Какое-то время из его окна было видно только небо, теперь же от него остались лишь небольшие синие просветы, хаотически расположенные между выстроенными через дорогу корпоративными домами. Лучше, чем ничего, и этот бум ему не остановить. Да и все равно внимание Тодда сфокусировано на людях, ожидающих автобуса на остановке. Некоторые стоят под навесом, хотя утро ясное, не холодное, а там весьма грязно. Он радуется, когда замечает кого-то из постоянных пассажиров: любителя музыки в наушниках и с рюкзаком, тощего старичка в бейсболке, который курит сигареты одну за одной, беременную женщину в сари и джинсовой куртке. Почти все они сосредоточены на потоке машин, пытаясь углядеть автобус. Как обычно, кто-нибудь сходит с бордюра на проезжую часть, чтобы лучше видеть. Когда, наконец, автобус появляется в поле зрения, напряжение заметно спадает, и кажется, что все собравшиеся на остановке – это некий единый организм и разум. Люди лезут за деньгами, чтобы заплатить за проезд, и хаотичная толпа превращается в беспокойную колонну. Он-то, конечно, заметил автобус, когда тот был еще за несколько перекрестков отсюда. Иногда на своем пятом этаже Тодд чувствует себя богом.

Мужчина из службы доставки приносит завтрак, ставит его на стол и берет деньги, оставленные под пресс-папье. Тодд кивает ему, продолжая телефонный разговор с Клиффом Йорком. Он даже делает записи, хотя они не понадобятся. Тодд без труда все запоминает: имена, даты, цифры, время и место, даже телефонные номера. Обсуждаемый проект, жилой дом из шести квартир в Джефферсон-парк, находится на серединной стадии. Первичные препятствия – планы, разрешения, финансирование – уже позади, все квартиры подготовлены к работе. Сейчас они с Клиффом, главным подрядчиком, обсуждают напор воды. Они назначают встречу на сегодня через несколько часов, чтобы все посмотреть и послушать, что скажет водопроводчик.

Тодд с энтузиазмом приступает к завтраку: тост влажноват, но бекон хрустящий. Доев оба сэндвича и выпив один кофе, он снова берется за телефон, на этот раз звоня агенту по недвижимости, который нашел ему потенциального покупателя. Хорошие новости. Жилой дом – это промежуточный проект. Если придется, Тодд оставит его себе, сдавая в аренду по отдельности, но пока стратегия такова, что он его продает и вкладывает капитал в следующее предприятие, офисное здание более крупного масштаба, которое превзойдет все созданное им доселе.

Стефани появляется в двадцать минут десятого. Она неспешно готовится, и только в половину появляется в его кабинете с блокнотом и файлами и пододвигает стул к столу. Ей недавно исполнилось тридцать пять, она моложава, завязывает свои пышные волосы в хвост. Ему всегда любопытно, где и как Стефани расположится, прямо напротив, так он сможет видеть только верхнюю половину ее тела, либо справа, скрестив ноги и положив руку на стол, чтобы делать записи. Под овальной столешницей находится прямоугольный подиум, ноги расположить есть где, так что когда она по какой-либо причине решает их продемонстрировать, Тодд считает день удачным. Если она в джинсах, ему видна ее промежность и бедра; в юбке – колени и икры. Стефани с ним не флиртует, и, похоже, даже не замечает, что босс наблюдает за тем, как она скрещивает и распрямляет ноги. Сегодня она в джинсах и садится у самого дальнего края стола, так что ему приходится довольствоваться двумя выступами под туго натянутой блузкой в районе средней пуговицы. В ней нет даже метра шестидесяти, так что размер ее груди особенно впечатляет.

Стефани принесла кучу файлов и список вопросов на утверждение: цены на потолочные вентиляторы, адреса сайтов по обустройству ландшафта, сомнительные счета. Тодд предпочитает быть в курсе всего, за исключением совсем уж рутины. Он добился того, чего добился, потому что был внимателен к мелочам и держал бизнес под контролем. Он один решает все вопросы, прибыль у него не ошеломительная, а это означает, что упускать ничего нельзя. Тодд бросает взгляд на часы, чтобы ассистентка знала, что он заметил ее опоздание.

– А от Клиффа еще ничего нет? – интересуется он, дойдя до счетов.

– Пока нет.

– Покажи, когда придет. В прошлый раз он включил какие-то материалы, которые мы сами закупали. Что там это было?

– Плитка для ванной.

– Точно. Плитка. И раствор. Заставил меня платить за этот чертов раствор.

Помимо этого Стефани провела порученное ей расследование на тему туалетов и подает ему брошюры.

– Модель с «малым сливом» дешевле, чем с «двойным», но такие унитазы ненадежны, – говорит она.

– В чем там загвоздка?

– Не всегда смывают.

– Должны же.

– Ну, не каждый раз срабатывает.

– Клифф раньше такие устанавливал.

– Если квартиры будут сдаваться, – отвечает она, – рисковать нельзя. Следует рассмотреть модели с «двойным сливом».

Тодд хмурится.

– Сколько они стоят?

– Все не так страшно. За пятьсот можно взять надежную модель.

– Да это три штуки за одни сортиры! Можно в «Хоум Депо» по пятьдесят баксов набрать этих унитазов.

