Колин Маккалоу - Тим

Закончив обход, Джон Мартинсон привел Мэри в свой маленький кабинет и предложил ей кофе.

— Ну, увидели кого-нибудь, кто напомнил вам вашего Тима? — спросил он.

— Нескольких, — она сказала, кого именно.

— Бывают случаи, когда мне жалко Тима до слез, — сказала она. — Он так остро ощущает свою неполноценность! Ужасно, когда приходится слышать, как бедный парень извиняется за то, что он «неполный доллар», как он это называет. «Я знаю, я неполный доллар, Мэри», — говорит он, и это разрывает мне сердце.

— Похоже, что он поддается обучению. Он работает?

— Да, разнорабочим у строителей. Полагаю, рабочие из его бригады к нему по-своему привязаны, но они также бездумно жестоки. Им нравится выкидывать с ним разные грубые шутки, например, один раз они обманом скормили ему экскременты. Он плакал в тот день не потому, что над ним издевались, а потому что не мог понять, отчего они хохочут… Он тоже хотел смеяться!

Ее лицо исказилось, и она замолчала. Джон Мартинсон ободряюще кивнул:

— Да, типичная ситуация, — сказал он. — А как насчет отца с матерью, как они с ним обращаются?

— В общем-то очень хорошо, — она рассказала об обстоятельствах жизни Тима, к своему удивлению, легко и подробно, но печально добавила: — Но они беспокоятся о нем, особенно о том, что будет с ним, когда они умрут. Его отец говорит, что он умрет от горя. Сначала я не поверила этому, но с течением времени я начала видеть, что это вполне вероятно.

— Я согласен, очень вероятно. Знаете, подобных случаев много. Такие люди, как ваш Тим, нуждаются в любви близких гораздо больше, чем мы, потому что они не могут заново приспособиться к жизни. Наш мир для них очень труден, — он посмотрел на нее серьезно. — Как я понимаю, Тим выглядит нормально?

— Выглядит нормально? — она вздохнула. — Если бы это было так! Нет, он выглядит совсем не нормально. Он, безусловно, самый красивый молодой человек из всех, кого я когда-либо видела. Как греческий бог — лучшего сравнения не подберу.

— О! — Джон Мартинсон опустил глаза и минуту смотрел на свои сложенные руки, затем вздохнул. — Мисс Хортон, я дам вам список книг, которые вам будет нетрудно понять. И увидите, они помогут вам.

Он поднялся, проводил ее до вестибюля и вежливо поклонился.

— Я надеюсь, вы приведете Тима как-нибудь на этих днях. Я бы очень хотел познакомиться с ним. Может быть, для него было бы лучше, если бы вы пришли ко мне домой, а не в школу.

Мэри протянула руку:

— Я бы очень хотела. До свидания, мистер Мартинсон, и благодарю вас за вашу доброту.

Она ушла, задумчивая и опечаленная, осознавая, что самые неразрешимые проблемы — это те, которые по самой своей природе не оставляют места для мечты.

Весна в Сиднее не похожа на весну северного полушария, когда природа пробуждается, лопаются почки на деревьях, а земля покрывается новой травой и цветами. Все деревья, кроме нескольких пород, завезенных с севера, сохраняют листву и во время короткой теплой зимы, и сады в Сиднее полны цветущих растений круглый год. Самые большие изменения происходят в воздухе, появляется какая-то особая мягкость, которая наполняет сердце радостью и новыми надеждами.

Коттедж Мэри вполне мог служить образцом для всего района, если бы кто-нибудь его видел. Всю зиму она и Тим старательно работали в саду, Мэри настолько увлеклась этим делом, что купила несколько взрослых деревьев и пригласила специалиста, который их посадил. Поэтому, когда пришел весенний октябрь, цветы были повсюду, огромные массы их цвели вдоль веранды и вокруг каждого дерева. Исландские маки, гвоздики, астры, маргаритки, флоксы, душистый горошек, тюльпаны, глицинии, нарциссы, гиацинты, азалии, гладиолусы — цветы всех размеров и форм были повсюду. Их тесно растущие головки создавали ковер необыкновенной красоты, а ветер разносил аромат через девственный лес и далеко по реке.

Четыре великолепные карликовые вишни склоняли усыпанные розовым цветом ветви над гиацинтами и тюльпанами, которые росли под ними; шесть цветущих миндальных деревьев склонялись под тяжестью белых цветов, а трава вокруг была усыпана ландышами и нарциссами.

Когда Тим увидел все это великолепие, он был в восторге. Он прыгал от вишен к миндальным деревьям, поражаясь тому, как умно Мэри поступила, посадив клубни только розовых цветов вокруг вишен, а вокруг миндальных деревьев — только белых и желтых, и удивлялся, что цветы росли прямо из травы. Мэри смотрела на него, улыбаясь. Его радость была такой нежной, такой непосредственной. Он был, как Парис, который бродил по склонам горы. Сад действительно красив, думала Мэри и глазами следовала за танцующим Тимом, пытаясь понять, каким сад кажется его взгляду, что приводит его в благоговение и восторг.

Предполагается, что насекомые и животные иначе видят мир своими по-другому устроенными глазами, видят цвета и формы, которые не может видеть человеческий глаз. Возможно, его мозг воспринимает мир иным. Может быть, он слышит музыку сфер, видит формы духа и цвет луны? Если бы только возможно было это узнать! Но его мир навсегда закрыт для других. Она не может войти в него, а он не может рассказать ей о нем.

