Ава Рид - Тишина моих слов

Мо мурлычет, когда я запихиваю его в большой рюкзак к блокноту и спичкам. Я уже два дня не посылала Иззи писем, пора, и, если Мо вынужден меня сопровождать, так тому и быть.

Как и вчера, я крадусь, и как можно тише. Рюкзак несу перед собой, чтобы Мо случайно не выпрыгнул или не выпал. Надо мной светят звезды, чудесная ясная ночь. Не видно ни облачка. Я иду к озеру и останавливаюсь на прежнем месте, но, высадив Мо на землю, снова слышу треск. Резко обернувшись, напряженно вглядываюсь в окружающую темноту, однако не обнаруживаю ничего подозрительного. Я боюсь не темноты, а того, что меня застанут врасплох. Мо уже лежит в траве, а я все еще подозрительно оглядываюсь по сторонам. Это мог быть какой-то зверь, я могла себе что-то нафантазировать. И все же ловлю Мо и опять запихиваю его в рюкзак. Сначала мы пойдем к озеру, а сюда вернемся позже.

Дорогу к озеру найти несложно, тропинка хорошо видна и ночью. Через несколько минут я четко различаю мерцание воды и выхожу на берег, к тому месту, где стояла вчера. Снова опускаю рюкзак на землю, но кот остается сидеть там, наблюдая за тем, как я достаю блокнот и, открыв передний карман, вынимаю спички. Быстро глажу его по голове, а затем иду ближе к воде. Очень волнуясь, в сильном напряжении снимаю обувь и захожу недалеко в воду, которая сегодня прохладнее, чем вчера. Деревья, озеро, ночь, звезды – если бы я только могла все это вобрать в себя и удержать.

Я открываю блокнот, провожу рукой по страницам, по всем написанным буквам, что, обнимая друг друга, образуют слова и складываются в предложения. Что лежат глубоко скрытыми во мне. Рывками выдираю страницу за страницей, пока в блокноте не остаются только чистые листы. Каждый рывок, каждый разрыв бумаги разрывает и тишину ночи. Я отбрасываю блокнот, он плюхается на землю на приличном расстоянии от меня. Напряженно вглядываюсь в строчки в моих руках. Зажав их под мышкой, вытаскиваю из коробка спичку и, стремительно чиркнув, зажигаю ее. Шипя, вспыхивает огонек. Спичечный коробок присоединяется к блокноту, а я беру письма к Иззи и, держа их перед собой, наблюдаю, как огонек, перепрыгнув на бумагу, с каждым миллиметром растет. Удивительная вещь – огонь. Он дышит, живет, разрушает – чем больше может разрушить, тем сильнее и больше становится. А когда ничего не остается, он уходит сам по себе.

Бумага чернеет, корчится от боли, из нее образуется пепел, а из пепла – ничто. Мои слова исчезают у меня на глазах. Я выпускаю слова к Иззи, они на всех парусах плывут по красно-желтому морю к земле и исчезают, не успевая достичь воды и утонуть.

С тех пор как тебя нет, я так много чего разучилась делать. Я разучилась смеяться. Танцевать, надеяться и верить. Я разучилась говорить и наслаждаться. Я теперь просто не знаю, как это делается. Иногда у меня в голове звучит твой голос, перед глазами встает твое лицо. Ты смеешься и говоришь: «Делай, как я, птичка». И я хочу делать, как ты, хочу смеяться, быть легкой и свободной, но не могу. Я просто не могу.

Если бы я не видел этого своими глазами, я бы не поверил. По-прежнему прислонясь спиной к стволу дерева, я то смеюсь, то чертыхаюсь, хотя девчонка уже давно исчезла в темноте.

Как и вчера, я был неосторожен и наделал шуму. Вчера – потому что слишком поздно заметил, что кто-то еще разгуливает ночью по округе, а сегодня – потому что недоумок и спотыкаюсь о собственные ноги. Я подивился, зачем она пришла сюда. Тайком. И вот опять натыкаюсь на нее в том же месте. С кошкой! Какой-то чертовой кошкой! Уму непостижимо.

Сначала я взмолился, чтобы не оказалось, что она протащила эту пушистую тварь в лагерь контрабандой, но откуда бы ей тогда тут взяться? И что, черт побери, мне теперь делать? Половина меня готова расхохотаться в голос и проорать всем: в лагере какая-то гребаная кошка! Другая пытается поберечь нервы и выкрутиться: эй, в этом году ты гость, Пиа сама так сказала. Это не твое дело. До тех пор пока кошка не расцарапает кому-нибудь лицо, все в порядке.

Сжимая гитару, пялюсь в землю. Да, это не моя проблема.

Наконец я бреду назад, в лагерь, освежаюсь и падаю на матрас. Заложив руки за голову, еще долго валяюсь без сна, и мысли мои без спроса возвращаются к той девчонке с сине-черными волосами. Картинки сменяют одна другую. Как она, внезапно вскочив, шатается. Как пытается найти опору и, не найдя, падает на землю. Я вижу перед собой ее лицо, ее панику и как ее рвет без остановки. Все отвернулись, все, кроме Пии и Яны, которые тут же оказались рядом с ней.

Я повел себя как трус. Просто стоял и таращился, пока наконец не сломался и не ушел.

