– А вдруг нам не повезет в Коринфе и мы сюда вернемся? – рассудила Родоклея.


Коринф, школа гетер

– Ну и где же он? – удивленно оглядывалась Никарета, стоя у ворот.

– Позволь доложить, госпожа, – склонился перед ней страж-привратник. – Этот раб сказал, что у него еще много дел, а потому ушел, однако просил передать, чтобы девушку отправили одну, а он встретит ее по дороге и сопроводит в дом своего господина.

– Этакий наглец, – передернула плечами Никарета. – Дел у него, видите ли, много!

– Ох, и не говори, госпожа, – усмехнулся Титос, – этот оскопленный сириец умудрился очень быстро втереться в доверие к своему хозяину!

– Так это был он? – изумилась Никарета. – Тот самый? С невольничьего рынка?

– Он, он, – кивнул Титос. – Однако за эти несколько дней сириец успел преобразиться. Отъелся, волосы у него, хоть и стрижены коротко, как у раба, уложены красивыми волнами… ну в самом деле, настоящий граматеас из богатого дома! А самое главное – господин Хорес отдал ему свою одежду. Помнишь, ты сказала, что гиматий цвета охры ему не к лицу?

– Гиматий цвета охры? – расхохоталась Никарета, но тут же обернулась, услышав торопливые шаги.

Это прибежала Тимандра, которую верховная жрица отправила в ее спальню одеться. По традиции девушки ходили в помещениях школы, где в каждом углу стояли большие горшки, полные горящих угольев, без всякой одежды, чтобы привыкнуть к наготе, которая скоро станет их оружием, и не стыдиться ее. Они носили только узкие полоски из позолоченной кожи, которые были символом пояса Афродиты, пояса непобедимого очарования. Однако, выходя из храма, они надевали серые скромные хитоны и набрасывали простые серые плащи. Единственным украшением в это время для них служили волосы, и Никарета с неудовольствием покачала головой, увидев, что Тимандра заплела свои роскошные кудри, и даже не в плексиду, [72] а в тугую косу, да и ту спрятала под плащ. У нее был настолько скоромный и простенький вид, что Никарета подумала: Хорес будет изумлен, увидев девушку, которой его блестящий брат написал рекомендацию в школу гетер.

Да, жаль, что он заранее испытывает такую неприязнь к Тимандре, это в высшей степени завидное знакомство для аулетриды… хотя, кто знает, может быть, если девушка покажет себе хорошей переводчицей загадочных критских текстов, Хорес сможет взглянуть на нее без предубеждения и разглядит в ней не только знания, но и некие привлекательные умения…

– Тебе придется идти одной, но это не очень далеко, – начала рассказывать Никарета, – хотя и в противоположном направлении от Афинских ворот, где живут твои знакомые. Как только ты спустишься к подножию храма, окажешься на большой площади. От нее берет начало улица Кефисс – она идет к подножию Акрокоринфа, на этой улице находятся дома самых богатых и знатных людей, в том числе – и Хореса Евпатрида.

Никарета покосилась на Тимандру, однако на ту имя Хореса не произвело никакого впечатления.

«Неужели она не знает родового имени Алкивиада? – удивилась верховная жрица. – Впрочем, вряд ли он ей рассказывал о своих родственниках, слишком был занят ею самой!»

– Думаю, тебя где-то по пути встретит раб Хореса. Ты, наверное, слышала, что на нем одежды цвета охры. Напомни Хоресу, что он должен отправить тебя назад тоже в сопровождении раба и прежде, чем стемнеет, не то можешь опоздать к вечернему жертвоприношению на алтарь богини. Выпусти ее, – приказала верховная жрица привратнику, и тот послушно распахнул ворота.

Выходя, Тимандра робко обернулась и слабо махнула рукой. Никарета увидела, что на ступенях, ведущих в помещения школы, столпились все аулетриды, которые – кто угрюмо, кто с откровенной завистью провожали Тимандру взглядами. Одна только Адония махала ей вслед с искренней дружеской улыбкой.

– Нечему тут завидовать! – громко сказала верховная жрица. – Тимандра идет исполнить для господина Хореса Евпатрида одну работу, а получила она ее потому, что умна и прилежна. Если бы ты, Лавиния, хоть раз заглянула в библиотеку… а ты, Мнема, прекратила опаздывать, а ты, Диспоина, не клевала носом на каждой матиоме, – может быть, повезло бы и вам!

Так приговаривала Никарета, подталкивая девушек обратно в здание школы, и не заметила, что Титос вдруг выскользнул за ворота раньше, чем привратник успел их захлопнуть, и неспешно начал спускаться по большой круговой лестнице, опоясывавшей храм.


Наверху ступени были обычные, однако, чем ниже, тем они становились просторнее и шире. Тимандра вспомнила рассказы, что на них во дни храмовых праздников гетеры отдаются всем желающим, чтобы чествовать Афродиту Пандемос, и нахмурилась. Ведь ей это тоже предстоит… А между тем, она ведь ни разу не принадлежала мужчине и не знает, что нужно делать! Когда же начнутся матиомы, обучающие аулетрид тому самому главному искусству, ради которого они собрались в Коринф со всех концов Эллады?!

Получится ли у нее? Не опозорится ли она? Девушки в темноте доматио шепотом рассказывают о себе такие истории… послушать Лавинию, так можно подумать, что она дни и ночи проводила с раздвинутыми ногами, лежа на спине!

