А. Харрисон - Тихая жена

– Ну, жить вместе – это одно, – говорит Гарри, – а поженились вы когда?

– Этого не было, – отвечает Тодд. – В смысле, бракосочетания.

– Вы не женаты?

– Гражданский брак.

– Ты шутишь, – говорит Гарри.

– Это плохо? – спрашивает Тодд.

– Бедная Джоди. Еще чуть-чуть, и я бы ее пожалел.

– Она не хотела замуж. Не видела в этом смысла.

У Гарри просто глаза на лоб вылезли, он довольно заулыбался, как обезьяна. Тодд думает, что тот над ним потешается.

– Ну, что это означает?

– Это означает, что надо выпить еще, – отвечает Гарри, – Отпраздновать.

Однажды во вторник после тренировки, но перед обедом, она звонит ему на мобильник. Он берет трубку и трелью выводит ее имя.

– Сюрприз! – восклицает Джоди. – Ты где?

– В машине. А у тебя как дела? – его голос звучит взволнованно и настороженно, наверняка боится, что она будет ругаться.

– Отлично, – отвечает она. – Я тут думала о тебе. По-хорошему.

– Правда? Не ожидал.

– Ну, понимаешь, – поясняет Джоди, – уж как вышло, так вышло. Теперь остается лишь двигаться вперед.

– Я рад, что ты так все воспринимаешь, – говорит он. – Я о тебе тоже думал.

– Приятно слышать. Скучаешь? – этого она спрашивать изначально не собиралась.

– Скучаю, конечно. Каждый день скучаю.

Джоди вдыхает, выдыхает.

– Я никуда не делась, – говорит она.

– Да. Но… Я не думал…

– Знаю. Мы не на особо веселой ноте расстались.

– Но даже один твой голос, – продолжает Тодд. – Рад слышать.

Они оба немного жеманничают, осторожно выбирают слова. Джоди планировала забросить пробный камень, и если ей покажется, что он готов, пригласить его.

– Слушай, – говорит она, – может, зайдешь на ужин?

Тодд отвечает не сразу. Джоди ждет, прислушиваясь к звукам в трубке: движение на автостраде, диктор на радио. Она представляет себе его за рулем в тех же штанах с многочисленными карманами и толстовке, в которых он ушел тем утром. Джоди ежедневно думает о том, что Тодд не взял с собой никакой другой одежды. Наверняка он что-то купил, но она все равно может вообразить его себе только в том самом виде.

– С удовольствием, – наконец отвечает он. – Когда бы ты хотела меня видеть?

– Я думала насчет завтра.

– Завтра, – повторяет Тодд с неким сомнением в голосе.

О чем он там думает? Ему надо отчитываться за каждый проведенный не дома вечер? Ему вообще разрешается проводить вечера не дома?

– Ладно, завтра, – соглашается Тодд.

– К семи сможешь?

– Смогу. Не терпится тебя увидеть.

После этого разговора все преображается. Положив трубку, Джоди уже оказывается в другом мире, созданном на волне воскрешения их любви, такой, какой она была раньше, молодой, незапятнанной, цельной, без склонности делить все на части – разбирать любимого на составляющие элементы и смотреть, что хорошо, что плохо. В те дни Тодд ценил даже ее странности: ее страсть тратить деньги, нелюбовь к беспорядку на грани мании, привычку коллекционировать пробки от винных бутылок и сырные корки, любовь к колготкам, которые она до сих пор надевает даже под джинсы, ее природную сдержанность. Он писал ей любовные записки перед уходом на работу, оставляя в разных неожиданных местах. Играл с ее волосами, принимал с ней душ. И в нем в те времена точно так же не было ничего, что она бы не обожала. Как Тодд пьет кофе, дуя на него, смешно выпятив губы, хотя он уже давно остыл. Как купается, намыливая себя с головы до ног так, что его самого уже не разглядеть за пеной. Как он нарезает масло пластинками и выкладывает ими тост, словно плиткой. Ее даже восхищало, как он водит машину, подрезая всех и хохоча, когда ему показывают средний палец в ответ. Джоди долго любила его именно так, даже после того, как узнала достаточно хорошо. И нынешнее возрождение любви она объясняет расставанием. На нее сильно повлиял связанный с потерей шок, у нее быстрее забилось сердце, его простаивавшие полости снова налились кровью.

Остаток этого дня и весь следующий она проводит как пленница за подсчетом часов. Время проходит в посещении супермаркета, магазина, специализирующегося на сырах, рыбного, цветочного. За нарезкой трав, приготовлением маринадов, очисткой кальмаров, резкой овощей. Собаку она отводит на груминг, сама идет на маникюр, педикюр, на восковую депиляцию зоны бикини, на массаж и к косметологу. Во время работы Джоди так нервничает, что чуть-чуть сокращает время сессий. Спать ложится поздно и встает рано. Временами начинает примерять все подряд. Джоди понимает, что слишком многое ставит на кон. С тем же успехом можно выпить в баре или поужинать в ресторане. Но ее охватила эйфория уверенности, и она видит лишь звезды в собственных глазах, слышит лишь музыку в своей голове.

Она всегда вела себя именно так: чрезмерно волновалась из-за всяких общественных мероприятий. В детстве они предавались этим чувствам вместе с мамой. Предвкушение важных событий, флирт с перспективами и возможностями – вот залог самого интересного в жизни. Но даже в обычные дни, даже под угрозой разочарования, позитивный взгляд на вещи – ее основная опора. Джоди легко восстанавливается от неудач, противостоит подводным течениям, может оседлать волну. Что она умеет, так это держаться на плаву – Тодд всегда хвалил эту ее способность. Ему нравилась бодрость духа Джоди; сколько раз она не давала ему свалиться в черную дыру, скатиться в алкогольную зависимость, как отец. Хотя во время депрессии и она не смогла ему помочь.

