Ава Рид - Тишина моих слов

– Думаю, остаться с ней мне нельзя.

– Ты умный парень. Это мне всегда в тебе нравилось.

К счастью, Бен знает номер комнаты Ханны, мы останавливаемся у ее двери, Бен стучит, и я слышу, как Лина ругается, кому от них, черт побери, в это время что-то понадобилось. Сара открывает дверь, и глаза у нее расширяются, когда она видит сначала Бена, а затем Ханну и меня.

– С ней все хорошо? Что случилось?

Она уже в пижаме в пеструю крапинку.

– У Ханны был тяжелый день, но с ней все хорошо. Завтра ей, вероятно, понадобятся ваша помощь и ваше общество, – опять слишком загадочно говорит Бен, пока я протискиваюсь в дверь.

– Где комната Ханны?

– Что, к чертям… – увидев Ханну, Лина осекается и показывает на комнату слева. Они с Сарой идут следом за мной, освобождают кровать, сгружая коробки на пол, чтобы я мог положить Ханну. Меня пугает Мо, примчавшийся в комнату и запрыгнувший на кровать. Он обнюхивает Ханну и, лизнув ее в нос, сворачивается клубком рядом с ней.

Тихо выйдя из комнаты, мы закрываем дверь.

– Может мне кто-нибудь сказать, что здесь происходит? – Лина упрямо вздергивает подбородок, а мы с Сарой переглядываемся.

– Леви, надеюсь, я могу на тебя положиться, – только и говорит Бен, перед тем как пожелать нам доброй ночи и уйти. Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду.

– Наверное, Ханна сама должна тебе все объяснить.

– Вряд ли у нее это получится.

– Лина, я думаю, Леви…

Но Сару тут же прерывают.

– Я тоже думаю, что Леви мог бы сейчас что-нибудь сказать.

– Ханне очень плохо, потому что умерла ее сестра-близнец, так устроит? – в ярости шиплю я.

– Был пожар? – в меру своих возможностей осторожно спрашивает Лина.

– Откуда ты знаешь?

– Видела у нее рубцы. Я же не дура.

Я только киваю.

– Это она сама должна вам рассказать. Я не могу. Спокойной ночи.

Глаза открываются с трудом, они словно опухли. В горле пересохло, и болит рука. Я, прищурившись, кошусь вниз. На руке разлегся Мо, очевидно, поэтому она и болит. Осторожно вытягиваю из-под него руку, что ничуть его не тревожит, и усаживаюсь в постели. Как я здесь очутилась? Последнее, что помню, это как Леви подхватывает и держит меня.

Последнее – это Иззи и фраза, которая постоянно крутится у меня в мыслях.

Прости меня.

Из головы не идет вид нашего дома, нашей с Иззи комнаты. От нее ничего не осталось.

Я кричала и ощущала, как что-то во мне меняется. Думаю, я говорила, и слова слышались такими же чужими, как и мой голос.

Я хочу что-нибудь сказать, открывая рот, пробую, но оттуда не выходит ни звука. Возможно, мне это только приснилось. Возможно, на самом деле я не кричала и ничего не говорила.

С трудом встав на ноги, выхожу из комнаты. Сара сидит на диване и читает какой-то журнал. Лина, в эту минуту появившись из ванной, громко говорит:

– С добрым утром, соня-засоня!

– С добрым.

Сара роняет журнал, Лина, споткнувшись, поворачивается ко мне. Дыхание у меня учащается, рука взлетает к губам. Я что-то сказала.

– Ты сейчас?.. Она сейчас?.. – заикается Лина, и я чувствую, как во мне разрастается паника. В голове неистовствуют слова, в них нет никакого смысла, и они не хотят складываться в предложение. Я хочу заставить их, но ничего не получается.

– Дыши ровно, Ханна! – Сара, тотчас оказавшись рядом, берет меня за руку. Несмотря на свой собственный груз, она у нас полюс спокойствия.

– Скажи что-нибудь, неважно что, чтобы я знала, что не спятила. – Лина подходит ко мне. Но когда я открываю рот, оттуда не выходит ни звука.

– Нужно дать ей время, – говорит Сара, заталкивая Лину в ее комнату.

– Ты ведь тоже слышала, да?

– Да, а теперь собирайся.

Я возвращаюсь к себе, мне нужно несколько секунд побыть одной. Сегодня ничего больше не получится, и это нормально. Ничего нового.

На глаза мне попадаются коробки и чемодан, с которым я ездила в лагерь. До сих пор не нашла времени его распаковать. Пододвинув к себе одну из коробок, обнаруживаю там только самые необходимые вещи из шкафа, поэтому отодвигаю ее и открываю вторую. Полотенца, постельное белье и – свеча. Почему они положили мне именно эту? Я сглатываю ком в горле и тут же убираю свечу в один из ящиков прикроватной тумбочки. Мама с папой знают, что наделали свечи. Но они не знают, что я хочу хранить ее как напоминание, как символ того, что было.

