— Хорошо, — я поднялась, несмелой походкой пойдя на выход. Лучше было и не пытаться анализировать всё сказанное мне. Лео верил в то, что Хенсоку виднее, куда идти и каким путем следовать.

Спустившись по ступенькам, я обнаружила Лео на дорожке возле башни. Замерев, потому что тут же попала под его взгляд, я поежилась и, стряхнув с себя оцепенение, подошла к нему.

— Ты хотел ещё поговорить с учителем?

— Нет, — он покачал головой в довесок, чтоб точно понятно, что "нет". — С тобой.

— Со мной? — как все хотят со мной поговорить! А результат, наверняка, будет одинаков. Я опять ничего не пойму. Лео ведь тоже не Цицерон, чтобы изъясниться четко и ясно. — Я слушаю, — и он онемел. Не навсегда точно, но я надеялась, что и не на слишком долгий срок. Опять накрапывал дождь, и затягивать уличную беседу не хотелось. — Ну?

— Я… — подстегнул себя монах. Мы давненько затяжно не полемизировали, и он, похоже, отучался быстро это делать. — Я не… не ищу повод, чтобы не уйти, — он поднял взгляд, но всё равно создавалось ощущение, что он прячется под бровями и в любой момент закроет веки, чтобы оказаться "в домике". — Долг прежде всего. Надо уйти, и я уйду.

— Зачем же ты остаёшься, пока я здесь? — уточнила я, вглядываясь в него. Попытавшись не сгибаться слишком сильно, он сцепил руки перед собой, на уровне груди, и затер ладонью кулак. Потом поменял их, продолжая крутить, как шарниром.

— Потому что… потому что ты… ты здесь, — руки расцепились и повисли по бокам, так резко, что я вильнула корпусом назад и обратно. — Я волнуюсь.

— За меня? — приятное тепло от удивления полилось по крови, побежало по коже мурашками. Он волнуется! Он кивнул. — Но что здесь такого может произойти? Меня никто не обидит, не ударит. Почти все стали моими друзьями.

— Я останусь, пока ты здесь, — упорно повторил он. Лицо его приобрело каменность, губы отвердели в непривычном для него выражении решительности.

— То есть, я буду виной тому, что ты не выполняешь долг? — я вспомнила, что Хенсок явно желал вытравить Лео отсюда побыстрее, и подключал меня к своему плану (всё равно думаю, что так и было), а теперь, получается, я его, наоборот, задерживаю? — Учитель меня возненавидит, если из-за меня всё останется на своих местах.

— Ты знаешь выход, — вдруг бросил зоркий взгляд Лео мне в глаза и сразу же отвел его. Фраза началась как вопрос, но кончилась, как утверждение.

— Уйти одновременно с тобой? — логично предположила я, догадавшись, что к этому всё и свелось. На лице бывшего привратника отразилось облегчение, что я угадала. — Одновременно, или вместе? — Не знаю зачем уточнила я.

— Со мной некуда идти, — отверг это предположение Лео и, отступив, завел руки чуть назад, словно готовясь на взлет. — Просто… девушке не место среди мужчин. Лучше уходи, — сказав это, он моментально сорвался и, разве что не вспылив, растаял в направлении ступ. Что это было? Забота, беспокойство или… ревность?

Примечание к части *Эфебия — государственная организация в Древней Греции для подготовки свободнорожденных юношей к военной и гражданской службе

Ещё немного 18 октября

Пока никуда не ушла, я быстро возвратилась на второй этаж и наткнулась на ожидающий взгляд Хенсока. Он знал, что я приду обратно? Опустевшая чашка была поставлена на стол, и он отвел от неё руку.

— Я заберу посуду? Помыть, — оправдала я для начала своё появление.

— Пожалуйста, — откинулся назад старик, наблюдая за мной. Я не стала испытывать себя, сражаясь с ним взглядами, опустила свой к посуде, и только тогда заговорила:

— Вы ведь очень хотите, чтобы Лео ушел отсюда, да?

