русские облигации на сумму в девять миллионов долларов, когда все говорят, что царское правительство не протянет и полугода. Русские бумажки не выдержат конкуренции даже с туалетной бумагой, их никому не удастся спихнуть дороже чем за полцены. С другой стороны, у меня с русскими контракт, и мне не хотелось бы обманывать их. Им позарез нужны мои стволы. Поэтому передо мной дилемма. Стоимостью в девять миллионов долларов. И решение этой дилеммы — ты.

Ник изумился.

— Я? Но почему?

— Мне нужен посыльный в Петроград, который переговорил бы там с военным министром. Мне нужен человек, который сможет обеспечить мои девять миллионов хоть чем-нибудь стоящим. Все равно, что это будет: золотые монеты, произведения искусства, пускай даже ювелирные изделия. Только в этом случае я отправляю товар. Я уверен, что в России денег — куры не клюют. Царь — один из самых богатых людей мира, если не самый богатый. И если они хотят получить наши винтовки, пусть раскошеливаются. Я хочу, чтобы в России меня представлял ты, Ник. Я доверяю твоему уму и сноровке, к тому же ты говоришь по-русски, что само по себе может помочь делу. Не буду скрывать от тебя: путешествие может выдаться опасным. Уже сама дорога в Россию — не увеселительная прогулка. А что тебя будет ожидать там — один Бог ведает. Не знаю, в каком виде и каким способом ты раздобудешь мне девять миллионов. Думай сам. Но если ты достанешь деньги, Ник, я заплачу тебе пять процентов комиссионных от всего восемнадцатимиллионного заказа. Это сделает тебя богатым человеком. Кроме того, я выдвину тебя в вице-президенты компании по торговле. — Альфред откинулся на спинку стула. — У тебя есть немного времени на размышления, но ответ мне нужен сегодня днем.

У Ника кружилась голова.

«Пять процентов — это девятьсот тысяч! Пост вице-президента!»

— Нечего и думать, я еду, мистер Рамсчайлд. С удовольствием. Но перед этим я хотел бы жениться на Диане.

Альфред не удивился.

— Так значит, у вас все зашло так далеко?

— Да, сэр, мы без ума друг от друга.

— Заметно. Ну что ж, Ник, мне эта затея по душе. Поездка в Россию в финансовом отношении сделает тебя независимым, что, в свою очередь, изменит к тебе отношение жены. Скажу откровенно: отчасти я и выбрал для этой миссии именно тебя, потому что и сам питал надежды на то, что ты и Диана соединитесь. Но до поездки вы не успеете пожениться. Арабелла будет настаивать на соблюдении всех формальностей и церемоний, к которым нужно долго готовиться. Короче, в сентябре можно будет закатить неплохую свадьбу. К этому времени ты уже должен будешь вернуться.

Ждать до сентября было очень долго, но Ник видел, что Альфред прав. К тому же очень важно угодить, по возможности, Арабелле.

— Хорошо, сэр. Я предпочел бы жениться сейчас, но можно и подождать.

— Отлично. Я рассчитывал, что договорюсь с тобой, поэтому заранее сделал все транспортные приготовления.

Он выдвинул один из ящиков своего стола и извлек оттуда плотный конверт.

— Здесь билет первого класса на аргентинский лайнер «Святая Тереза», который отплывает из Сан-Франциско во Владивосток через восемь дней. Из Владивостока ты доберешься до Петрограда по железной дороге транссибирским экспрессом. Три тысячи тебе на расходы и еще кредит на десять тысяч — это если придется совать кому-нибудь взятку. — Альфред кинул конверт Нику. — А теперь тебе лучше отправиться домой и начать собираться в дорогу. Для того чтобы поймать поезд на Сан-Франциско, тебе нужно быть в Нью-Йорке уже утром. И еще, Ник…

— Да, сэр?

— Постарайся сделать так, чтобы тебя там не убили. Нам будет тебя недоставать.

— Мне самому будет себя недоставать. Могу я им угрожать? Сказать, например, что мы перепродадим заказ в другие руки, если Россия его не оплатит?

— Запросто можешь. Я хоть завтра могу продать товар англичанам или французам на двадцать миллионов дороже. И пусть уяснят себе, что при случае я это сделаю. Но это на крайний случай. Пусти в ход свое обаяние. И учти: общаться тебе придется с великим князем Кириллом. Это двоюродный брат царя, так что некрасиво было бы задирать его слишком сильно. Вот тебе рекомендательное письмо к нашему новому послу в России Дэвиду Фрэнсису. В свое время он был губернатором Миссури. Говорят, этот деревенщина богат и великий князь его презирает. Если бы ты был деревенщиной, я тебя на такое дело и не послал бы. И наконец: мне пришло в голову, что нелишне было бы попользоваться кодовыми именами в твоих сообщениях из России. В случае перехвата русским не сразу все станет понятно. Я тут придумал клички для царя, царицы, великого князя Кирилла, Распутина и еще для некоторых крупных деятелей. Вот они все, на этой карточке. Советую заучить наизусть. Вчера я слушал вариации на тему «Энигмы» Эльгара и решил, что тебе лучше называться «Энигмой», согласен?