В прошлые годы никогда не бывало так ужасно, чтобы мне приходилось уйти. И как вожатый, и как ученик я всегда подпускал к себе других максимально близко, и это не причиняло боли. Я мог дистанцироваться от них и их проблем. Но в этом году что-то изменилось.

Вскрываются старые раны. А может, я просто замечаю, что они на самом деле никогда и не заживали.

Музыка по утрам, музыка по вечерам. Ритуал, который установился благодаря «Святой Анне» и без которого я себя уже не мыслю. Здесь, в лагере, я ухожу играть на это единственное место у озера, ставшее моим, где не ощущаю себя своего рода ошибкой. Где я один и могу размышлять. По вечерам это иногда затягивается допоздна, потому что я забываю о времени. Пиа в курсе и, похоже, только по этой причине не выпрыгивает из палатки, если слышит шаги так поздно или рано.

По дороге к озеру, чтобы избавиться от мерзкого вкуса зубной пасты во рту, я делаю два больших глотка воды, поправляю гитару и наслаждаюсь свежим воздухом, пока не пришла изнуряющая жара. В эти минуты восходит солнце и пробуждает это место к жизни. Мое терпение испытывают первые комары, цикады стрекочут, на мой вкус, слишком громко, но я люблю туман, что, частично закрывая мне обзор, колышется над травой.

Оставив за собой последний поворот, подхожу все ближе к берегу. Только остановившись у моего опрокинутого дерева, замечаю, что в этой картинке что-то совсем не так. У меня отваливается челюсть, я растерян. Там кто-то лежит.

Девчонка. Она лежит у ствола, на который я всегда сажусь. Она спит, наполовину согнувшись, в обрамлении двух старых корней. Руки ее обхватывают рюкзак, а кошка спокойно возлежит у нее на шее и плечах, почти как шарф. С присутствием кошки пора смириться. Приоткрыв один глаз, она пристально смотрит на меня, и взгляд у нее, могу поклясться, далеко не благодушный. Внезапно она начинает помахивать хвостом. Это что-то значит?

Не двигаясь, я оглядываю девчонку.

Волосы падают ей на повернутое вбок лицо. Позже у нее наверняка будет адски ломить в затылке. Губы мои невольно трогает улыбка. Она чуточку пускает слюни. Рот слегка приоткрыт, и на топе виднеется предательское пятнышко. Посмеиваясь, опускаю на землю гитару и бутылку с водой и провожу рукой по волосам.

– Леви? Леви! Где ты?

Я с трудом просыпаюсь, задаваясь вопросом, кто тут так вопит. Я хочу спать.

– Леви? Слава богу! – Я слышу приближающиеся шаги, чувствую, как меня хватают и трясут чьи-то руки. Я через силу открываю глаза.

– Мы искали тебя! Твой сосед по палатке сказал, что тебя нет, а ты не предупредил. Ты помнишь правило? – Пиа смотрит на меня с яростью, но голос у нее остается спокойным.

Теперь, приподнявшись, в ярость прихожу я и морщусь, потому что рука затекла, и кора дерева за ночь вдавилась в кожу.

Выражение лица Пии говорит: «Сам виноват!» А я закатываю глаза.

– Это чертово правило не мое! – нагло возражаю, вырываясь.

– Нет, оно наше! Это мое чертово правило, и так как в данный момент я одна из тех, кто за тебя отвечает, ты будешь ему следовать.

Мы долго смотрим друг на друга, наконец она, наклонившись, поднимает что-то у дерева. Моя бейсболка! Должно быть, она упала.

– Не забывай об этом! А сейчас пойдем.

Я ошеломленно качаю головой, чтобы прогнать это нежданное воспоминание, а затем снова смотрю на девчонку. Она лежит не прямо там же, но и я одну из первых ночей провел здесь, под открытым небом. Уже не вспомню почему, но и сейчас точно помню, как было здорово. По-настоящему.

Стою, не зная, что делать. Разбудить ее? Просто уйти? Сообщить Пии? Она явно еще спит и не заметила, что кого-то нет на месте.

Проклятая кошка по-прежнему пялится на меня, медленно встает, потягивается и трется о лицо девчонки, которая в ответ коротко вздыхает. Она шевелится, в отличие от меня, потому что я, как чокнутый, просто продолжаю смотреть на нее. Интересно, почему она здесь. Я имею в виду – в лагере. Этот вопрос я задаю себе про всех, но про нее… по-другому. Может, потому, что сейчас я стою тут, а она лежит у моего дерева. Может, потому, что когда-то там лежал я.

Кошка снова укладывается, и все остается как было. Я не выдерживаю и, подойдя к девчонке, медленно наклоняюсь вперед, не спуская глаз с подлой кошки. Еще несколько сантиметров, и тогда… Черт! Кошка, с громким шипением прыгнув мне на руку, вцепляется в нее когтями. Она укусила меня за палец! Стряхнув кошку, громко ругаюсь и, шатаясь, немного отступаю назад. По запястью тянется длинная царапина, она адски саднит, из нее сочится кровь. Я сжимаю кулаки и сдерживаюсь только потому, что девчонка резко открывает глаза и садится. Кошка сидит себе как ни в чем не бывало и вылизывает шерсть. Могу поклясться, что она ухмыляется! Маленькая гадкая скотина.