Колин Маккалоу - Тим

Когда чуть позже четырех появился Тим, Рон был очень рад этому и купил ему большую кружку пива.

— Как дела, дружок? — спросил он, когда они стояли, опершись спинами о колонны и глядя на море.

— Здорово, пап! Мэри очень хорошая леди.

— Мэри? — Рон, удивленный и настороженный, внимательно посмотрел на Тима.

— Мисс Хортон. Она позволила мне называть ее Мэри. Я сначала встревожился, но она сказала, что все в порядке. Все в порядке? Правда, пап? — спросил он с тревогой, чувствуя что-то необычное в реакции отца.

— Не знаю, дружок. А какая из себя эта мисс Хортон?

— О, прекрасная, пап. Она угостила меня такими вкусными вещами и показала мне весь дом. Там кондиционер, пап! Такая мебель красивая и ковер, но все серое и я спросил, почему у нее нет ничего красного и она сказала, что посмотрит, что может сделать.

— Она трогала тебя, дружок?

Тим посмотрел на Рона ничего не понимая:

— Трогала меня? Не знаю. Наверно, да. Она взяла меня за руку, когда показывала свои книги. — Он скорчил гримасу. — Мне не понравились книги, слишком их много.

— Она хорошенькая, дружок?

— О, да! У нее очень красивые белые волосы, как у тебя или у мамы, только еще белее. Поэтому я не знаю, правильно ли сделал, что назвал ее Мэри, потому что ты и мам всегда говорите мне, что называть старых людей по имени невежливо.

Рон расслабился.

— Ох! — Он игриво хлопнул сына по плечу. — Ну ты и заставил меня поволноваться, скажу я тебе. Она старушка, да?

— Да.

— Она тебе заплатила, как обещала?

— Да, здесь в конверте. Там ее фамилия и адрес. Она велела отдать его тебе в случае, если ты захочешь поговорить с ней. А почему ты хочешь поговорить с ней, пап? Я не понимаю, почему тебе надо с ней поговорить.

Рон взял конверт.

— Я не хочу разговаривать с ней, дружок. Ты закончил работу?

— Нет, у нее слишком большая лужайка. Если ты не возражаешь, она хочет чтобы я выкосил траву перед домой в следующую субботу.

В конверте были три хрустящие банкноты по десять долларов. Рон смотрел на них и четкий, ясный почерк, говорящий об образовании и высоком положении Мэри Хортон. Глупые молодые девушки или одинокие домохозяйки так не пишут, решил он. Тридцать долларов за дневную работу в саду! Он положил банкноты в свой бумажник и похлопал Тима по спине.

— Ты хорошо сделал, дружок, и можешь пойти в следующую субботу и докончить ее лужайку, если хочешь. В общем-то, она так платит, что можешь работать на нее в любое время, когда она захочет.

— Ой, спасибо, пап! — Он помахивал пустой кружкой, намекая — можно ли мне еще пива?

— Почему ты не научишься пить медленно, Тим?

Лицо Тима выразило сильное огорчение.

— Ой, я опять забыл! Я хотел пить медленно, пап, но было так вкусно, что взял и забыл.

Рон пожалел, что сделал ему замечание.

— Неважно, дружок, не расстраивайся. Пойди и попроси у Флори еще кружечку.

Пиво, крайне крепкое в Австралии, казалось, не оказывало никакого действия на Тима. Некоторые слабоумные чуть не сходят с ума, когда лишь понюхают грог, удивлялся Рон, а у Тима ни в одном глазу, когда его старый отец уже под столом валяется. Парень еще и домой его отнесет.

— Кто эта Мэри Хортон? — спросила Эс, когда они отправили Тима спать.

— Какая-то старая особа из Артармона.

— Тиму она очень понравилась, правда? Рон подумал о тридцати долларах в бумажнике и безучастно посмотрел на жену.

— Наверное. Она к нему ласкова, а, работая у нее в саду по субботам, он будет занят и ни во что дурное не влезет, по крайней мере.

— И тебя освободит, чтоб болтаться по пабам и скачкам с дружками, это ты хочешь сказать? — наученная долгими годами супружества, объяснила Эс.

— Ну, черт побери, Эс, что за гадости ты говоришь человеку!

— Хм, — фыркнула она, откладывая вязанье. — Правда-то глаза колет? Она заплатила ему, а?

— Несколько долларов.

— Которые ты прикарманил, конечно.

— Ну, уж не так-то много. Что ты ожидала заплатят за чертову лужайку, ты, недоверчивая старая цеплялка? Целое состояние что ли, черт побери?

— Пока у меня хватит на домашнее хозяйство, дружок, мне плевать, сколько она ему заплатила!

Она встала, потянулась.

— Чайку выпьешь, милок?

— Ага, было бы здорово. Где Дони?

— Откуда я, прах побери, знаю? Ей двадцать четыре, и она сама себе хозяйка.

— Пока над ней не появилось хозяина…

Эс пожала плечами:

— Дети думают не так, как мы, мой дорогой, и ничего тут не поделаешь. А кроме того, хватит у тебя пороха спросить Дони, где она была и с кем она водит шашни?

Рон последовал за Эс на кухню и сказал, ласково похлопав ее по заду.

— Ну нет! Она как посмотрит сверху вниз и как начнет высказываться!.. А если я этих слов совсем не понимаю, то приходится чувствовать себя круглым дураком.

