Верховная жрица обращалась там к одному и тому же поставщику, который отлично знал, что ей нужно, и загодя выбирал для нее товар, чтобы многоуважаемой даме не приходилось попусту бродить в толпе, разглядывая людей, одни из которых были погружены в оцепенение, понимая, что у них нет никакой надежды обрести свободу, а другие напоминали диких зверей, готовых укусить всякого, кто к ним подойдет.

Никарета бывала на рынке в Лехейоне [54] так много раз, что все знала наизусть, и теперь без всякого интереса отводила глаза от стоявших на возвышенности людей с ногами, испачканными мелом или белой краской: это были обычные невольники, – в венках из сухих веток на головах: признаком военнопленного, или в колпаках: они означали, что эти рабы могут быть опасными, продавец за них не ручался.

Поскольку сейчас в Аттике войны не велись – однако надолго ли, никто не знал, учитывая, что Афины намеревались снарядить большой поход в Тринакрию, – рабов с сухими венками почти не оказалось, а те, кого можно было заметить, явно были перепроданы своим прежним хозяином или просто возращены за дурное поведение, за непослушание, за строптивость, и это заранее настораживало будущих покупателей. Ведь если человек расстается с рабом, значит, это плохой раб, так зачем же его покупать и принимать на себя ненужные хлопоты? Никарета знала, что иногда бывшие военнопленные так и умирали, странствуя от одного невольничьего рынка к другому, а иногда торговцы их просто убивали, чтобы избавиться от расходов на содержание товара, который все равно не продать.

Нынче на рынке больше всего оказалось рабов с белыми отметинами на ногах. Торговцы заранее запасались мелом перед тем, как выставить свой товар.

Откуда же этот товар брался? Да отовсюду. Никарета знала, что ни один человек не мог быть спокоен за свою свободу: он мог угодить в список несостоятельных должников – и быть проданным для покрытия этого долга или продать кого-то из членов своей семьи (многодетные родители иногда спасались, продавая детей… правда, в счет шли только здоровые и красивые дети, а таких у бедняков было немного). Продавали также детей, родившихся у рабов и не нужных хозяевам, или похищенных детей. Финикийцы, например, до сих пор промышляли пиратством и захватом людей, которых тут же продавали своим подельникам-эллинам, из числа тех, которым наплевать было на то, что они везут на рабский рынок своих же соотечественников, а не захваченных чужеземцев из Вифинии, Понта, Фригии, Лидии, Галатии, Пафлагонии, Фракии, или жителей Сирии, Египта, Эфиопии или вовсе сарацин [55]! Можно было увидеть на невольничьем рынке и метэков (иноземцев, поселившихся в Аттике) или вольноотпущенных рабов. Порой те и другие норовили выдавать себя за свободных граждан и пользоваться их правами, например, присваивать к своему имени имена отца и деда или названия каких-то городов Аттики, в которых якобы родились. Если метэки бывали пойманы на этом или чем-то подобном, то у них отбирали все нажитое, наказывали плетьми и продавали в рабство.

Форео [56] Никареты медленно следовал мимо рабов и покупателей, а вслед за ней удивительно неспешно, однако не отставая ни на шаг, шел Титос – евнух школы гетер, ведающий наказаниями, а заодно – надсмотрщик рабского двора и первый помощник верховной жрицы. Традиция одну из самых ответственных должностей предоставлять евнуху велась со времен первой Никареты. Никто не знал, почему, но в школе гетер было множество традиций, начало которым положила ее основательница и которые свято блюлись.

Возможно, евнухов брали в школу потому, что все-таки мужская помощь была так или иначе необходима верховной жрице, а полноценные мужчины жили здесь только на рабском дворе и выходили в оковах и под стражей. Стражников не допускали во двор близ самой школы, так единственным мужчиной, который мог свободно общаться с ученицами, был Титос – сдержанный, очень умный, хитрый – и безоглядно преданный Никарете, которая, едва прибыв в Коринф, выкупила его у жестокого хозяина, освободила – а главное, с помощью знакомой знахарки, избавила от потаенных желаний, которые терзали тело этого красивого и сильного мужчины, лишенного возможности испытывать плотские удовольствия и изнемогающего от любви к одной юной девушке. Никарета и знахарка (она вела в школе гетер уроки травознайства и магии) готовили ему особый отвар, который Титос пил уже в течение нескольких лет. Его дремлющая плоть не доставляла ему больше беспокойства, сердце его было свободно и спокойно, а недюжинный ум был направлен только на помощь его благодетельнице Никарете во всех ее делах – и исполнение его собственных обязанностей в школе гетер.

У Титоса было одно удивительное свойство – при своем высоком росте и изрядной толщине он двигался бесшумно, словно его несло ветром над землей, к тому же, он умел оставаться незаметным, когда в его присутствии не было надобности, – и выступать вперед, стоило только Никарете подумать, что ей нужна помощь.

Рынок в Лехейоне располагался на самом берегу, песок разъезжался под ногами, и Титос подхватил Никарету под руку, помогая ей проследовать в самый конец рынка. Там находился фрактис [57] Зенона – так звали торговца, услугами которого Никарета всегда пользовалась и который нынче утром, едва прибыв в Коринф, сразу сообщил в храм Афродиты Пандемос, что у него есть отменный товар для верховной жрицы.

