Но она не сдается.

– Я понимаю, что вы переживаете, может, даже ненавидите меня, если так, я вас не виню. Но прошу заметить, что я хоть попыталась. Мне нелегко было вам позвонить. Я даже не знала, станете ли вы со мной разговаривать, что бы там Тодд ни говорил. По его словам, вы за нас обрадовались, хотя, может, ему просто хочется в это верить. Вы с ним долго прожили. Я знаю, что вы будете по нему скучать. По крайней мере первое время, пока не отвыкнете. Он ведь сказал, что мы сняли квартиру в Ривер-норт?

Наташа смолкает, ожидая ответа. Услышав лишь тишину, настойчиво продолжает гнуть свою линию.

– Извините, если шокировала вас этим. Но нам надо обустроить дом для ребенка. Квартира красивая. Может быть, зайдете посмотреть, когда переедем? Мы были бы вам рады. Вы в какой-то мере станете тетей.

Джоди все это время ходила по кривой восьмерке. По часовой стрелке мимо дивана и стоящих перед камином стульев, вдоль окна во всю стену, против часовой стрелки вокруг обеденного стола, потом обратно. Теперь она останавливается как вкопанная. Это Тодд виноват. Из-за него ей приходится все это терпеть. Позор, связался с ребенком, злым и наивным, жутко неуверенным в себе. Тодд бывает немного черствым, но неужели можно так бессердечно обманывать девчонку, к тому же, дочь своего лучшего друга. Бедолага ведь не видит, каков Тодд на самом деле, что им движет.

– Наташа, я понимаю, что ты оказалась в беспомощном положении и не особо знаешь, что делать. Сколько тебе, двадцать, двадцать один? Твой отец говорит, что ты еще не доучилась. И что ты очень умная, но, скажу я тебе, мне так не кажется, судя по твоему поведению. По тому, что за курс ты выбрала в жизни. Хотя, на самом деле, меня это не беспокоит, ты мне не нравишься, мне не настолько важно, что с тобой будет, чтобы тебе помогать, к тому же, я занята, мне пора идти, и очень тебя прошу больше мне не звонить.

Временами, как, например, сейчас, Джоди задумывается о том, не зря ли она отказалась выходить за Тодда замуж. Ей даже не всегда удается вспомнить, почему она настолько яро возражала против этой идеи. Это было скорее на уровне реакции, чем продуманное решение. Какая-то неприязнь и отвращение на рефлекторном уровне. Он хотел жениться, даже делал предложение. И, кажется, не раз, но лучше всего ей запомнился один случай, самый впечатляющий, дело было в августе, когда солнце сияло и пекло во всю мощь.

Тодд и Джоди стояли в озере по пояс в воде, наблюдая за плывущей вдалеке парусной лодкой. Они смотрели довольно долго, она потихоньку удалялась, уменьшаясь в размерах, и совершенно заворожила их, хотя к тому времени уже превратилась в крошечную бесформенную точку, ползущую по дуге горизонта.

– Теперь и не скажешь, что это парусник, – заметил Тодд. – Может оказаться чем угодно.

– Да, он такой маленький, – согласилась Джоди, – может, это просто крупинка соли.

– Крупинка соли. Да, размер как раз тот.

– И висит на самом краю света.

– Видишь, она как будто подрагивает?

– Она пульсирует. Словно гудит.

– И вот-вот совсем исчезнет.

– Растворится в вечности.

– Красиво будет.

– Как нечто нереальное.

– Как заглянуть в космос.

Они стояли, прижавшись друг к другу, в глазах плыло от предвкушения и напряжения, ведь они старались не моргать, поскольку боялись упустить тот самый миг, когда законы физики прогнутся, и произойдет невозможное – прямо на их глазах исчезнет в небытии целый парусник. Они еще не успели обсохнуть, молодые, влюбленные, под защитой небесного свода, полностью захваченные переживанием происходящего, как чего-то важного, величественного, они ждали момента прорыва и объединения, праздника. И когда чудо произошло, парусник исчез, они перестали видеть его одновременно, без даже крошечного разрыва, как она, так и он, и они закричали в унисон в спонтанном порыве радости. И тогда Тодд это сказал. «Давай поженимся». Это была восхитительная идея, родившаяся в восхитительный момент. Джоди хотела бы вернуть его и обдумать свой ответ получше.

10. Он

Первого октября Тодд просыпается рано. Он лежит на спине с членом в руке, отчаянно стараясь ухватить еще не разлетевшиеся обрывки эротического сна. Когда он рассеивается окончательно, Тодд поворачивается на бок и начинает елозить руками по безграничному пространству кровати, отделяющему его от Джоди. Она лежит к нему спиной, подтянув колени. Обняв ее за талию, он прижимается к ней, повторяя изгиб ее позвоночника. Она издает низкий звук, но ритм дыхания не нарушается. Опьяненный ее ароматом, состоящим из смеси запаха чистых волос и теплой кожи, он закрывает глаза и снова погружается в дремоту и оцепенение. И только проснувшись во второй раз, Тодд вспоминает о своих проблемах, точнее, они прорываются в его мысли подобно удару грома.

Сегодня переезд.

