— Не знаю, — повторил Ви. — Если я буду отлично это делать, то почему бы нет? Но просто вот бить кого-то и получать за это награду? Нет, я бы не смог. Если бы можно было так, чтобы защищать слабых, вот как ты в полиции будешь, и за это чтоб зарплата, то тогда можно.

— А ты, Рэпмон? Чем бы занялся? — Джей-Хоуп перевел взгляд на следующего.

— Я бы взялся за ум и помогал отцу с бизнесом, — уставившись в землю, он стал вспоминать о прошлом и, возможно, раскаиваться и жалеть о том, как вел себя, когда был свободен и неприкаян. — А часть денег отдавал бы на благотворительность. И Тигриному логу бы заплатил, чтобы побольше мест для адептов было, — Рэпмон улыбнулся, покорив меня теплотой этой улыбки. — А то чего так мало пацанов умнеет? Пусть хоть полсотни тут поживет. Но драки точно не моё. Я рад, что учусь им и кое-что уже умею, но это так… для развития своего и пользы окружающим.

— Чимин? — вывел его из транса слушателя Джей-Хоуп, что тот аж выпрямился, опершись о колени вытянутыми руками. Повозив по ним ладонями, парень тряхнул челкой.

— Я с детства мечтал стать бойцом, но не думал, что буду воином… конечно, можно выполнить долг родине, сходить в армию, но военным я бы не стал. Я бы так и так продолжал заниматься боевыми искусствами, только на это не проживешь, поэтому пришлось бы искать ещё какую-то работу… мне нужно помогать родителям и младшему брату.

— А я, если бы вышел отсюда, — вальяжно развалился Шуга, задрав голову к небу. — Всё равно вернулся бы обратно.

— Серьёзно? — удивились мы с Джеем.

— Абсолютно. Я хочу тут жить всегда. Лет через пятьдесят займу место Хенсока и буду издеваться над новобранцами. Красота! Такие, как Сандо, у меня будут на вечной гауптвахте или картошку чистить ведрами.

— У тебя неправильная тактика воспитания, — покачала я головой. — А где пряник после кнута? Да и к тому же, Сандо не заслуживает такого отношения. Его можно и нужно понять.

— Ты заступаешься за этого террориста? — ахнул он, приподнявшись на локтях. Я успела в обед рассказать о том, с кем я теперь буду заниматься, и предупредила Мина об изменениях. — Ты, вообще, на чьей стороне?

— В Тигрином нет разных сторон, Шуга, — я поднялась, отряхнув хакама. Пора возвращаться к обязанностям уборщицы. — Мы все здесь равны, мы все здесь в одинаковом положении.

— Изыди, человек с промытыми мозгами, ты как сектант, — шутливо перекрестился от меня Юнги. — Любовь к ближнему, подставь вторую щеку… хотя нет, это ж христианство. Чего ты нам ещё проповедовать будешь?

— Ничего помимо того, что говорит мастер Ли, — вздохнула я. Почему как только делаешься добрее и пытаешься стать терпеливым, вокруг это воспринимается ненормально? Но я не хочу возвращаться к прежнему темпу и нервозности, я хочу остаться такой, какой становлюсь и какой стану.

И вот настало утро. Оно не могло задержаться где-нибудь подольше? Из постели я выбралась особенно нехотя. Нехотя оделась, нехотя обулась. Вяло выбравшись из комнаты, я так же побрела по ступенькам, ища глазами крюк, за который можно было бы зацепиться. Вот неплохая лужа, был бы якорь — бросила бы. Сандо не расстроится, если я не приду в спортзал. Поздороваться что ли с Джей-Хоупом? Задержаться у калитки, поболтать. Так, ладно, соберись! Хо, ты не тряпка, ты боец, ты ученик великого монастыря. Настолько великого, что о его существовании мало кто знает. Оно и лучше. Я добралась через силу до нужного уровня и, шурша плечом по стене, как нерадивый школьник, который прогуливает, плелась последние шаги. Внутри слышалось движение, донесся стук по груше. Ага, уже там. Взявшись за дверь, я потянула её, сдвигая. Сандо остановился, в белых штанах от тобока, обнаженный по пояс и уже вспотевший, от усилия в занятиях и гнева, предполагаю. Чимин, как узнал, что я девочка, раздеваться перестал, как бы ни бывало жарко, а этот явно не брал в расчет подобные нюансы. Он старался игнорировать мою женскую сущность, чтобы как-то забылся казус с его эрекцией. Это мои домыслы, возможно, в его голове всё звучит по-другому. Например: "Убить негодяя, убить негодяя, убить, убить, о, девочка какая-то, убить негодяя, убить, убить негодяя".

— Доброе утро, — прошла я на несколько шагов и застыла, ожидая ответа.

— Ну, — без приветствия, развел Сандо руками. — И что вы обычно с Чимином тут делаете?

— То же, что и все другие адепты на спаррингах. — "Спариваемся" — едва не пошутила я, но сдержалась.

— И он, конечно же, тоже знает, кто ты? — я кивнула. Ну, точно, про спаривание стоило пошутить, очень к слову. — И всё равно тебя тут лупит?

— Он меня ни разу не ударял. Он останавливается вовремя, — похвалила я друга в его отсутствие.

— М-да, не серьёзные это тренировки, когда вынужден всё время сдерживаться. Понятно, почему он так медленно повышает свой уровень. Теперь ещё и я должен ползти по этому пандусу для инвалидов, — Сандо обнял одной рукой грушу, другую уперев в бок и разглядывая меня. Это как человеку, никогда не евшему устриц, принести их: даже не знаешь, за что взяться для начала.

