Ава Рид - Тишина моих слов

О нет! Одеяло начинает соскальзывать. В последний момент подхватываю его, зато рюкзак грохается на пол, а за ним чуть было не падаю и я сама.

– Быстрее! Сейчас они нас обгонят! Просто прыгай дальше. Это не так уж и трудно. Ты ведь до сих пор прекрасно знала, как это делается.

Иззи сердится на меня, потому что мы проигрываем соревнование по прыжкам в мешках, а она ведь непременно хотела, чтобы мы втиснулись в этот большой мешок вдвоем. Меня душит смех. Иззи ругается на чем свет стоит, а я корчусь, потому что мне ужасно смешно. Мы теряем равновесие. Нас уже кто-то обгоняет, и Иззи пытается прыгать одна. Вскрикнув, мы падаем. Мы – куча из ног и рук, над и между нами грубый колючий мешок. Волосы у Иззи торчат во все стороны, у меня на глазах слезы. Наконец Иззи, не выдержав, прыскает. Мы хохочем до упаду, пока все у нас не начинает болеть от счастья.

Вдох, выдох, Ханна! Ты сможешь! Оглянувшись через плечо, я вижу стоящего со скрещенными на груди руками Леви и Мо, предателя, сидящего рядом с ним.

Воспоминание прогрызает меня насквозь, и я не могу избавиться от ощущения, что делаю все сейчас ради Иззи. Как глупо! Совсем чокнулась! Это не мешок, и я не на вечеринке. Никакого удовольствия мне это не доставляет, и счастья я не испытываю. Это какое-то старое одеяло, и я с опухшей ногой скачу по дурацкой хижине в темноте, на глазах у парня, которого не знаю. Еще прыжок. И еще один. Закусив губу, наконец добираюсь до двери и могу опереться. Чувствую в ступне пульсацию. Пиа бросает на меня быстрый взгляд. Она разговаривает с тремя мужчинами, которых я не знаю и никогда прежде не видела.

Вздрагиваю от испуга, услышав прямо за собой голос Леви.

– Так, а теперь я с удовольствием отнесу тебя к машине. Ты получила возможность доскакать до двери, теперь мне разрешается остаток пути донести тебя.

Я зло сверкаю глазами, но он лишь сухо отвечает:

– Это называется компромисс.

Снова смотрю на Пиу, затем на раскисшую землю.

– Ну, давай же, Ханна! Тебе нужно к врачу, и нам обоим срочно нужны чистые шмотки.

Он прав. Глубоко вздохнув, я протягиваю ему рюкзак, а затем руку. Другой крепко придерживаю одеяло. Леви осторожно поднимает меня, следя за тем, чтобы я ни обо что не стукнулась ногой.

Дезинфицирующее средство. От этого запаха меня тошнит. Ненавижу его, хотя так было не всегда. Но все меняется.

Особой толчеи в больнице нет, и все же я целую вечность сижу в кабинете в ожидании врача. Пиа сидит на стуле напротив, задумчиво глядя в пол. Я периодически меняю руку, которой прижимаю к ноге пакет со льдом, чтобы смягчить боль и остановить отек.

Тишина такого рода мне знакома. Это тишина, когда молчит и тот, кто может говорить. Она знакома мне, потому что держит меня в плену. Потому что бывают не только минуты, когда я не хочу говорить, но прежде всего и такие, когда не могу. Так, словно стоишь перед бесконечно высокой стеной, нагоняющей страх и непреодолимой, неразрушимой. Словно пытаешься разрушить ее голыми руками. Это невозможно.

Перед тем как поехать сюда, Пиа забрала для меня из палаточного лагеря чистые вещи, и я смогла наконец избавиться от одеяла. Переоделась по дороге, на заднем сиденье машины. Леви остался присматривать за Мо.

Дверь открывается, мы поднимаем головы. Входит женщина-врач в белом халате, со стянутыми в конский хвост, слегка взлохмаченными черными волосами, с усталыми глазами, но сияющей улыбкой. Я чувствую, как мне становится жарко, как легкие ощущают нехватку кислорода, и вынуждена бороться с собой. С воспоминаниями. С еще более сильной болью. Этот врач – женщина, а не мужчина, это не та минута, когда тебе сообщают, что ноги у тебя никогда не будут выглядеть как прежде, а сестра мертва. Я говорю это себе, разум мой это понимает, но сердце слушать нас не хочет.

Чтобы защититься, мысленно беру ключ и все запираю, хорошенько прячу его и блокирую все двери. Все двери к Иззи. Все пути, по которым пробираются воспоминания. Никто не должен видеть, насколько я сломана. Не хочу, чтобы все постоянно пытались меня подлатать.

– Добрый вечер, – говорит Пиа. Она встает и протягивает врачу руку.

– Добрый вечер, – вежливо отвечает та, а после приветствует меня. – Я – доктор Райман, а ты…?

– Ее зовут Ханна, – приходит мне на помощь Пиа. – Она получила травму в лесу, вероятно, оступилась. Левая нога у нее…

Врач ободряюще кивает мне. У нее теплые карие глаза, она производит впечатление хрупкой, но не робкой.

– Ну ка, посмотрим.