— Видит Всевышний — кем бы он ни был, — по своей воле я никуда бы его не отпустил. Этот мальчик слишком дорог мне, — я не выдержала и подняла глаза, чтобы не только чувствовать, но и смотреть на искренность, льющуюся в голосе и отражающуюся на лице. — Каждый ученик, который проводит здесь длительное время, становится мне родным, как моим собственным сыном… Ты знаешь, своих детей у меня нет, но, открою тебе секрет, многие люди, не имеющие собственных детей, относятся к чужим с куда большей любовью, чем тем подарили бы родные родители. Я волнуюсь и переживаю за каждого мальчика, чья судьба когда-либо была мне вверена, но Лео — особый случай. Мне кажется, ты должна меня понимать без лишних объяснений.

— Я понимаю, — составив чашки на поднос, я оставила его стоять на столе и присела. Разговор был не из мимолетных и поверхностных, он требовал опереться телесно. — Однако Лео всё равно уходит…

— Как и все, рано или поздно, — Хенсок погладил столешницу, будто сметая крошки, и развел руками. — Какую бы боль ни испытывало моё сердце, я служу долгу, я служу высшей цели. Все они — ученики, монахи, все мы здесь служим или будем служить ей. Если раз дать слабину — всё пойдёт насмарку. И Лео тот, чей вклад в мир за стеной трудно переоценить. С его чистым духом и физической силой, с его уникальными способностями, он незаменим для защиты наших интересов.

— Ваших интересов? — побоялась я, что слышу о чем-то корыстном, но напрасно.

— Да, в наших интересах сделать мир немного лучше, добрее и порядочнее. И именно за это я боролся, и буду бороться до конца. Мне всё равно, если кто-то посчитает, что я много беру на себя, что решаю, что правильно, а что нет, как должно быть, а как быть не должно… Я никогда не просил ничего для себя, не искал для себя, я делал всё для блага людей вокруг. Не того блага, которое они сами себе сочинили, что оно им необходимо: пресыщаться и тонуть в роскоши, а того, которое заведено истинной мудростью. Это не мною придумано. Я получил завет и наказ от своего учителя, он от своего, и так по цепочке до времен, которые теряются в забытых далеких веках. Мы зовёмся буддийским монастырем, но, как ты, скорее всего, заметила, многое противоречит истинно буддийским установкам. Наше понятие справедливости так же не является каким-то буддийским, оно вообще не принадлежит никакой религии, нации, расе, особой касте. Мы никому ничего не навязываем и не пытаемся установить мировой порядок или господство. Мир прекрасен своим несовершенством, потому что благодаря этому в нем всегда есть чем себя занять, а бездеятельность первый путь к пороку. Но баланс и гармония должны существовать. Сильные должны быть наделены и умом, умные порядочностью, богатые щедростью, слабые защитниками, мужчины женщинами. И те, и другие для этого должны стремиться к развитию собственных достоинств.

— И как, по-вашему, должна вести себя достойная женщина? — полюбопытствовала я.

— Откуда мне знать? — вспыхнул Хенсок, и я не поняла на этот раз, было это комедиантством, или нет. — Я воспитываю мальчиков, а в девочках я ничего не понимаю. Какими должны быть женщины? Ну, наверное, противоположным тому, какими являются мужчины.

— Слабыми, глупыми, трусливыми и жадными? — предположила я, зная установки для настоящих мужчин, которые прививают учителя адептам.

— Ты всё сводишь к крайностям! — взметнул руки Хенсок и опустил их под стол, на колени. — Да и, я же сказал, что ничего в этом не понимаю. Вопрос не ко мне. Я знаю наверняка только одно.

— Что же? — видя, что настоятель не торопится с продолжением, пошевелила его я.

— Дарить сердце нескольким невозможно, поэтому больше всего я ругаю и презираю в мужчинах качества распутства и неопределенности. Если ты не можешь выбрать одну женщину и хранить ей верность, то о каком постоянстве в делах с тобой можно говорить? О какой верности долгу? Мужчина либо однолюб, либо подлец, — я внимательно замерла, видя, что это не конец. А концовка предназначалась именно мне, бойко отчеканенная Хенсоком: — То же самое касается женщин. Вот всё, что я знаю о требованиях к ним.