Джоди пыталась уговорить Тодда пойти на терапию, но он не соглашался. «Это твой мир, – сказал он, – меня в него не затягивай». Может, следовало быть настойчивее. Ему бы пошел на пользу практический подход кого-нибудь из приверженцев Адлера, например Джерарда Хартмана. Уж что касается трудного детства, его в этом плане было просто образцовое. Отец-алкоголик и мать в роли жертвы испортят психику любому ребенку. С учетом обстоятельств у Тодда, можно сказать, все даже хорошо, но ведь красноречивее всего говорит его вранье и увиливание, неспособность говорить о своих чувствах, нежелание подчиняться, маниакальное стремление рисковать, которое в бизнесе всегда оказывалось успешным, но, с учетом непрекращающихся романов на стороне, оно отражает глубинную неуверенность в себе, постоянно заставляющую Тодда что-то себе доказывать. Согласно Адлеру, достаточное самоуважение позволяет человеку ориентироваться на выполнение задачи, а не на самоутверждение во всем, за что он берется, в то время как при низкой самооценке он всегда думает только о себе. И в этом весь Тодд.

Впервые с теорией Адлера Джоди столкнулась в университете, но только в ходе обучения в Школе Адлера и работы с Джерардом она усвоила эти принципы настолько твердо, чтобы применять их на практике. Так же как и Юнг, Адлер был коллегой Фрейда, работавшим в Вене в начале двадцатого века, но они оба, друг за другом, отвернулись от Фрейда и основали собственные учения. Подход Адлера прагматичен и акцентуирован на общество, и особенно хорошо это видно по трем основным жизненным задачам, которые он считает признаками душевного здоровья: (1) опыт переживания и выражения любви, (2) завязывание дружеских и светских отношений и (3) значимая работа. С этой точки зрения Джоди абсолютно здорова – и по ходу терапии с Джерардом этот факт стал буквально бросаться в глаза. В какую сторону они ни поворачивались, какую тему ни развивали, они быстро упирались в ее вдохновенные отношения с Тоддом, в ее безупречные навыки общения, преданность своему делу. Она свое время в кресле клиента уже отсидела, неужели оставалась необходимость продолжать ходить каждую неделю? Джоди часто задавала себе этот вопрос и в определенный момент предложила Джерарду закончить. Но он посчитал нужным поработать еще, и она согласилась. Он задавал вопросы, слушал, делал записи. Джоди рассказывала свои сны, вспоминала родительскую семью: маму, папу, старшего брата Даррела, младшего брата Райена.

Джоди на три года старше Райена, но она не помнила, как он появился, как выглядел, когда она увидела его впервые. Сколько она себя осознавала, он уже был, и интересовалась она им всегда только собственнически. В совсем раннем возрасте братишка всегда шел наравне с ее любимой плюшевой игрушкой – она с ним нянчилась, баловала, одевала, учила чему-то, ругала и всячески командовала. Он в том возрасте был послушным, милым и хорошим и легко отдавался ее добродушному произволу. И лишь потом, когда Райен превратился из малыша в мальчишку, у него начались приступы, кошмары, самобичевание, что всех очень беспокоило, хотя в итоге все прошло, как и многие другие этапы его взросления: неприятные шалости, споры и упрямство, параноидальная замкнутость.

Но Джоди любила Райена все это время и до сих пор, хотя отнюдь не смирилась с тем, какую жизнь брат выбрал: в молодости он вместо того, чтобы учиться в университете, поехал путешествовать по Индии и Юго-Восточной Азии, после чего по полгода живет в Куала-Лумпур, где преподает английский, а другие полгода в Южной Нижней Калифорнии, работая там официантом и занимаясь серфингом; а также с тем, что он стал официальной белой вороной в семье, и когда-нибудь будет слишком стар, чтобы продолжать жить так же, как сейчас, и что тогда? – без денег, далеко от дома, слишком гордый, чтобы просить о помощи.

Она даже связаться сама с ним не могла, потому что у Райена не было телефона, либо же он не давал ей номер – на этот счет Джоди сомневалась, – так что ей оставалось лишь ждать, когда он позвонит сам, к счастью, брат это время от времени все же делал, хотя виделись они совсем редко. На тот момент, то есть, когда она ходила к Джерарду, с их последней встречи прошло уже довольно много времени, да и та состоялась в аэропорту во время короткой пересадки. Он тогда позвонил ей в шесть утра, они встретились и позавтракали замороженными сэндвичами, купленными в киоске в аэропорту, даже не сев за столик. Был конец ноября, но Райен летел из одной страны с тропическим климатом в другую, так что путешествовал налегке, с одним рюкзаком. Помимо футболки, джинсов и сандалий на нем были голубые стеклянные бусы и черная соломенная шляпа с узором из черепов и костей с завернутыми по бокам полями. Он стал плотненьким, давно не брился, но в целом остался таким же голубоглазым эльфом, как и раньше, и казалось, что у него все хорошо, разве что он уже слишком взрослый для подобного образа жизни – Райен еще не женился, все еще увлекался серфингом и совершенно пренебрегал своим талантом и потенциалом. В детстве ему хорошо давались гимнастика и рисование, интересовали насекомые и растения, он хотел быть то спортсменом, то иллюстратором, то биологом, то еще кем-нибудь. В последних классах школы он работал воспитателем в лагере и собирался стать учителем – причем не просто так, а мечтал именно помогать ученикам взрослеть, делать мир лучше.