— Не нравится — не делай этого.

— Я ходил к Хану вечером, пытался его уговорить вернуть всё на свои места. Он ни в какую.

— Тогда просто разминайся там сам по себе, а я буду тут, сама по себе, — предложила я.

— Ты здесь не для того, чтобы изучать искусство боя, так? Тебе всё равно на подготовку и технику.

— Сначала это было так, — остановилась я под турником, приготовившись уже запрыгнуть.

— А потом захотелось тоже научиться? — я обернулась, пытаясь не глазеть на его шрам под сердцем. У него был ещё один, нефизический, который нельзя увидеть, но тоже на сердце. И я о нем знала. Не могла не думать об этом, даже подняв глаза к его издевательской ухмылочке.

— Захотелось.

— Стадный инстинкт, — бросил он, разворачиваясь к груше. Набрав легкие воздуха, я быстро пересекла разделяющее нас расстояние и вкопалась перед ним. Он ошарашено качнулся назад.

— Это у меня-то стадный инстинкт? Не хочешь поговорить о по-настоящему стадном, а? — Сандо расширил черные очи, не понимая, о чем я? — О девочках, которым дороже бабло и дорогие шмотки, вместо любви? О дурах, которые удавятся за последнюю модель айфона, потому что у других есть, а у неё нет!

— Замолчи…

— …о тех, которые разрушат чужую жизнь тем, что стадом бегут за деньгами и комфортом, живут инстинктами и не включают голову и не имеют души, чтобы почувствовать хоть что-то и подумать о ком-то, кроме себя!

— Замолчи, я сказал! — гаркнул Сандо, но я не сдамся. Я не замолчу. Пусть слушает и хлебает то, что заслужил! Своей глупостью. Потому что любить нужно достойных и да, пусть сердцу не прикажешь, и он ошибся, но сейчас, когда её уже нет в живых, почему нельзя понять, какой она была? Почему нельзя дать шанс какой-нибудь скромной и доброй девушке где-нибудь далеко отсюда, которая полюбит его по-настоящему?

— Тошнит от вас, таких вот идиотов! — выплюнула я, и поняла, что в этот момент извергаю и свою обиду. Такими, как его покойная возлюбленная, у меня была большая часть одноклассниц, и у них были поклонники, парни, за ними ухаживали и сыпали валентинками на День всех влюбленных. А у меня никогда этого не было, просто потому, что я была не такой. Потому что меня не интересовали тусовки, деньги, шмотки и разукраска индейца, чтобы поймать себе жениха получше. — Вы влюбляетесь в картинки, вы цените тех, которых можно купить! Почему? Потому что это престижно, или потому что для этого не нужно ничего с собой делать? Достаточно денег заработать и всё, и можно оставаться злобным, тупым, эгоистичным ублюдком!

— Да ты!.. Да что ты вообще?!. — Сандо задыхался от негодования, и мы так подняли тона, что я, опомнившись, побоялась, что нас услышат снаружи. Мы орали друг на друга, как ненормальные. Это должно было рано или поздно случиться, с такой-то неприязнью. — Если на тебя не обращают внимания, то нечего завидовать красивым девушкам! Ты поэтому пришла сюда? Чтобы потереться среди кучи парней, потому что иначе не получается?

— Ах ты!.. — занесла я руку для пощечины, но передумала. Нет уж, он меня не бьёт, и я не буду. Справедливость. Оскорблю его посильнее, и хватит. — Если я такая ужасная, то что это у тебя эрекция возникла, не подскажешь?

— Подскажу! — крикнул он мне в лицо. — Он встал дыбом от ужаса!

— Засранец! — прошипела я и, попытавшись ударить его, замахала руками, но он уворачивался так быстро, что ни один мой удар не достигал цели. Я подключила ноги, чтобы свалить его, сбить, но ничего не получалось, он просто отступал, или перепрыгивал, или юрко вертелся вокруг, почти не уставая, а я, бросаясь на него забыла о словесной грызне и мечтала только о том, чтобы отлупить его. — Ненавижу! — добавила я, горячась, и продолжила, настигая его, но никак ничего не добиваясь. Сандо, наслаждаясь превосходством, постепенно заулыбался и, в результате, охамел и вообще остановился. Я замолотила его со всех своих сил, попадая в грудь, плечи, живот, который он напряг, сделав почти каменным. К тому моменту я почти выдохлась и, хотя мне казалось, что я бью сильно, силы были на исходе. — Козёл! Засранец! — успокаиваясь, стукнула я его ещё, и ещё, пока он уже не поймал меня за запястья и не развел руки, угомонив. Задыхаясь от одышки, я замерла в засадной позе, прожигая его взором. Он, сдерживая надменную улыбку, безмятежно приподнял брови.

— Это всё, что ты можешь? — я не отвечала, пыхтя и вырываясь. И чем больше я вырывалась, тем сильнее Сандо радовался тому, что это у меня не получается. — Вот видишь, мне тебя бить незачем, ты себя о меня сама избила, — я попыталась наступить ему на ногу, но он и это предвидел и вовремя отдернул её. — Что это с тобой? А как же сдерживать ярость? Кто тут у нас пытался быть психологом? Как же доброта, всепрощение? Почему ты злишься, Хо? Это же нельзя. Раз легко советовать быть сдержанным, стало быть, и следовать своим советам легко, нет?