Подтянув маленькую банкетку на колесиках, она поднимает мою левую ногу. Я снимаю пакет со льдом и кладу его рядом с собой. Кожа покраснела от холода, который, похоже, не сильно помог, потому что отек по-прежнему хорошо виден, пусть даже сейчас я и не чувствую боли. Она слегка сдвигает джинсы повыше, а я инстинктивно дергаюсь, чтобы этому воспрепятствовать.

– Все хорошо, Ханна. Дай осмотреть ногу.

Меня не удивляет, что Пиа об этом знает. Интересно только, как много ей известно. И кому еще.

Доктор Райман бережно берет ступню в руки и наблюдает за мной, проводя пальцами по отеку. По ее лицу ничего не понять. Она очень осторожно двигает моей стопой, сначала я этого почти не ощущаю.

– Очень больно?

Я мотаю головой.

– Сама можешь стопой покрутить?

Пробую это сделать и, так как эффект от охлаждения снижается, больше чувствую движение, чем прежде. Сперва я думаю, что боль вполне переносима, пока она не пронзает меня со страшной силой и нога не подпрыгивает. Врач снова ощупывает ступню, осторожно крутит ее в разные стороны и, перед тем как опустить, кажется, кивает самой себе.

– Я бы сказала, перелома нет, но есть растяжение. Если нет возможности полностью зафиксировать стопу, я рекомендую наложить шину. Разумеется, тебе все равно нужно будет поберечься. И для верности мы пошлем тебя на рентген.

Входит медицинская сестра, меня пересаживают в кресло-каталку и катят в другой кабинет. Делают рентген стопы и привозят обратно. Вскоре доктор Райман возвращается со снимком в руке. Повесив его на стену, включает позади освещение и рассматривает изображение моей ноги.

– Выглядит хорошо. Легкое растяжение. Боли я смогу убрать. Удивительно, что это больнее, чем полный разрыв связки, да?

Я ничего не понимаю, но она, обернувшись, кажется такой милой и радостной, что я пытаюсь улыбнуться.

– Обезболивающие таблетки принимай, пожалуйста, в течение недели, по одной во время еды. То есть три раза в день, – весело говорит она. – Не восемь. Перекусы не считаются.

Должно быть, она что-то прочла у меня в лице, хотя я старалась ничего не показывать. Чертыхаюсь про себя, потому что в моей жизни только они и есть… ведь я почти не чувствую голода, очень редко об этом думаю. Пусть лучше считает, что я ем слишком много. Хорошо, что мое выражение лица она истолковала неправильно.

– Сейчас придут наложить тебе шину. Рецепт вы получите на выходе.

Пиа благодарит, и врач прощается с нами. Она говорит, чтобы я берегла себя, а в ее словах и в лице столько искренности, что я с трудом это выдерживаю.

Теперь снова нужно ждать.

Приезжала полиция, и поэтому Яна сейчас пьет чай с ромом, чтобы успокоить нервы. Остальные в палатках, и, кроме Сары, которая непременно хотела дождаться Ханну, все спят. По крайней мере, палатки закрыты, и свет выключен.

Перед этим Яна расставила по территории лагеря несколько факелов и зажгла их, они дают нам немного света, и, думаю, с этого дня мы будем зажигать их каждую ночь.

Как только я вернулся с Мо в лагерь, меня бросились расспрашивать и царапать. Первое – Яна, второе – кот. Мо суета была не по душе. Остальные же бурно радовались тому, что у нашего лагеря теперь появится талисман. Не могу поверить, что взял под свое покровительство кота. Но он шел за мной почти до самых душевых, а потом обратно. Сейчас он спит, лежа у меня на коленях. Ну хотя бы мяукать перестал. С тех пор как уехала Ханна, он орал как резаный.

Похоже, у него нет больше сил, и тут он не единственный. Я в чистых шмотках и такой усталый, что с ног валюсь, но хочу дождаться Пиу с Ханной.

Глажу гитару. Больше всего хочется пойти на озеро и поиграть, чтобы успокоить нервы. Чтобы прийти в себя. Но я остаюсь в лагере и жду. Из палатки мне виден кусочек ясного неба. Облака почти исчезли.

– Ханна! – Сара с криком выбегает из палатки, и ей плевать, что она кого-то разбудит. Я наклоняюсь вперед. До этого она так же излишне заботливо сто раз просила меня приглядывать за Мо как следует. Не делать ему больно. Даже знать не хочу, почему она это говорила. Надежного защитного панциря у меня сейчас нет.

Сара обнимает Ханну, которая стоит, совершенно смутившись и не зная, куда деть руки. В освещаемом факелами лице отражается потрясение.

Сара отпускает ее, и Ханна устало улыбается. Она хромает рядом с Сарой, на ноге у нее толстая шина. Как по команде, Мо, мяукая, спрыгивает с моих колен и мчится к Ханне, которая тут же оборачивается и заключает его в объятия.

Ко мне подходит Пиа, волосы у нее спутались, вокруг глаз круги, на коже красные пятна от стресса – выглядит ужасно.

– С ней все хорошо. Растяжение, но с шиной ходить может. Разумеется, ей нужно поберечься. Как ты?

– Лучше всех.

– Лжец, – устало говорит она.