Он смотрел мне в глаза. Чем дольше это длилось, тем сильнее наливались мои щеки жаром, мне становилось стыдно и неловко. Подарить сердце только одному, иначе… если парень при неразборчивости связей — подлец, то я представляю, какой эпитет подобрал Хенсок для дам.

— Не все способны любить всю жизнь одного человека, — пробормотала я.

— Я не говорил о всей жизни, я говорил о единовременности. — уточнил дедушка, ещё хитрее прищурившись. Плечи мои невольно приподнялись, стремясь к мочкам ушей. — Конечно, любовь может пройти, не всем дана сила духа на столь крепкое чувство, что оно заполнило бы жизнь от и до. Да и не всем везет найти того, на кого стоило бы положить свою жизнь. Это не шутка, полюбить раз и навсегда. Но если никого не любишь, или неуверен, то нельзя тонуть во лжи, тешить кого-то надеждами, бежать за двумя зайцами, обманывать другого и обманываться самому, — мне казалось, что он хоть и говорил в мужском роде, предназначал это послание мне. Джин и Лео, Лео или Джин? Так что же, Хо? Джин или Лео? Кто тебе нравится больше? За кем ты пойдешь отсюда? Вот что я слышала в словах Хенсока. — Ты согласна? — как бы подтверждая мои мысли, спросил он. Поджав губы, я опустила глаза. Что я могу ответить? Да, согласна, я тоже хочу, чтобы парень, которого выберу, любил меня одну и больше никого, не засматривался на других, и, конечно, не выполняй он этих условий, я буду ревновать, злиться, и считать его недостаточно любящим. Но разве при этом я задумалась сейчас над своим поведением? Вернее, сейчас-то, под руководством Хенсока, задумалась, а где была до этого? Витала в облаках? Я смотрела на Лео, на Джина, на Чимина и Джеро, я думала о них, обмозговывая, кто лучше, кто больше нравится и чем нравится вообще. Разве это ни есть уже признак морального распутства? Я пришла сюда узнать о том, кто украл мой первый поцелуй, всего-то. Узнать для того, чтобы, возможно, полюбить этого юношу и жить с ним до конца дней своих долго и счастливо — так я видела эту ситуацию, когда вошла в Тигриный лог. А что же вместо этого? Я поцеловалась уже и с Джином, и с Рэпмоном (пусть и не по своей воле), едва не сподобила на это Лео (или всё же сподобила?), пересмотрела половину адептов голыми, себя показала немало кому (пусть и то, и другое без желания, по необходимости). И всё несется дальше, такое интересное, увлекательное, и я не останавливаюсь, а слежу за событиями и радостно в них участвую, потому что это разнообразит мою жизнь и приносит удовольствие, пусть не без переживаний и с тревогами, но всё же. Просто потому, что я не имею смелости сделать то, чему учатся адепты: определиться. Им внушают эту мысль о постоянстве во всем, о том, что ты должен знать четко, чего хочешь и к чему стремишься, не ради себя, а ради как можно большего блага для как можно большего количества людей. Итак, возвращаясь к моему выбору: Джин, Лео, или узнать, кто поцеловал меня? Начнем с последнего. Это даст мне удовлетворение, но ничего больше. Да и кроме меня никому ничего не даст. С этого пути — пути разгадки и опознания, — меня сбили двое других, Джин и Лео. Что было бы, если я ушла с Джином? Возможно, я стала бы с ним счастлива. Это всего лишь возможность, но с большой вероятностью. Я сделала бы то, что нужно для меня самой. А теперь последнее — Лео. Он нужен и мне, и миру, людям. Но из-за одной меня он задерживается здесь. Если я уйду с ним, это будет не для меня, потому что с собой он никого не зовет. "Со мной некуда идти" — только что сказал он. Некуда, но есть зачем. И я нужна ему, для того, чтобы он адаптировался и не растерялся, хотя бы тут, пока мы ещё под одной крышей — образно выражаясь, — я могу сделать что-то для Лео, чтобы он возвращал добро, а не был одиноким и с прорвой потаённого зла. Разве не может оно однажды прорваться? Его нужно исчерпать. Если я выберу то, что ничего не принесет мне, но принесет пользу другим, это будет значить, что Тигриный лог научил меня главному.