Задумавшись, Тимандра даже не заметила, как спустилась на площадь, и оглянулась.

Солнце сияло в небе, а навстречу ему с вершины храмовой башни поднималось радужное сияние. Ночью оттуда исходил столб яркого света – указывающий дорогу в Коринф. Тимандра вспомнила, как верховная жрица рассказывала аулетридам о венце Афродиты, который лежал на башне Коринфского храма с незапамятных времен и, по преданию, был оставлен там самой богиней – в знак благословления храма. Но однажды, когда войско коринфян собралось присоединиться к Агамемнону, одному из данайских вождей, для участия в Троянской войне, кто-то из воинов украл – на счастье! – божественный венец. Это вызвало яростный гнев Афродиты. Из коринфян почти никто из-под Трои так и не вернулся, а с Агамемноном расправилась его собственная жена, Клитемнестра… Чуть ли не тысячелетие не сиял волшебный свет на башне храма – пока первая Никарета, основательница школы гетер, не нашла венец в старом храме Троады [73] и не вернула его в храм. С тех пор он вновь вбирал в себя днем солнечные лучи, а ночью озарял ими темноту…

Тимандра вспомнила: верховная жрица также говорила, что храм Афродиты построен невообразимо давно, даже прежде того времени, как Дедал соорудил Критский Лабиринт, в котором обитал Минотавр!

Когда Тимандра слушала этот рассказ, дрожь охватила ее тело при воспоминании о Крите и о Минотавре… и о маске Минотавра. Точно так же и сейчас вдруг почудилось, будто в спину ей подул ледяной ветер!

Она поежилась, оглянулась – и увидела, что к ней стремительной, скользящей походкой приближается какой-то невысокий, стройный человек в одеждах цвета охры. Наверное, это был тот самый раб Хореса Евпатрида, который должен был проводить Тимандру к своему господину.

Тот самый раб?!

Нет… да нет же, ей мерещится! Этого не может быть…

Тимандра не верила глазам – к ней приближался Сардор!

Она смотрела, оцепенев, каждый миг надеясь, что это – просто наваждение, вызванное воспоминанием о Крите и Минотавре, что оно вот-вот рассеется, исчезнет, однако Сардор не исчезал. Его черные глаза сияли мрачным торжеством, тонкие бледные губы кривились в пугающей улыбке, а голос, вырывавшийся из этих стиснутых губ, напоминал шипенье змеи:

– Наконец-то я нашел тебя, Тимандра! И теперь я отомщу тебе за все!

Девушка знала, что надо бежать, но не могла двинуться с места. Ужас обедвижил ее, оказавшись сильнее разума.

– Ты уничтожила меня и унизила моего бога! – Каждое слово Сардора было пропитано ядом ненависти. – Из-за тебя погиб человек, которого я любил! Ты разрушила наши с ним мечты и надежды! В погоне за тобой я попал в рабство и перенес унижения, которые невозможно представить и простить! Не раз помышлял я о смерти, и только надежда найти тебя и отомстить помогала мне все выдержать. И вот наконец настал этот сладкий миг…

Сардор схватил Гермиону за руку и подтащил к себе. Уже знакомым ей неуловимым движением он выхватил стилет из-за пазухи. Блеснул металл, блеснули его глаза…

И вдруг раздался свист – и руку Сардора словно бы змея обвила!

Нож выпал из его пальцев, Сардора рвануло в сторону, он словно бы отлетел от Тимандры, а потом повалился наземь. Девушке сразу стало легче дышать, в глазах прояснилось – и она увидела, что руку Сардора обвила не змея, а кнут. И его держал не кто иной, как Титос, который стоял на нижних ступеньках храмовой лестницы и тащил упавшего Сардора к себе.

Тимандра даже не подозревала, что Титос пошел следом за ней, но обрадовалась сейчас ему так, как не радовалась, кажется, еще никому в жизни!

Она ринулась к нему, споткнулась о стилет, нечаянно пнула его, не заметив, что тот отлетел опять к Сардору, и тот изловчился схватить его, занести и метнуть с непостижимой меткостью, так что стилет вонзился меж ребер Титоса!

Тимандра испустила вопль, увидев, что белая одежда Титоса окрасилась кровью и он со стоном пошатнулся. В то же мгновение Сардор высвободил руку, вскочил – и кинулся было наутек, однако Титос, который уже начал было падать, последним усилием удержался на ногах, снова взмахнул своей длинным кнутом – и захлестнул им горло Сардора.

Голова его запрокинулась, ужасный хрип вырвался изо рта – и тело сирийца распростерлось на земле, а рядом с ним тяжело рухнул Титос.

– О боги! – закричала Тимандра, бросаясь к нему. – Люди, помогите! Титос, Титос! Дай я перевяжу тебя!

Она скомкала край хитона Титоса и прижала к ране, пытаясь остановить кровь.

– Ничего, ничего, – выдохнул евнух, и кровавая пена выступила на его губах. – Я побаивался этого сирийца… Еще там, на рынке, когда верховная жрица произнесла твое имя, его всего так и перекосило. Мне это показалось странным, а потом, когда нынче он пришел за тобой и вдруг исчез… он боялся, что ты узнаешь его и убежишь, теперь я понимаю. Ты знала его раньше?