Прихватив кое-какие вещи, я, избегая Сары с Линой, иду в ванную. Глядя на себя в зеркало, открываю рот, шевелю губами, не произнося ни единого слова. Слова у меня в голове, и я вспоминаю, как они звучат. Даже помню еще, как движутся при этом губы. Делаю движение, но все по-прежнему тихо. Я сокрушенно бью по раковине.

«Не сдавайся, птичка».

О, Иззи.

Вода в душе ледяная, и нужно несколько секунд, чтобы она стала теплее и в маленькой ванной комнате образовался пар. Я стою, прижавшись лбом к кафелю, а сверху на меня течет вода. Будь моя воля, так бы и стояла тут неподвижно целую вечность.

Но большинство желаний так и остаются только желаниями.

Я выключаю воду, вытираюсь, надеваю новые вещи и чищу зубы. Волосы долго сушить не нужно, но, пожалуй, по этому занятию я даже скучаю.

Последний раз взглянув в зеркало, шевелю губами, пытаясь выдавить звуки, буквы и слова, но чем больше пытаюсь, тем сложнее это сделать.

Еще один день почти прошел. День, когда я уже почти не помню, что сказала какие-то слова. Воспоминание есть, а чувство ушло.

– Я больше не могу, – причитает Лина.

– Это же было только второе собрание, – подавляя смех, говорит Сара, и Лина сверкает на нее злым взглядом.

– Завтра следующее, а я от одной мысли о нем уже устала!

Они только что забрали меня от интернатского врача и рассказывают, что я пропустила. По мнению Лины, ничего, по мнению Сары – только общую информацию об интернате и важные бытовые детали, расписание каникул и то, что в подвале есть прачечная самообслуживания.

Яна, перехватив меня после первого собрания, отправила наверх к врачу, иначе я, мол, опять забуду. На самом деле я должна была пойти еще вчера. Но с ногой у меня все в порядке, она зажила, нужно только беречь ее и какое-то время не заниматься спортом.

Пока они разговаривают, я думаю о вчерашнем посещении прежнего дома. Думаю об Иззи, о родителях, о том, что случилось, и о том, что с нами стало.

Посреди коридора вдруг останавливаюсь и сжимаю кулаки. Я знаю, что нужно сделать.

И эта мысль, которая превращается в чувство, разрастаясь во мне, напоминает о том, что стен больше нет и что-то изменилось. У этой мысли голос Иззи. Это искра, которая была со мной всегда, потому что эта искра – я.

– Ханна, что случилось? – Сара растерянно смотрит на меня, Лина тоже.

И я делаю это, закрыв глаза, даю мысли превратиться в слово и…

– Спасибо, – шепчу я. Мой голос – я с трудом узнаю его. Он чуть более хриплый, чем тот, что сохранился в памяти, не такой мягкий. Но он есть, и это так хорошо. Глаза жжет от слез, во рту пересохло. Я что-то сказала.

У Сары тоже в глазах слезы, она захлопывает рот ладонью. У Лины рот так и остается открытым.

– Скажи еще раз! – требует она, и я улыбаюсь, потому что только этого и хочу.

– Спасибо. За все.

Меня едва слышно, это по-прежнему шепот, и, чтобы произнести эти слова, требуется целая вечность, но мне все равно. В конце концов, важно лишь то, что я это делаю. Говорю. Я нашла то, что считала утраченным – и я имею в виду не только голос, нет, я имею в виду гораздо большее.

Сара с Линой бросаются обнимать меня, почти душат в объятиях, и Лина тоже не в силах больше сдержать слез, принимается ругаться на чем свет стоит.

– Ханна разговаривает! С ума сойти! Но горе тебе, если станешь трепаться без умолку!

Они наконец отпускают меня, я последний раз обнимаю их, а затем разворачиваюсь и убегаю. Мне нужно сделать кое-что важное.

Пять минут спустя я стучу в дверь Бена. Никакой реакции. Стучу еще раз.

Его там нет. Я уже собираюсь уютно устроиться у двери, как Бен поворачивает из-за угла с сэндвичем в руке.

– Привет, Ханна! Тебе… лучше?

Не ожидая ответа, он открывает дверь и приглашает меня войти. Сердце у меня подпрыгивает к горлу, я делаю глубокий вдох и расслабляюсь. Я сумею. Это со мной, это всегда было со мной.

– Да, – говорю я. – Нормально. – Я немного гнусавлю, сама не знаю почему. Бен чуть не роняет сэндвич, но в последнюю минуту успевает спасти его. Он смотрит на меня с удивлением и ужасом.

– Леви был прав, – только и говорит он, а я размышляю, о чем это он. – Ты снова можешь говорить.

Я робко киваю. Не знаю, могу ли, но пытаюсь.

– Садись, пожалуйста! И мне нужно сесть. – Бен, отложив сэндвич в сторону, расслабляет узел галстука. Вслед за этим раздается короткий радостный смешок. Мы оба садимся, и я жду, пока он заговорит.

– Прости, Ханна! Это так невероятно – невероятно здорово. – Он приветливо улыбается, и его искренний взгляд согревает меня изнутри.

– Чем я могу тебе помочь?

Пока мужество, а с ним и искра не оставили меня, я выговариваю слово за словом, медленно, сосредоточенно и обдуманно. Но это трудно. Мне нужно время.