Сара Джио - Тихие слова любви

– Прости, – извинилась я перед Кэмом, вернувшись к нашему столику. – У моей подруги кризис.

– В любви?

– Да.

Он улыбнулся.

– Ты могла бы зарабатывать на этом деньги. Джейн Уильямс, любовный доктор.

– Ха! Едва ли… В этом деле я преуспела бы ровно настолько, насколько это удается предсказательнице на рынке.

Кэм пожал плечами.

– Ну, если ты действительно веришь в то, что видишь, ты могла бы делать людям добро, указывала им верное направление.

Я покачала головой.

– Мне бы хотелось иметь другой дар. Например, фотографическую память или умение предсказывать погоду по болям в локте.

Кэм рассмеялся.

– Уверяю тебя, твой дар куда круче, чем локоть с метеорологическими способностями.

Я улыбнулась и сложила салфетку, лежавшую у меня на коленях.

– Если бы только моя мама была жива. Она так любила свадьбы.

– Уверен, что ты сильно по ней скучаешь, – сказал Кэм.

– Это так, – ответила я. – Тебе повезло. Твои родители живы.

Он кивнул.

– Они женаты сорок пять лет, но я не уверен, счастливы ли они. То есть они, конечно же, счастливы, но в этом уравнении совсем не осталось романтики, – Кэм кивком указал на Кэти и Джоша, которые только что вышли на площадку для танцев. – Я знаю, что ты видишь любовь между ними. Интересно, что бы ты сказала о моих родителях. Держу пари, что ты видела бы все достаточно отчетливо, без любовного тумана.

Я попыталась рассмеяться, услышав это предложение.

– Твои мама и папа и состояние их брака не являются сюжетом для одной из твоих статей о науке.

Я подумала о моих родителях и о том, как мало я знала об их любви. Это определенно была любовь, любовь истинная – я видела это лишь однажды – несмотря на то, что отец ушел из нашей жизни.

– Моя мама умерла, когда я училась в старших классах, – я решила рассказать об этом Кэму, хотя редко с кем-то делилась обстоятельствами маминой смерти. И отношения с ней я ощущала как особую близость.

– Мне жаль, – быстро сказал Кэм. – А твой отец? Ты часто с ним видишься?

Я покачала головой.

– Нет, он ушел от нас, когда я была совсем еще крошкой. Пожалуй, я бы его и не узнала, если бы встретила на улице. И все же я много о нем думаю. Гадаю, где он и как проживает свою жизнь. Возможно, у него хорошая новая семья и у меня есть сводные братья и сестры, с которыми я никогда не встречалась. Или думаю о том, почему он ушел от нас. Я знаю, что он любил мою мать, но почему-то ему не хватило этой любви, чтобы остаться с нами.

Кэм кивнул, но взгляд у него был рассеянным. Я увидела, что он вытаскивает из кармана телефон.

– Прости, это с работы.

– Все в порядке. Ответь.

– Спасибо. – Кэм отошел от столика. Он вернулся через несколько минут, как раз к тому моменту, когда из динамиков полилась новая мелодия. Он улыбнулся:

– Ты знаешь эту песню?

– Да. Это «Look of love»[4], классика.

Кэм подал мне руку.

– Потанцуешь со мной?

Музыка завораживала меня, как и взгляд Кэма. Я встала, Кэм приобнял меня за талию, и мы вышли на площадку для танцев.

– Я хочу, чтобы ты всегда думала обо мне, когда услышишь эту песню, – прошептал Кэм мне на ухо. – Я хочу, чтобы ты ощущала мое присутствие.

– Обещаю, – ответила я, прижимаясь головой к его груди.

Взгляд любви. Ее тихий шепот. Возможно, я не могла видеть ее в своей жизни, но в этот вечер я ее чувствовала.

Элейн раскатывала тесто для сладкого пирога на мраморной столешнице в своей кухне. Мэтью должен был вернуться на следующий день, поэтому дети собрали целую миску вишни с дерева на заднем дворе и даже вынули из нее косточки. Пальцы у них покраснели от сока.

– Папе понравится наш пирог с вишней, – сказала Элла, сидя рядом с братом и улыбаясь.

Да, Мэтью любил пироги с вишней. Элейн помнила, как он радовался, когда обнаружил старое вишневое дерево на заднем дворе. Это было первое дерево, на которое вскарабкалась Элейн, когда была маленькой. Именно оно давало вишни для десятков летних пирогов, которые с любовью пекла ее бабушка.

Элейн смешала вишню с сахаром в миске, потом добавила капельку корицы в точности так, как делала ее бабушка. Перемешивая ягоды с сахаром, она вспоминала, как в детстве сидела возле бабушки и смотрела, как та стряпает пироги. В процессе готовки дедушка обязательно заходил в кухню и утаскивал что-нибудь на пробу, при этом получая от жены шлепок по руке. Их отношения были легкими и исполненными любви. Элейн всегда считала это настоящей любовью. Она подумала о своем муже. Да, Мэтью любит ее. Конечно же, любит. Но он никогда не смотрит на нее так, как ее дедушка смотрел на ее бабушку.

Элла сунула в рот покрытую сахаром вишню и отправилась следом за братом играть на задний двор. Элейн тем временем нарезала тесто на узкие полоски и выложила решетку на верхней части пирога. Она подняла глаза и увидела, как Чарльз подъезжает к своему дому. Он бросил взгляд через дорогу и заметил ее в окне. Их глаза встретились, и Элейн сразу вспомнила предыдущий вечер. Ее сердце рвалось из груди.