Он как будто видит эти слова огромной мерцающей вывеской, печатными буквами облаков в ясном небе, надписью, сделанной палкой на мокром песке. Хотя Тодд, вообще-то, решения не принимал, даже сейчас он не мог бы сказать, что определился окончательно. Но он ощущает некий импульс, желание сделать рывок, выйти из собственной зоны комфорта, встряхнуться. Это как будто выдернуть что-нибудь с корнем, переехать в другую страну, желание, наверняка свойственное людям, делающим это, – изведать неизведанное, возродиться. Он понимает, что его беспокойство отчасти обусловлено биологическими причинами, но все же отдает предпочтение версии про обновление. Помимо прочего, Тодд понимает, что поступок, на который он решился, сделает его ходячим стереотипом, но он из тех, кто может простить самому себе многое.

Наташа настояла на том, чтобы на работу он в этот день не ходил. Они договорились, что он подъедет к ней к десяти часам, поскольку на это же время наняты грузчики. У нее есть какая-то дряхлая мебель и посуда – хоть с чего-то же начинать надо. Тодд точно не намерен лишать Джоди предметов домашнего обихода. Как бы все ни обернулось, войну из-за мелочей он устраивать не будет. Он понимает, что разрыв ему дорого обойдется, но опасение за финансовое благополучие еще не оформилось четко, пока оно находится на уровне бесформенного призрака. Тодд отказывается придавать ему значение точно так же, как избегает и многих других вещей. Например, звонить юристу. Объявить Джоди, что он уходит.

Ему кажется, что на данном этапе это вообще будет смотреться глупо. Откладывать подобные вопросы до самого последнего момента – не лучшая идея. В вопросах всяких перемен и разрывов женщинам очень важно время. Но, кто знает, может, Джоди и поймет. Она добрая, у нее нет инстинкта слишком уж защищать свою собственность и территорию, и она умеет преодолевать трудности с ходу.

Тодд встает и одевается, не разбудив ее. Ему трудно поверить в происходящее, в то, что вечером он сюда не вернется, что больше никогда не ляжет спать рядом с ней в этой хорошо знакомой ему комнате, что их совместная жизнь, которую он всегда сравнивал с бесконечной дорогой, бегущей вдаль по плавным холмам, на самом деле оказалась поездом, который вот-вот достигнет конечного пункта. Он пытается представить себе квартиру в Ривер-норт, но не выходит. Он провел там пока не больше пятнадцати минут, и десять из них был занят обсуждением всяких подробностей с ее хозяином.

Когда появляется Джоди, он сидит за столом, листая утреннюю газету, уже с третьей чашкой кофе.

– Ты еще не ушел, – говорит она.

Надо как-то объясниться, но хотя Тодд бездельничает уже почти час, о том, что сказать, он не думал.

– Собаку пойдешь выгуливать? – спрашивает он.

– Да, а что? – у нее в одной руке поводок, в другой – ключи.

– Я с тобой.

Джоди хмурится.

– Что происходит?

– Ничего. Просто… нам надо поговорить.

– Говори.

– На улице.

В лифте они все втроем стоят рядком лицом к двери: он, Джоди, собака. Жалко, никто не ждет их в холле с фотоаппаратом, чтобы щелкнуть, как только откроются двери. А этот момент стоило бы запечатлеть – семейное фото прямо перед распадом, тектонические плиты, некогда прижатые друг к другу, начинают разъезжаться. Все изменилось. Пути обратно нет. Псу, вероятно, придется тяжелее всех, он же не поймет, что случилось, и будет спать с приоткрытым глазом, ожидая, что хозяин может вернуться домой в любой момент. Они идут в сторону озера, и по лицу Тодда начинают течь слезы. Джоди молчит. Может, она и не заметила. Когда они вышли на улицу, увидев, какое там яркое солнце, она надела очки и с тех пор не сказала ни слова. Джоди наверняка понимает, что сейчас будет, в особенности если говорила с Дином, как заверяла Наташа. Тодду кажется, что она молчит нарочно, словно воздвигая между ними широкую преграду.

Они переходят через велосипедную дорожку и на тянущейся вдоль берега полосе травы отпускают собаку. Для утра рабочего дня народу на озере довольно много. Люди вышли насладиться осенним солнцем, словно чтобы запастись им на предстоящую зиму. Джоди становится лицом к городу, за спиной у нее сверкающий фон из воды и неба. Тодд замечает собственное отражение в стеклах ее очков, ссутулившегося, с блестящими ручейками на щеках. Он не видит ее глаз, но чувствует, что настроение у Джоди изменилось, что она каким-то образом все поняла.

– Прости, – говорит он.

Прижав Джоди к себе, Тодд утыкается в ее макушку и начинает рыдать. Она не сопротивляется, наоборот, расслабляется в его объятиях. Они делят вместе этот момент убийственного горя, тепло прижимаясь друг к другу грудью, сердца бьются в унисон, слившись в единое целое в лучах утреннего солнца. И только когда объятия размыкаются, у нее меняется поза, Джоди поворачивается в четверть оборота и снимает очки, и Тодд понимает, что ошибся. Глаза у нее сухие, она нахмурилась, смотрит недовольно и с подозрением.

– В чем дело? – спрашивает она. – Что ты хотел мне сказать?

Тодд уже жалеет, что ввязался во все это. Лучше было бы оставить ей записку, коротенькую и с открытой концовкой, чтобы Джоди было проще смириться с новым порядком вещей. К чему конфронтация, если избежать ее было бы гуманнее по отношению к ним обоим? Объяснения лицом к лицу – это слишком жестоко, это как окончательная точка. Разговаривать, воздвигая из слов стену, вовсе не обязательно. Слова – это все равно что инструменты, их легко превратить в оружие, обрубив все концы, тогда как в этом, может, и нет необходимости. А жизнь – не слова. Люди постоянно испытывают двойственные чувства, их несет переменчивый и капризный ветер.