Глава 28

На похоронах Рона Мэри чувствовала себя ужасно. Она была рада, что уговорила Тима не присутствовать. Дони и ее муж взяли на себя все хлопоты, что было вполне естественно, но как представитель Тима она должна была там быть и сопровождать гроб до кладбища. Ее присутствие было явно нежелательно. Дони и Мик ее игнорировали. «Что же произошло, когда Рон рассказал им, что они с Тимом поженились?» — думала Мэри. После их свадьбы она разговаривала с Роном только один раз, и он не упоминал о своей дочери.

Когда гроб был засыпан и они трое пошли к выходу с кладбища, Мэри положила руку на плечо Дони.

— Дорогая, я очень вам сочувствую. Я знаю, что вы любили его. Я его тоже любила.

Манерой смотреть Дони походила на свое го брата, но такого выражения озлобления она никогда не видела у Тима.

— Не нуждаюсь я в вашем сочувствии, драгоценная родственница! Вы бы лучше ушли и оставили меня в покое.

— Почему вы не можете мне простить любовь к Тиму, Дони? Разве ваш отец не объяснил вам ситуацию?

— О, пытался! Вы очень умная женщина, не так ли? Вы быстренько подмяли его под себя, как и Тима! Ну что, счастливы теперь иметь при себе молодого любовника-идиота законным порядком?

— Тим — не идиот, вы знаете это. И, во всяком случае, какое это имеет значение, если он счастлив?

— Откуда я знаю, что он счастлив? Это только вы так говорите, а слово ваше не стоит и двух центов!

— Почему тогда не прийти самой и не убедиться?

— Не буду и обувь пачкать, заходя в ваш дом, миссис Мэри Мелвил! Теперь вы добились, чего хотели — получили Тима, все приличия соблюдены, и его родители больше не мешают.

Мэри побелела.

— Что вы хотите сказать, Дони?

— Вы довели мать до могилы, миссис Мэри Мелвил, а за ней и моего отца!

— Это неправда!

— Разве? Что касается меня, то теперь, когда мой отец и мать умерли, то и брат мой тоже мертв. Я не хочу больше ни видеть его, ни слышать о нем? И если вы и он хотите устроить спектакль и лезете со своей патологией в общество, я не хочу даже знать об этом!

Мэри повернулась и ушла.

Когда она доехала от кладбища до дома в Артармоне, она немного пришла в себя и смогла встретить Тима, успешно изобразив спокойствие.

— Папа сейчас с мамой? — спросил он тревожно.

— Да, Тим. Я видела, как его положили в землю рядом с ней. Тебе не надо волноваться о них, они вместе, и с ними мир и покой.

Что-то странное было в поведении Тима. Она села и внимательно посмотрела на него, не то чтобы обеспокоенная, но удивленная.

— В чем дело, Тим? Ты хорошо себя чувствуешь?

Он апатично покачал головой.

— Все в порядке, Мэри. Просто как-то странно. Как-то странно, что больше нет папы и мамы.

— Я знаю… Я знаю… Ты что-нибудь ел?

— Нет, но я не голоден.

Мэри подошла к нему и потянула его со стула, глядя на него с тревогой.

— Пойдем в кухню, и побудь со мной, пока я готовлю сэндвичи, Может, ты захочешь есть, когда увидишь, какие они красивые и вкусные.

— Крохотные, со срезанной корочкой?

— Я тебе обещаю, что будут треугольные, тоненькие, как бумага, и со срезанной корочкой. Пошли.

У нее на кончике языка вертелось прибавить «моя любовь», «мой дорогой», «мой милый», но она никогда не могла произнести этих слов, когда он казался расстроенным или потерянным. Научится ли она когда-нибудь обращаться с ним, как с возлюбленным, сумеет ли когда-нибудь отбросить эту сковывающую ее боязнь показаться дурой? Почему так получается, что она по-настоящему может расслабиться с ним, только когда они в коттедже или в кровати? Горькие слова Дони все еще звучали в ушах, и те любопытные взгляды, которые бросали на нее и Тима, когда они шли по Волтон Стрит, все еще унижали ее.

В мужестве Мэри не было ничего необычного. А как могло быть иначе? По своему рождению она не обладала ничем, вся ее жизнь до встречи с Тимом была нацелена на материальный успех, на то, чтобы получить одобрение от тех, кто начинал в лучших условиях. И нелегко ей теперь было бросить вызов обществу, хотя ее брак с Тимом и был освящен законом. Ее страх перед насмешками даже заставил ее попросить Тима не болтать об их браке. Это был момент слабости, о котором она впоследствии очень пожалела. Нет, ей было нелегко.

Как обычно, Тим стремился помочь, и когда она делала сэндвичи, доставал хлеб и масло и гремел посудой в буфете, ища тарелки.

— Не принесешь ли большой кухонный нож, Тим? Он острый, и им легко срезать корки.

— А где он, Мэри?

— В верхнем ящике, — ответила она рассеянно, намазывая масло на каждый кусочек.

— О, о, о, о! Мэри, Мэри!

Она быстро обернулась. Крик был такой, что от страха остановилось сердце.

