Голова набита фактами и фантазиями о жизни в тюрьме, калейдоскопом крутятся грубости и броские угрозы. Оставшись в одиночестве, без единого человека, которому можно было бы довериться, Джоди перестала сражаться, пав жертвой губительных мыслей о судном дне. Разбирательство превратится в зрелище; публика прожует все подробности их личной жизни с Тоддом. А потом, когда шумиха стихнет, все остальные займутся чем-нибудь еще, пройдет много времени, а она все еще будет сидеть в тюрьме, обменивая картофельное пюре на помаду или аспирин, а также делая всякие невообразимые низости в целях самосохранения.

Когда снова появляется семейный человек, Джоди приветствует его со стаканом в руке и забродившей реакцией. Вкус из живота поднялся в рот, как бывает, когда резко падаешь в лифте. Она ударяется в какое-то унизительно некрасивое подобострастие, но оно хотя бы оттеняется каплей раздражения. Джоди сама удивлена, что в ней осталась еще хоть какая-то готовность защищаться.

– Простите за вторжение, – говорит детектив, заходя в прихожую.

Уже спускаются сумерки, и в гостиной довольно темно. Джоди включает настольную лампу и прибавляет газ в камине. Они рассаживаются, как и в прошлый раз – она на диване, он на кресле с подголовником, – и кажется, что тогда это была репетиция, а теперь они дошли до дела.

– Налить вам чего-нибудь? Прошу меня простить, но я никак не могу запомнить, как вас зовут, – Джоди начала пить водку со льдом в обед, и хотя голова совершенно ясная, слова на выходе изо рта спотыкаются.

– Скиннер. От предложения вынужден отказаться, хотя я с радостью составил бы вам компанию.

Джоди уже забыла о его пустой любезности. Человек пришел арестовать ее, но будет делать это очень вежливо.

– Полагаю, вам в последнее время пришлось непросто. Поверьте, я не хочу усложнять вам жизнь. Я знаю, что к вам приходил еще и мой коллега, прошу прощения, что мы не можем ограничиться одной беседой. Но, как вы знаете, главная задача для нас – найти виновного и арестовать его.

Наконец он начал к этому подводить – к моменту, когда он наденет на нее наручники и уведет отсюда. Вот зачем он пришел, хотя, судя по тому, что этот полицейский относится к ней явно по-доброму, возможно, он обойдется без наручников и не доставит соседям удовольствия насладиться этим зрелищем. Хорошо, что Джоди уже прилично выпила. Ее, конечно, мутит, но на трезвую голову это было бы куда хуже. Главное – успеть подлить еще, пока она дома.

– Дело в том, что мы вышли на след, и версия довольно крепкая. На начальном этапе мы столкнулись с некоторыми трудностями. Вообще сложно было представить, что это произойдет, ведь никто даже не мог опознать машину. Но в итоге все сложилось.

Он не рассказывает как, и она не спрашивает. Когда Джоди встает и начинает пробираться в кухню, его голос становится громче – чтобы ей было слышно и на таком расстоянии, и даже несмотря на звон льда в ведерке. Под конец он уже практически орет.

– Обычно, естественно, когда подозреваемого арестовывают, родственники и друзья испытывают облегчение. Но иногда кого-то эти новости не радуют или даже пугают. Все зависит от того, кто это. В данном случае, как иногда бывает, мы подозреваем человека, который состоял с погибшим в довольно близких отношениях.

Неужели нельзя сказать прямо? Что это за полицейский, если он даже арест произвести не может? Джоди глотает что оставалось в стакане, а потом наливает еще, думая, каково ей будет проснуться в тюрьме с похмелья.

– В общем, я не хотел бы, чтобы вы узнали об этом из газет, – Джоди возвращается на диван с полным стаканом, и детектив резко понижает голос. – Я так понимаю, что вы Дина Ковакса давно знаете?

– Кого? – переспрашивает она.

Следователь откашливается. Одна бровь взмывает вверх.

– Дина Ковакса. Это старый друг?

– При чем тут Дин Ковакс?

– Я пытаюсь вам все рассказать. Мы его арестовали.

– Вы хотите сказать, что арестовали Дина Ковакса?

– Прошу прощения. Я знал, что это может вас шокировать. Надеюсь, вас мое замечание не обидит, но вы очень побледнели.

– Дин не убивал Тодда, – говорит она.

– Вы, разумеется, правы, на курок он не нажимал. Но он нанял того, кто это сделал. Вам, наверное, лучше выпить кофе. Или, может, принести воды?

– Дин, – повторяет Джоди. – Вы думаете, что Дин убил Тодда.

– Мисс Бретт, пожалуйста, не вставайте. Я принесу воды.

У Джоди такое ощущение, будто она долго смотрела на солнце. Ей казалось, что она отличается от остальных преступников, другой категории, связана с высшей справедливостью, но на самом деле сетчатка ее глаз выгорела от поразительного тщеславия и гордыни. Ход ее мыслей был крайне упрощенным и своекорыстным, как у ребенка на нарциссической, доэмпатической стадии развития. Она слишком во многом заблуждалась. Например, возомнила себя главным лицом в происходящих событиях, словно все возможности и перспективы были завязаны на нее одну. Вообразила, что игра эта имеет какой-то свод правил и что она ходит на известном ей поле, где допустимы лишь определенные варианты конца.