Они повели детей на ярмарку около озера Грин и провели весь день, переходя от одного аттракциона к другому и лакомясь сахарной ватой. Они даже в цирке побывали.

В конце дня они оказались на «блошином» рынке около стоянки. Все устали, но Элла потянула мать за руку.

– Давай посмотрим, мамочка, ну, пожалуйста!

Чарльз улыбнулся.

– Я люблю старые вещи, – сказал он. – Пожалуй, стоит пройтись по рядам.

И вскоре они уже переходили от прилавка к прилавку, разглядывая выставленные на продажу связанные вручную свитера и гончарные изделия. Элла бросилась к прилавку со старинными украшениями. Это в основном была бижутерия, к которой девочки неравнодушны.

– Смотри, – неожиданно воскликнула Элла, показывая браслет с брелоками, который она нашла на дальнем конце прилавка. – Такой браслет был у тебя в детстве, да, мамочка?

Элейн торопливо подошла к дочке. Ее глаза наполнились слезами, когда она увидела браслет вблизи. Это был ее браслет, тот самый, который она потеряла в двенадцать лет на такой же ярмарке.

– Не могу поверить, – сквозь слезы произнесла Элейн, держа браслет в руке. Все брелоки были на месте: торт, лопатка, половина сердечка. – Это он! Это мой браслет, который я потеряла в детстве! Я в этом уверена.

Прежде чем она успела понять, что происходит, Чарльз достал бумажник, вынул две купюры и протянул их стоявшей за прилавком женщине средних лет с татуировкой в виде единорога на плече.

– Он до сих пор мне впору, – удивилась Элейн, застегивая браслет на запястье.

Вечером Элейн, все еще под впечатлением от событий дня, осталась в доме одна. Элла и Джек отправились с ночевкой к своим кузенам, Мэтью уехал из города по делам. Поэтому когда Чарльз появился у нее на пороге с бутылкой вина, она без колебаний пригласила его войти.

Разумеется, это был опрометчивый поступок. Но Чарльз был соседом, другом, и никем больше. Они стояли иногда на тротуаре, глядя на своих детей, играющих вместе, обменивались короткими приветствиями. Постепенно их тяга друг к другу достигла точки кипения. И вот он стоял, прислонившись к косяку, с легкой щетиной на подбородке и с тоской в глазах.

– Ты позволишь мне войти? – негромко спросил он.

– Да, – ответила она. Одно слово, но им было сказано все. Так музыкант может передать эмоцию одной нотой.

Элейн пригласила Чарльза войти. Они пили вино и разговаривали.

– Ты потеряла браслет, который был тебе дорог. Поэтому я купил его для тебя. Мне понятно чувство, когда ты тщетно ищешь то, что, как подсказывает тебе сердце, ты никогда уже не найдешь.

– Должно быть, ты очень тоскуешь по твоей покойной жене, – сказала Элейн, глядя ему прямо в глаза.

– Это правда, – не стал отрицать Чарльз. – Я каждый день думаю о ней. Мне все о ней напоминает. Музыка. То, что говорит наша дочка. Розы в саду. – Он надолго замолчал, потом посмотрел на Элейн. – Ты напоминаешь мне ее.

– Она была похожа на меня? – спросила она.

– Кара обожала бы тебя, – сказал Чарльз. От этих его слов сердце Элейн едва не разорвалось. – Я даже представить не мог, что снова поверю в романтическую любовь. А потом я вошел в твою кухню.

Сначала их руки нашли друг друга, потом губы и тела. Элейн знала, что это не просто влечение, это было глубже. Она поняла это в тот момент, когда в первый раз посмотрела в глаза Чарльза в тот день, много месяцев назад. В его глазах она увидела жизнь. Большую, смелую, красивую жизнь. Дом и сад. Голоса детей. Ежегодные праздники, Рождество и Пасху, дни рождения и годовщины. В этих глазах она увидела любовь.

В камине мерцали языки пламени, отбрасывая танцующие тени на их обнаженные тела на ковре. Элейн не задернула шторы. В любую минуту мимо мог пройти кто-то из соседей – миссис Уилкинсон со своим пуделем или Джонатан и Лиза Уэст, прогуливающие перед сном своего малыша, – и увидеть их переплетенные тела. Элейн понимала, что это было глупо и беспечно. Она вела себя так, будто ей снова было шестнадцать лет. Но все равно она должна была быть с ним, а он должен был быть с ней. Для каждого из них другой был сокровищем, которое они искали всю жизнь. Находка на «блошином» рынке стоила миллион долларов, она просто лежала в пыльной корзине и ждала, пока ее возьмут.

И они взяли ее, каждый из них. Они потеряли себя в этом обретенном сокровище.

Элейн, стоя над пирогом в кухне, часто-часто заморгала и вцепилась в браслет на запястье, который ей купил Чарльз. Он стоял на подъездной дорожке к своему дому на другой стороне улицы. Она гадала, помнит ли он, как прикасался к ней всего двадцать четыре часа назад, как она прикасалась к нему. Слышит ли он ее голос? Ведь Элейн слышала его голос. Она все еще чувствовала его.