– Можно, но вы же так не поступите.

– Что еще? – спрашивает он.

– Надо выбрать холодильники и плиты. Их могут не сразу поставить.

– Найди цены. Если брать все у одного поставщика, возможно, сделают скидку.

– А как узнать габариты?

– В планах посмотри.

– У меня нет планов. Вы унесли их домой.

– Попроси у Кэрол из Вандербурга. Квартиры не идентичные.

Стефани собирает бумаги и демонстрирует на выходе свой зад. Тодд на какое-то время делает паузу, прислушиваясь одним ухом к звукам деятельности, исходящим из ее кабинета. Он думает сразу обо всем на свете, оценивая положение в целом, словно перед ним бейсбольное поле, хоум-ран, стремительный бег между базами и мяч, который нельзя упускать из виду. Он уже научился получать удовольствие от того, что приходится постоянно быть начеку, что каждое, даже мелкое решение – это риск, он привык к постоянно повышенному напряжению, к давлению, связанному с тем, что в каждом своем текущем проекте он ставит на карту все. В некоторой мере все эти опасения обеспечивают Тодду устойчивость, ведь благодаря им он чувствует, что живет, движется вперед. Это волнение разбавлено предвкушением, интересом к тому, что дальше, как повернутся события. Именно это помогает ему проживать день за днем.

А во время депрессии он утратил движущую силу. По сути, именно эта утрата и стала главной проблемой того времени. Это был этап без каких-либо модуляций и нюансов, все время – одно и то же, каждую минуту, каждый день. Чувство поражения или отсутствие смысла, которые ему приписывали другие, были не знакомы Тодду. Его просто как будто не стало – ничто, пустое место.

Он смотрит на часы, снова звонит. Его приветствует сонный голос, от которого Тодда приятно встряхивает, просыпаются гормоны.

– Ты еще в постели.

– Ага.

– Разве тебе на занятия не надо?

– Попозже.

– Испорченная девчонка.

– Надеюсь.

– Ты в чем?

– А ты как думаешь?

– В чем мать родила.

– А почему ты спрашиваешь?

– А ты как думаешь, почему я спрашиваю?

– Допрос официальный?

– Нет, не для протокола.

– Мне нужно письменное подтверждение.

И этот диалог длится довольно долго. Тодд воображает ее на мятых простынях в захламленной спальне в Северном Клермонте, где они снимают квартиру на несколько человек. Тодд бывал там однажды, в самом начале, когда на ее теле еще оставались нетронутые места. Потом, когда они вышли на кухню, там собрались и ее любопытные соседи, задававшие много вопросов – в основном о том, сколько ему лет и кто его жена. После этого они начали встречаться в «Краун Плаза» или «Мэдисоне», где персонал ведет себя довольно отстраненно и вежливо.

Во время разговора его охватывают чувства, кажущиеся еще не совсем знакомыми, заставляя думать, не превратился ли он в кого другого, вдруг он теперь не Тодд Джилберт, а человек, захвативший тело Тодда в месяцы его отсутствия. Он знает ее не так долго, но она вернула ему жизнь. Именно этим он ей обязан, подаренной жизнью, выражающейся в чувствах, делающих человека человеком – это не просто любовь, а жадность, похоть, желание… в общем, все их разрушительное изобилие. Даже нетерпение, с которым он ждет встречи, которое преследует его круглые сутки, для него дар. Даже ревность – дар. Он понимает, что она вправе предпочесть молодого любовника, и боится, что лишь немного времени – и она сама это поймет. Хоть это и причиняет боль, он, по крайней мере, снова живет.

Ревность – новое для Тодда чувство; раньше он уверенно чувствовал себя с женщинами. По мнению Джоди, эта уверенность обусловлена тем, что он был единственным ребенком до безумия обожавшей его матери, которая работала медсестрой на полставки, несмотря на финансовые затруднения, чтобы можно было больше времени проводить дома и заниматься сыном – она таким образом пыталась компенсировать недостатки его отца, пьяницы, который занимался сезонной работой. Еще в старших классах школы Тодд начал обеспечивать мать, научившись зарабатывать деньги и брать на себя ответственность, за что его очень хвалили – не только она сама, но и ее друзья, и учителя, и знакомые девчонки. Он нравится женщинам. Потому что умеет о них заботиться. Он заботится и о Наташе, но тут есть загвоздка. С ней Тодд замечает, что его тело стареет, жизненная сила угасает. Это никак не связано с тем, что она говорит или делает; а лишь с тем, что она молодая, страстная, ненасытная.

Они все еще разговаривают, когда снова заходит Стефани со стопкой чеков на подпись. Он до этого ходил по кабинету, а теперь останавливается возле окна. Она кладет чеки на стол и ждет. Тодд знает, что Стефани в курсе происходящего между ним и Наташей – та однажды зашла сюда, готовая съесть его заживо. Это Стефани так сказала. Какой ассистент позволяет себе говорить такое о боссе? А в последнее время она стала нарочно заходить в то время, когда они разговаривают по телефону, не оставляя ему никакого другого выбора, кроме как поскорее распрощаться, как, например, сейчас. В руке у нее ручка, и она резко тычет ею в его сторону, словно фехтовальщик шпагой.