— Энигма, — задумчиво произнес Ник. — А что, неплохо.

Альфред встал из-за стола и шел пожать Нику руку, тот поднялся ему навстречу.

— Удачи, — пожелал Альфред. — Тебе она понадобится.


После смерти капитана Флеминга его вдова не исключала возможности вновь выйти замуж. А переехав в Нью-Йорк, ей пришлось столкнуться, как она сама выражалась, «с несколькими джентльменскими визитами». Эдит все еще была молода и красива, благодаря поистине строжайшей диете она сумела сохранить свою фигуру. Часто бывала в обществе, но все же любовь пришла к ней только спустя почти десять лет. Но когда это случилось, Эдит решила, что Ван Нуис де Курси Клермонт достоин многолетнего ожидания.

Ему было сорок семь, он отличался высоким ростом, худощавым телосложением, тонко развитой чуткостью к окружающим и был настолько близорук, что носил в очках стекла в четверть дюйма толщиной. Бросалась в глаза его вьющаяся огненно-рыжая шевелюра. Он владел сетью из двадцати девяти газет, выходивших в самых разных городах от Портсмута, Нью-Хэмпшира до Майами. Спустя три недели после первого «джентльменского визита» Клермонта к вдове Флеминг, воспламенившаяся Эдит стала любовницей Вана. Богатая вдова и влиятельный либеральный издатель были без ума друг от друга, но возникла одна проблема. Ван был ревностным католиком и имел жену, которая пребывала в добром здравии. Эдит понимала, что не сможет открыто жить с человеком, которого любит, но, исповедуя прагматизм, она примирилась с этой ситуацией. Она знала, что в таком большом городе, как Нью-Йорк, не так уж и трудно любить скрытно. Более того, она считала, что сам факт секретности придает ее с Ваном отношениям пикантный характер, делая их любовь более насыщенной, чего не было бы, если бы они были мужем и женой.

Однажды Эдит рассказала про Вана Нику. Она понимала, конечно, что ее тайная любовная связь несколько компрометирует ее как мать, но, с другой стороны, она не могла держать Вана «в шкафу» годами и к тому же искренне хотела, чтобы ее мужчины понравились друг дугу.

К сожалению, этого не произошло.

Ван, являвшийся автором некоторых наиболее яростных и пламенных редакционных статей в своих газетах, был строг в душе — за что враги называли его «невыносимым лицемером и педантом», — а потому скептически отзывался о характере Ника и распекал Эдит за то, что та испортила его. Эдит не могла этого отрицать.

Ник, вовремя осознавший, что даже его обаяние не оказывает воздействия на любовника его матери, благоразумно решил избегать встреч с ним. Его отъезд в Коннектикут несколько улучшил ситуацию. Ван неохотно признавал в разговорах с Эдит, что, «возможно», Ник изменится к лучшему. Но сама Эдит хорошо видела, что ее любимый мужчина по-прежнему не жалует любимого сына.

Жена Вана Уинифред жила с дочерью в большой квартире на Парк-авеню. Она годами не обменивалась с мужем ни единым словом, но никогда не забывала отсылать свои новые счета в Клермонт-билдинг, уродливое семиэтажное здание в двух кварталах от Сити-холл, в котором располагалась штаб-квартира всей газетной сети и редакции нью-йоркской газеты Вана «Графика». Исправно оплачивая счета, Ван с удивительной моральной гибкостью «забывал» свою вину — ведь это он бросил Уинифред! — и не терзался угрызениями совести, которые наводят только скуку. Ван занимал огромные апартаменты на Риверсайд-драйв с великолепным видом на Гудзон. В Сэндс-пойнте он имел также летний домик с окнами на пролив Лонг-Айленд, где в тот жаркий июньский день 1916 года как раз заканчивал свой пятый круг в бассейне, когда увидел, что через лужайку к нему спешит Эдит.

— Ник едет в Россию! — крикнула она еще издали.

Упершись руками о края бассейна, Ван рывком выбросил тело из воды. В свое время он был питчером в гарвардской бейсбольной команде — выпуск 1886 года — и гордился тем, что с тех пор не нажил ни унции жира. Он поддерживал форму ежедневными физическими упражнениями: либо играл в мяч или в теннис, либо плавал в бассейне. Он был также воинствующий противник табака и не употреблял никакого спиртного, кроме стаканчика вина иногда за обедом. Подчиненные считали, что в нем недостает человечности, но Эдит знала, что в постели Вану ничто человеческое не чуждо. А отменное здоровье делало его сказочным любовником.

Он слепо шарил рукой в поисках очков, оставленных на упругой доске для прыжков в воду.

— Чего он там забыл, в России?

— Он только что звонил. Какая-то там сделка с оружием. Как ты думаешь, он там будет в безопасности?

— Думаю, что да. Но поголодать ему придется. Мой петроградский корреспондент Бэд Тернер сообщает, что даже представители высших слоев русского общества в последнее время испытывают проблемы с добыванием продуктов питания. — Он наконец отыскал свои очки, водрузил их на нос и, взяв полотенце, стал сушить волосы.

— Значит, ты полагаешь, что мне не стоит волноваться за него? — не унималась Эдит.