— Ох Рон, дорогой, если бы Бог поделил мозги между нашими детьми посправедливее хоть немного, — вздохнула Эс и поставила чайник на огонь. — Если бы Он разделил их пополам, то обоим бы хватило, и было бы все в порядке.

— Ладно, слезами горю не поможешь, есть какой-нибудь кекс?

— Фруктовый или с тмином?

— С тмином, мать.

Они сели за стол друг против друга и уплели половину кекса с тмином, запив его тремя чашками чая каждый.

Всю рабочую неделю в офисе компании «Констэбл Стил энд Майнинг» Мэри Хортон, поддерживаемая самодисциплиной, провела так, как будто Тим Мелвил никогда не входил в ее жизнь. Как обычно, она сбрасывала пиджак перед тем, как войти в туалет, вела все дела Арчи Джонсона, а также снимала стружку со всех семнадцати машинисток, посыльных и клерков. Но по вечерам, дома, она обнаруживала, что книги не увлекают ее, и проводила время на кухне, изучая кулинарные рецепты и экспериментируя с кексами, соусами и пудингами. Наставления Эмили Паркер дали ей лучше понять вкусы Тима, и она хотела, чтобы когда он придет в субботу, ей было чем его угостить.

Один раз во время обеденного перерыва она поехала в северную часть Сиднея к декоратору и купила очень дорогой кофейный столик рубинового стекла. Затем нашла диванчик, обитый давленым бархатом такого же цвета. Этот удар яркого, вибрирующего цвета сначала подействовал ей на нервы, но попривыкнув, она вынуждена была признать, что гостиная только выиграла. Голые, жемчужно-серые стены вдруг потеплели и она подумала, что, может быть, Тим, как многие примитивные люди, обладает инстинктивным чувством красоты. Возможно, когда-нибудь она возьмет его с собой в музей и посмотрит, что там откроют его глаза.

В пятницу она легла очень поздно, ожидая, что вдруг позвонит его отец и скажет, что не хочет, чтобы его сын работал садовником в свои выходные дни. Но звонка не последовало, и на следующее утро, ровно в семь часов разбудил ее стук Тима. На этот раз она сразу завела его в дом и спросила, не выпьет ли он чаю, пока она одевается.

— Нет, спасибо, все в порядке, — ответил он, его синие глаза сияли.

— Тогда зайди в маленький туалет, там за прачечной и переоденься, пока и я оденусь. Я хочу тебе показать, что нужно сделать в саду.

Вскоре она, как всегда кошачьей поступью; вернулась в кухню, тихо остановилась в дверях и смотрела на него, вновь пораженная его абсолютной красотой. Как ужасно, как несправедливо, думала она, что такая удивительная оболочка скрывает такое простодушное существо. Затем ей стало стыдно. Возможно, это и было причиной его красоты, возможно, его путь к греху и остановился, когда он был еще невинным ребенком. Если бы он развивался нормально, он, возможно, выглядел бы совсем по-иному, действительно, как на полотнах Ботичелли — самодовольно улыбающийся, с жизненным опытом, который просвечивал бы за взглядом, голубых глаз. Тим не принадлежал к числу взрослых людей, он был только намеком на них.

— Пойдем, Тим, я тебе покажу, что надо сделать в саду перед домом, — сказала она, выходя из задумчивости.

Цикады вопили и трещали из каждого куста и с каждого дерева. Мэри заткнула уши, сделала гримасу Тиму и бросилась к своему единственному оружию — к шлангу.

— Не помню другого года, когда бы цикады так буйствовали, — сказала она, когда шум немного стих и тяжелые капли, как дождь, полился вниз с олеандров на дорожку.

«Бри-ии-ик!» — прозвучал захлебывающийся бас хормейстера, когда все другие уже замолчали.

— Вот опять, ну старый негодяй!

Мэри подошла к ближайшему от двери олеандру и, раздвинув мокрые ветви, стала внимательно вглядываться в глубину растения, похожую на готический собор.

— Никогда не могу его найти, — объяснила она, садясь на корточки, и улыбнулась Тиму, который стоял за ней.

— Он нужен тебе? — спросил серьезно Тим.

— Очень даже. Он начинает весь этот концерт, без него они бы молчали.

— Я его тебе достану.

Его голое тело легко проскользнуло между листьями и ветвями и верхняя его часть исчезла из виду. В это утро на нем не было ни сапог, ни носков, поскольку он работал не на цементе, от которого трескалась кожа. Сырая земля кое-где прилипла к его ногам. «Бри-ии-ик!» — прогудела цикада, достаточно высохнув, чтобы попробовать голос.

— Поймал! — заорал Тим, выбираясь, в его правой руке было что-то зажато.

Мэри никогда не видела живых цикад, а только их сброшенную коричневую шкурку в траве, и поэтому осторожно и боязливо приблизилась, потому что, как большинство женщин, она боялась пауков, жуков и всяких ползучих существ.

— Вот он, посмотри на него! — гордо сказал Тим, осторожно разжимая пальцы, пока цикада не открылась совсем, придерживаемая за кончики крыльев между большим и указательным пальцами Тима.

— Фу! — вздрогнула Мэри, отступив и так и не взглянув как следует.

— О, не бойся его, Мэри, — попросил Тим, улыбаясь и мягко поглаживая цикаду. — Посмотри, разве он не прелесть — весь зеленый и красивый, как бабочка?