Мэри просияла и села в кровати.

– Лука!

Медсестра улыбнулась.

– Я буду на посту, если вам что-то понадобится.

– Надеюсь, ты не против. – Лука поставил цветы на столик у окна.

– Ты не обязан был это делать, – сквозь слезы прошептала Мэри.

Он сел на кровать рядом с ней и переплел свои пальцы с ее.

– Я хотел это сделать. – Лука набрал в грудь воздуха и посмотрел ей прямо в глаза. – Я люблю тебя. Ты знаешь?

Мэри улыбнулась.

– Правда?

Он кивнул.

– Да. Я люблю тебя, моя маленькая красная рыбка.

Лука взял подарочный пакет и вытащил оттуда книгу доктора Сьюза «Рыбка первая, вторая…».

Все еще улыбаясь сквозь слезы, Мэри сказала:

– Но я не заслуживаю твоей любви. Я…

Она посмотрела на свой живот.

– Я об этом думал, – ответил Лука. – Если ты мне позволишь, я буду ей отцом. Я буду любить ее, Мэри. Я буду любить ее… – он замолчал, подбирая слова, – как до Луны и обратно. Мэри, прошу тебя, позволь мне быть твоим мужем и отцом твоего ребенка. Это будет для меня величайшей честью.

Мэри легко коснулась его щеки.

– Ты действительно хочешь этого?

– Да, – голос Луки звучал твердо. – Я хочу быть рядом с моей красной рыбкой и сегодня, и завтра, и все дни потом.

– До бесконечности, – прошептала Мэри.

Лука недоуменно посмотрел на нее.

– Это значит вечно, – объяснила она.

– Да, – он снова заулыбался. – Но даже этой «бесконечности» мне будет с тобой мало.

По щекам Мэри покатились слезы. Но тут дверь в палату открылась, и вошел мужчина в белом халате.

– Здравствуйте, я доктор Картер, – представился он. – Я буду заниматься стимуляцией. Если нам повезет, то девочка появится на свет к пяти часам. Как вам такой вариант?

Мэри кивнула:

– Звучит великолепно.

– А папа перережет пуповину, я правильно понимаю? – продолжал врач.

– Да, – уверенно ответил Лука.

Мэри дотянулась до его руки и сжала ее.

– Да, – прошептала она ему и слегка улыбнулась. – Сегодня я кое-кого видела на третьем этаже.

– Кого же?

– Одного моего знакомого, – сказала Мэри и взяла свой мобильный телефон. – Я должна позвонить, пока не начались роды.

* * *

Я отложила книгу в сторону, сварила себе кофе, потом снова села за стол в кухне. Через три часа мне нужно было быть в больнице. Я обещала Мэри держать ее за руку во время родов. Но сначала я должна была закончить еще одну страницу. На следующей строчке я написала слово «Мания». Я помнила, как Колетт описывала этот тип любви – одержимость любимым человеком, любовь со взлетами и падениями, – и на минуту остановилась, прежде чем написать ниже имена Флинна и Селесты. Я с трудом глотнула, и ручка снова забегала по бумаге.

1301, Четвертая авеню

Флинн проснулся еще до рассвета, что было ему совершенно несвойственно. Это было тем более необычно, что накануне вечером он выпил с друзьями немало виски. Пожалуй, виски было даже многовато. Но Флинн проснулся, переполненный энергией. Потому что он принял решение. После месяцев любования издалека он все-таки решил постучать в дверь Селесты. Он знал, что когда она откроет дверь и увидит его, она позволит ему обнять ее. И он знал, что ее чувства к нему такие же сильные, как и у него к ней. Это будет началом красивой любовной истории. Их истории любви.

Пока Флинн стоял под душем, он думал обо всех тех женщинах, которыми обладал. Эти женщины, словно сквозняк, проносились через его квартиру, его постель, его жизнь. Их лица расплывались перед его мысленным взором, их имен он не помнил. Они не заняли даже сантиметра в его сердце. И вот теперь все, что он видел, все, что он знал, это была Селеста, женщина, с которой он до сих пор не обменялся ни одним словом. Флинн брился и удивлялся абсурдности этой любви на расстоянии. Любовь. Выбирая это слово, он даже не моргнул. Это слово он знал. Он его чувствовал. И по тому, как Селеста смотрела на него через окно, Флинн понимал, что она чувствует то же самое.

Одеваясь, он вспоминал, как однажды наблюдал за ней поздно вечером, когда Селеста резала овощи для салата, стоя в одном бюстгальтере. А в другой раз она подняла голову и смотрела в его окна, зная, что он смотрит на нее, и улыбнулась своей прекрасной печальной улыбкой, прохаживаясь напротив окна в черных кружевных трусиках, приманивая его, соблазняя. И его чувства к ней становились глубже с каждым ее шагом по полу из красного дерева.

Флинн вышел в гостиную и посмотрел на окна квартиры Селесты. На город опустился густой туман. Низкие облака заполнили пространство между их домами, не позволяя Флинну увидеть окна любимой. Но это не имело значения. Дождь, снег, град, туман, ничто не могло бы остановить его. Этот день настал. Он скажет ей о своей любви. С этого дня начнется их новая жизнь.