Ей, Джоди, нравится Дин Ковакс. Он довольно приятный человек, хоть и в чем-то не прав. Но она ничего против него не имеет. Возможно, она в настоящее время немного не в порядке, не в себе, но у нее есть какие-то свои принципы, она не испорченная. Смотреть, как жизнь невинного человека будет испорчена расплатой за ее дурной поступок, она не согласна, Джоди не сможет с этим жить.

Чертов Дин. Будь он неладен. Что он такого сказал или сделал, в чем провинился, чем привлек внимание полицейских? Семейный человек ничего ей не скажет. «Боюсь, что не могу пока разглашать подробности, мисс Бретт. Мне очень жаль, но эта информация не подлежит огласке. Пока». Джоди это ужасно не нравится. Этот абсурдный поворот событий все портит. С Дина станется влезть в ее дела с ногами. Он никогда особым здравомыслием не отличался. Надоедливый и хвастливый. Джоди уже почти согласна с тем, что он должен сгнить в тюрьме. Но почти.

Она надевает пиджак и отправляется к озеру выгуливать пса, и они шагают вдоль берега в наваливающемся мраке. Небо похоже на беспокойную вздымающуюся массу, с горизонта наползают тучи. Злой ветер ерошит воду и мечется возле берега. Джоди охватывает знакомое настроение, словно она плывет по волнам пустого существования. Это ее внутренняя пустота, злосчастное хранилище основополагающих истин, область, скрываемая ею под завесой оптимизма, захороненная в повседневной рутине. Вот где живет Джоди, та, которая знает, что мы преуспеваем настолько, насколько в состоянии манипулировать обстоятельствами. Такую Джоди редко кто видит. Но Элисон заметила и воспользовалась. Очень мало что оказывается таким, как кажется.

По возвращении дом кажется Джоди логовом какого-то ужасного животного. Клара была тут всего день назад, но ее взбудораженное воображение раздувает те мелочи, которые остались неубранными. В первую очередь она замечает стоящую в квартире вонь – спитой кофе и перезрелые фрукты, и куда ни посмотри – бардак, грязища в водостоках, плесень между плитками. Джоди берет ведро, тряпки, железную мочалку и принимается за дело. Чистит плитку, водостоки и мусорные ведра дезинфицирующим средством. Потом начинает ходить по комнатам и собирать вещи: фотографии, настольные лампы, свечи, фигурки, ограничители дверей и книгодержатели – она складывает все это на газеты, чтобы тоже потом помыть. И при этом Джоди понимает, что квартира у нее практически безупречно чистая, что она лишь выдумала себе эту задачу, чтобы создать иллюзию, будто она в состоянии все контролировать и довести до идеального состояния.

Когда она готова ложиться спать, решение уже принято. Утром она признается. Это будет несложно. Надо лишь позвонить семейному человеку – визитку она еще хранит – и рассказать, как договорилась обо всем с Элисон. А что потом – решать полиции и адвокатам, судье и присяжным. Пусть делают с ней, что считают нужным. Они решат, что справедливо, а она снимет с себя ответственность. Этот план складывается в лихорадке неизбежности. Таков итог, и Джоди почти рада, можно сказать, испытывает облегчение. По крайней мере, она избавится от страха и сомнений. А пока она предвкушает реакцию семейного человека. Только ради этого стоит это сделать, посмотреть, что будет с его лощеным самомнением.

Но спит она неспокойно, за ночь вспыхивает и начинает расти тревога. К утру в груди и горле уже бушует огонь, голова словно сжата тисками, мышцы как будто порваны узкими полосками. И хотя с нее градом льет пот, кровь стынет, как от ледяного ветра. Джоди то укроется, то сбросит одеяло, пока, наконец, ее не поднимает окончательно пес, который начал пыхтеть в лицо и поскуливать, как он делает, когда ему нужно внимание. Влажными от пота руками она хватает телефон и отменяет сегодняшние встречи с клиентами. Потом звонит собачьей сиделке, та соглашается прийти и забрать Фрейда, и Джоди сообщает об этом девушке, которая его выгуливала. Эти разговоры лишают ее сил. Снова просыпается она, когда на улице уже темно, а собаки нет. Джоди вся в поту, простыни сбиты. С огромным трудом она встает на ноги. Добирается до ванной, делает глоток воды, наклоняется над унитазом и извергает немного желчи. Возвращается в кровать и ложится с другой стороны.

Время идет. Она замечает, что за окном рассвело, потом снова стемнело. Вспоминает, что звонили по телефону и снизу. Думает, наступили ли выходные, но они могли уже и кончиться. Снова ложится на свою сторону кровати, уже высохшую, и мечтает о том, чтобы кто-нибудь принес ей стакан имбирного эля или апельсиновое мороженое. Этим угощала ее мама, когда Джоди лежала в кровати больная, хотя это никогда не затягивалось надолго. Девчонкой она была очень жизнеспособной. Тогда Джоди верила, что все в ее жизни будет хорошо. Словно ей это пообещали, и появление Тодда стало подтверждением. У него были мечты и стремление их осуществлять. Поначалу их взаимное увлечение не оставляло сомнений, что они созданы друг для друга. Джоди тогда не знала, что жизнь всегда найдет способ загнать тебя в угол. Выбор ты делаешь в совсем раннем возрасте, когда еще не осознаешь всех его последствий, и с каждым разом число возможностей сокращается. Выбрал профессию – упустил другие карьерные возможности. Выбрал вторую половину – и все равно что дал обещание не любить больше никого.