Зенон так разбогател на торговле, что мог бы уже оставить ее и вести жизнь добропорядочного гражданина или хотя бы поручить продажу товара своим помощникам, однако он продолжал сам вести дела, и Никарета прекрасно понимала, почему: во-первых, его притягивала безграничная, непререкаемая власть над людьми, которые становились его имуществом – бывшие свободные люди, над жизнью и смерть которых он был теперь властен, словно олимпийское божество! – а во-вторых, плотские аппетиты Зенона были ненасытны, и здесь он всегда имел возможность первым распробовать свою добычу, причем для него не было никакой разницы, мужчина это или женщина.

Что касается женщин, Никарете было все равно, что с ними делал Зенон или другие: она никогда не покупала для своей школы рабынь, предпочитая брать в услужение вольноотпущенниц или свободных женщин, вроде Эфимии, которую привела с собой Тимандра и которая превосходно исполняла свои обязанности. Рабыни вечно тосковали по дому, по семье, и своей тоской навевали грусть на аулетрид. Печальные физиономии Никарета терпеть не могла, поэтому сейчас, войдя во фрактис Зенона, равнодушно миновала стайку рабынь и проследовала к просторному шатру, где, она знала, ее ждет хозяин.

Зенон, как всегда, принялся угощать верховную жрицу и ее доверенного евнуха иноземными лакомствами, и оба с охотой выпили ледяного вина, заедая его тягучим сирийским медовым лакомством с орехами и розовыми лепестками. Вкус его в сочетании с вином был обворожителен, не зря сирийцы называли его раха – «счастье для языка»!

После угощения можно было перейти к делу. Зенон хлопнул в ладоши, и его помощник привел пятерых молодых рабов отменной красоты и телосложения. Все они были чисто вымыты, причесаны по афинской моде, с тщательно уложенными кудрями, а, судя по прекрасным телам, они вполне могли бы соревноваться на Олимпийских играх с их создателем – Гераклом!

Никарета и Титос, впрочем, не сдержали насмешливых улыбок. Они отлично знала, как умеют торговцы приукрашать товар. Зенон был, конечно, непревзойденным мастером своего дела! Впрочем Никарете ни разу не пришлось на него жаловаться или возвращать негодную покупку. Вот и сейчас товар был необыкновенно хорош! Тем более, что на сей раз среди рабов оказался редкостный экземпляр – юный эфиоп с темно-бронзовой кожей и яркими голубыми глазами. Несмотря на цвет кожи, он был необычайно красив. Верховная жрица, впрочем, опасалась, как он уживется с остальными рабами, не будут ли его обижать: ведь некоторые считали темнокожих порождениями Аида и норовили не только оскорбить, но и убить. А между тем и Андромеда, и ее мать, хвастливая Кассиопея, которая готова была мериться красотой с любой из нереид, были эфиопками! Никарета купила бы этого юношу для себя, однако верховной жрице не дозволялось иметь собственных рабов. Все, что она делала, она делала от имени школы гетер или храма и для их пользы.

Порядок требовал, чтобы покупатель тщательно осмотрел товар, и Никарета заставила каждого юношу открыть рот, попрыгать, ответить на несколько ее вопросов, чтобы понять, на каком языке надо с ними разговаривать, потом тщательно осмотрела и ощупала их тела.

От покупки одного раба Никарета немедленно отказалась: он терпел прикосновения верховной жрицы стиснув зубы и нимало не возбудился, когда она осматривала его мужской орган, – даже наоборот, дрожал от отвращения и норовил вырваться.

На счастье, с другими дело обстояло совсем наоборот. Впрочем, Никарета этому не удивилась – она отлично знала свое дело: не зря в свое время она считалась одной из самых блестящих гетер в Афинах!

– Уведи этого, – махнула рукой на строптивца верховная жрица. – Он, скорее, пригодится для твоих забав. А другие пока пусть останутся.

Зенон понимающе кивнул и вышел, уводя за собой несговорчивого юнца и по-свойски оглаживая его зад. Никарета усмехнулась, увидев, что юноша ничуть не возражает, а напротив, жмется к Зенону.

Нет, ей в школе гетер и даром не нужны готовые к соитию мужские задницы!

Вслед за Зеноном вышел и Титос, отлично знающий, что сейчас произойдет, и не намеренный мешать верховной жрице.

Оставшись наедине с четырьмя рабами, Никарета подошла к ложу, на котором они с Зеноном вкушали раха и пили вино, и легла на него, подняв полы своих одежд.

Юноши смотрели на нее, вытаращив глаза, и Никарета довольно усмехнулась, увидев, как нарастает их возбуждение. Махнула рукой рабу, который стоял ближе всех:

– Иди ко мне и покажи, на что способен!

Тот недоверчиво улыбнулся, и Никарета добавила в голос суровости:

– Немедленно овладей мной и постарайся доставить мне удовольствие! Вслед за ним это проделает каждый!