— Тим, — сказала она в этот вечер, когда они сидели в темной гостиной, а сквозь открытые стеклянные двери проникал ветер, наполненный ароматом цветов. — Тим, что ты сейчас чувствуешь? В этот момент? Как пахнут цветы? Каким ты видишь мое лицо?

Он неохотно оторвался от музыки, которую они слушали, его мечтательный, затуманенный взгляд остановился на ней, он улыбнулся мягкой, рассеянной улыбкой. Сердце ее вздрогнуло и, казалось, растаяло под этим взглядом, что-то непонятное переполняло ее, настолько грустное, что слезы навернулись на ресницы.

Он нахмурился, раздумывая, как ответить, и, наконец, сказал медленно и с сомнением:

— Чувствую? Чувствую? Ну, я не знаю! Как вроде счастья, хорошо. Да, я чувствую себя хорошо! Именно так.

— А как пахнут цветы?

Он улыбнулся, думая, что она шутит:

— Как цветы, конечно!

— А мое лицо?

— Твое лицо красивое, как у мамы или у Дони. Ты похожа на святую Терезу, как на картине.

Она вздохнула:

— Как прекрасно, что ты это сказал, Тим. Никогда не думала, что у меня может быть лицо, как у святой Терезы.

— Да, это так, — уверял он ее. — Она у меня дома на стене, над кроватью. Мама повесила ее там, потому что она мне нравится, очень нравится. Она смотрит на меня каждый вечер и каждое утро, как будто она думает, что я полный доллар, и ты тоже так смотришь на меня, Мэри. — Он вздрогнул, охваченный болезненной радостью. — Ты мне нравишься, Мэри, нравишься больше, чем Дони, нравишься, как папа и мама. — Красивые руки двигались, и их жесты говорили больше, чем его бедный язык. — Но ты мне нравишься как-то по-другому, Мэри, не так, как папа и мама. Иногда они нравятся мне больше, чем ты, а иногда ты больше, чем они.

Она резко встала и подошла к дверям:

— Я немного прогуляюсь, Тим, но хочу, чтобы ты остался здесь и слушал музыку. — Будь умницей. Я скоро вернусь.

Он кивнул и повернулся к проигрывателю, пристально следя за вращением диска, как будто это помогало ему слушать.

Аромат в саду был непереносимый, и, пройдя как тень сквозь заросли нарциссов, она направилась к берегу. На дальнем конце пляжа на песке лежал камень, достадочно большой, чтобы можно было облокотиться о него спиной. Но Мэри опустилась перед ним на колени и обхватила его руками и прижалась к нему лицом. Ее плечи сжались, а тело скорчилось от охватившего ее горя, такого неутешного и отчаянного, что какая-то часть ее души словно отделилась и взирала на нее с ужасом. Невозможно было подавить это чувство. Она плакала и стонала, как от боли.

Они с Тимом были как мотылек и яркий, обжигающий свет. Она, как мотылек, а он — свет, наполняющий весь ее мир ярким, опаляющим огнем. Он не знает, как отчаянно она бьется о стены, ограждающие его, он не может и представить глубину и силу ее желания сжечь себя ради него. Борясь с этим чувством — ведь вне его власти удовлетворить его — она сжимала зубы и отчаянно плакала.

Казалось, прошли целые века, когда она вдруг почувствовала на плече его руку.

— Мэри, что с тобой? — голос его был полон страха. — Тебе худо, Мэри? О, Мэри, пожалуйста, скажи, что все в порядке, пожалуйста, скажи!

Она с усилием прижала дрожащие руки к телу.

— Да, все в порядке, Тим, — ответила она устало, не поднимая головы, чтобы он не мог увидеть ее лицо, хотя и было темно. — Просто я почувствовала себя не совсем хорошо и вышла подышать воздухом. Я не хотела беспокоить тебя.

— Тебя тошнит? — он сел на корточки и пытался заглянуть ей в лицо, неловко гладя ее по плечам. — Тебя вырвало?

Она покачала головой, отстраняясь.

— Нет, со мной все в порядке, Тим, правда. Все прошло. — Опершись рукой о камень, она попыталась встать, но не смогла. Затекли нога и она чувствовала полное опустошение. — О, Тим, я такая старая и так устала, — прошептала она, — такая старая и так устала…

Он встал и посмотрел на нее с тревогой.

— Однажды маме было плохо, и я помню, что папа велел мне унести ее на кровать. Я унесу тебя на кровать, Мэри.

Он наклонился и без усилий поднял ее. Слишком обессиленная, чтобы протестовать, Мэри позволила ему нести себя по тропинке, но когда он вступил на веранду, она спрятала лицо на его плече, чтобы он не мог его увидеть. Он остановился, моргая от света, и с нежностью прижался щекой к ее голове.

— Ты такая маленькая, Мэри, — сказал он, потирая лицо о ее волосы. — Ты такая мягкая и теплая, как котенок.

Затем он вздохнул и пересек гостиную.

В ее спальне он никак не мог найти выключатель и, когда попытался протянуть руку дальше, она остановила его.

— Не беспокойся о свете, Тим, просто положи меня на кровать, если можешь. Я хочу немного полежать в темноте, и скоро мне будет совсем хорошо.