Флинн выбрал бутылку дорогого вина. Он знал, что Селеста любит бордо. Он пользовался достаточно дорогим биноклем и поэтому смог прочитать надпись на этикетке той бутылки, которая вчера стояла у нее в кухне. Он сунул бутылку под мышку, подхватил вазу с оранжевыми розами, которые купил для нее накануне, и взялся за ручку двери. Двенадцать шагов до лифта, потом шестнадцать шагов по тротуару, еще семь шагов от лифта до квартиры Селесты. Во всяком случае, именно столько шагов он насчитал, мысленно представляя свой путь. Флинн слышал только биение своего сердца. Он настолько погрузился в свои мысли, что, выйдя в коридор, не сразу заметил белый конверт, лежавший возле его двери.

Он нагнулся, поднял его. На конверте было написано его имя, и он торопливо вскрыл его.


Дорогой Флинн!

Мне очень жаль, что я уезжаю, не попрощавшись и даже не поздоровавшись. Обстоятельства складываются так, что у меня не остается другого выхода. Некоторые вещи просто не могут произойти. Иногда любовь оказывается не ко времени. И все же мне кажется, что я могла бы полюбить тебя. Думаю, я любила тебя, пусть даже через два слоя стекла.

Я всегда буду твоей за окном,

Селеста

P.S.: Присмотри вместо меня за Сезанном, ладно?


Вино и ваза с цветами выпали из рук Флинна и разбились. Осколки и лепестки, запятнанные дорогим бордо. Он не заметил этого. Он побежал по коридору к лифту, потом выбежал из здания, пересек улицу и ворвался в многоквартирный дом, в котором жила Селеста. Флинн даже не услышал приветствия швейцара. Его губы беззвучно шевелились, биение сердца оглушало его. Как будто кто-то колотил в большой барабан. Бум. Бум. Бум.

Лифт остановился на одиннадцатом этаже. Флинн добежал по коридору до квартиры Селесты. Дверь была приоткрыта.

Квартира опустела. Каблуки ботинок Флинна стучали по деревянному полу, отдаваясь одиноким эхо. Мебель исчезла. Стены были голыми. И в его душе стало так же пусто. Селеста уехала.

Флинн рухнул на колени. Неужели она не могла подождать? Всего несколько часов! Он бы пришел к ней. Флинн уткнулся лицом в ладони. К его колену прислонилось что-то мягкое.

Рядом с ним урчал пушистый белый кот.

– Сезанн. – Флинн взял его на руки, вытер слезу и сказал: – Что ж, пойдем домой.

В своей квартире он опустил кота на пол, и тот сразу прыгнул на диван и устроился у подушки. Казалось, он уже тысячу раз проделывал это раньше и проделает столько же раз в будущем.

Низкие облака продолжали висеть в воздухе, но туман уже начал рассеиваться. Флинн подошел к окну. С каждой минутой он все яснее мог видеть окна опустевшей квартиры Селесты. Флинн гадал, не была ли она иллюзией. Неужели эта женщина всего лишь плод его воображения?

Он закрыл глаза и снова увидел Селесту. Ее красивое обнаженное тело, когда она шла через гостиную, печальное лицо, когда она оборачивалась и смотрела на него из своей кухни.

Кот Сезанн спрыгнул с дивана и потерся о ногу Флинна. Он открыл глаза и положил ладони на стекло.

Селеста была самой лучшей иллюзией.

* * *

Я задумалась о том, как себя чувствует Флинн. Накануне он явно был на грани. Я хотела ему позвонить, но решила закончить записи в книге. Времени у меня оставалось немного. Я перешла на следующую строчку и написала «Сторге». Описывая этот тип любви, Колетт едва заметно улыбалась. Любовь, родившаяся из дружбы. Я тоже улыбнулась, когда написала имена Мела и Вивиан и начала излагать их историю.

342, Пайн-стрит, квартира 4

Днем в Рождество Мел заснул. Его разбудил звук пожарной сигнализации. Он вскочил на ноги и побежал в кухню, где из духовки валил дым. То, что должно было стать запеченным мясом к рождественскому обеду, превратилось в угли. Мел включил вытяжку и распахнул окна. Он тут же пожалел о том, что решил сам что-то приготовить, вполне мог бы обойтись сэндвичами. Да, Адель обязательно приготовила бы праздничный обед. И все у нее получилось бы идеально. У Адель всегда все было идеально.

Мел отправил противень со сгоревшим мясом под холодную воду в мойку, а потом вернулся на диван и уставился на свои ступни. В его голове крутилась та же самая мысль, что и каждое Рождество: «Как я переживу этот день?»

Прошло полчаса, он открыл пиво и включил телевизор. Где-то в шкафчике наверняка найдется баночка чили. Он найдет ее попозже, посмотрев эпизод из «Сайнфелда», сериала о городском невротике.

Когда в дверь постучали, Мел услышал не сразу. Потом он приглушил звук телевизора, заставив Ньюмана[8] замолчать. Наверное, домовладелец хочет пожаловаться на дым. Мел вздохнул и открыл дверь. На пороге стояла Вивиан.

– О! – удивился Мел. – Какой сюрприз.

– Спасибо за цветы, – сказала она. Ее глаза смотрели мягко, ничего подобного он раньше не замечал.

– Откуда вы узнали, что они от меня?

Протискиваясь мимо него в квартиру, Вивиан помахала рукой перед носом и произнесла:

– Я догадывалась, что на кухне от вас сегодня никакого толку. Что вы сожгли? Утку?