На какой-то момент ей показалось, что вся кухня залита кровью. Тим неподвижно стоял у полки, в ужасе глядя на свою левую руку. Вся она была залита потоком крови, которая била фонтаном из локтевого сгиба. С равными промежутками времени струя крови вылетала из раны, заливая пол до середины кухни, затем спадала и опять била струей. Небольшая лужа скопилась у его левой ноги, и вся левая сторона тела блестела от крови.

Около печки на колышке висел моток шпагата, и рядом на веревочке ножницы. Почти в тот же момент, как Мэри обернулась, она бросилась туда и отрезала несколько футов шпагата, лихорадочно сложила его вдвое, затем вчетверо, чтобы сделать потолще.

— Не бойся, мой дорогой, не бойся! Я здесь, я иду! — говорила она.

Но он не слышал. Из его открытого рта несся тонкий пронзительный вой, он бегал, как слепое животное, налетая на холодильник, на стены, на что попало, раненая рука болталась, а он старался стряхнуть ее, отбросить, чтобы избавиться от нее, чтобы она больше не была его частью. Ее крик не остановил его. Она бросилась, пытаясь схватить его, но промахнулась и попыталась снова. Обезумев от страха, он бегал кругами, схватившись за руку и пронзительно крича. Заметив дверь, он бросился к ней, но его босые ноги поскользнулись в луже крови, и он упал навзничь во всю длину. Мэри мгновенно очутилась на нем, прижимая его к полу. Она уже не пыталась успокоить его, а старалась только перевязать руку, пока еще не было поздно. Полусидя-полулежа на его груди, она схватила руку и обвязала шпагатом выше локтя, затем засунула под повязку вилку и начала поворачивать ее, пока шпагат не натянулся так, что почти врезался в кожу.

— Тим, лежи смирно! О, Тим, пожалуйста, пожалуйста, лежи спокойно! Я здесь и не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое, только ты должен лежать спокойно! Слышишь меня?

Паника и потеря крови истощили его. Он лежал и всхлипывал, грудь его высоко вздымалась. Она опустила голову и прижалась щекой к его щеке. Все, о чем она могла думать — это как много раз она не разрешала себе называть его ласковыми именами, как она заставляла себя сидеть спокойно напротив в то время, как всей душой стремилась обнять и поцеловать его.

Послышались удары в заднюю дверь и голос старушенции.

— Я услышала жуткий шум у вас. Сижу это я в доме… — говорила миссис Паркер, открывая дверь. Увидев залитую кровью кухню, она издала звук, как будто ее сейчас вырвет. — Господи!

— Вызовите «скорую», — с трудом проговорила Мэри, боясь отпустить Тима, чтобы он опять не впал в панику.

Миссис Паркер никак не могла уговорить Мэри встать, и когда минут пять спустя прибыла «скорая», она все еще лежала на полу, прижав щеку к Тиму. Два санитара вынуждены были сначала поднять ее.

Эмили Паркер тоже поехала в госпиталь, пытаясь по дороге успокоить Мэри.

— Не беспокойтесь о нем, дорогая, все будет в порядке. Это кажется, что было так много крови, но я слышала от людей, что если разлить пинту крови, то покажется, что разлито десять галлонов.

Районный госпиталь был недалеко, с другой стороны кирпичных разработок, и они доехали так быстро, что когда Тима уже укатили в хирургическую, она все еще находилась в шоке и не могла говорить. После того, как он упал, он впал в какое-то оцепенение и не осознавал окружающее. Он ни разу не открыл глаз, как бы боясь, что если откроет, то увидит то ужасное, что было его рукой.

Миссис Паркер, болтая непрерывно, помогла Мэри сесть в кресло в приемной.

— Разве не прелесть? — спрашивала она, стараясь отвлечь Мэри от мыслей о Тиме. — Помню, когда здесь были всего две маленькие комнатки, затиснутые между рентгеновским кабинетом и регистратурой. А сейчас как шикарно! Все эти горшки с цветами и все прочее, и на госпиталь-то не похоже! Я видела в отелях холлы, похуже этого будет, куда!.. Вы посидите тут, пока доктор придет, а я пойду и поищу мою старую приятельницу, сестру Келли, и узнаю, как насчет чашечки чая с кексиком для вас, дорогая.

Вскоре после того, как миссис Паркер ушла, вошел принимающий врач. Мэри удалось встать, и она облизала губы, чтобы начать говорить. До сих пор она еще не произнесла ни слова.

— Миссис Мелвил? Я только что видел человека из «скорой помощи», и он мне сказал ваше имя.

— Т..Т..Тим? — пролепетала Мэри, трясясь так сильно, что ей пришлось опять сесть.

— С Тимом все будет в порядке, миссис Мелвил, правда! Мы только что отправили его в хирургическую починить руку, но никаких оснований бояться нет, даю вам слово. Мы начали внутривенное вливание специальной жидкости, и как только установим его группу крови, дадим ему пинту-другую. Но в целом он в порядке. Просто шок и потеря крови, вот и все. С раной нетрудно будет справиться, я сам ее осматривал. Чистый порез. Что случилось?

— Я не знаю. Наверное, он как-то уронил нож на руку. Я не видела, как это случилось, я только услышала, как он зовет меня, — она посмотрела на него умоляюще. — Он в сознании? Пожалуйста, заставьте его понять, что я здесь, что я не ушла и не оставила его одного. Он страшно расстраивается, когда думает, что я его покинула.