— Да мы уже его приготовили, — Рэпмон вздохнул, не зная, с какой стороны ко мне зайти, чтобы я оживилась. — Ты главное поднимись и иди кушать.

— Я даже гонг не слышала…

— Мы ещё и не долбили в него.

— Не хочу есть, — честно сказала я. В рот ничего не полезет, даже если почую аромат еды.

— Надо, — повторил парень указание всех родителей в мире. Я промолчала. Он опять шумно вздохнул, чтобы я не забывала о его присутствии. — Ну, чего ты, Хо… давай уж раз ты у нас мальчик, то и крепись, как мальчик. Всем грустно, но мы ж не куксимся по углам.

— Джин ушел из-за меня, — Поправив затекшие ладони под щекой, я отвела взгляд от священного огня. И у него есть душа. В Тигрином логе я стала замечать, глядя на живой огонь, которого почти не видим в повседневных делах модернизированного мира, что он похож на вечно танцующий дух. Горит и радуется, пока не погаснет — умрет. Есть в этом что-то божественное. Лучше буду смотреть на подножье алтаря, ещё ниже, к плинтусу, где мой уровень.

— Почему это?

— Мы с ним поцеловались, — признала я. Так всё равно на всё стало… и врать надоело. Соберись сюда сейчас все адепты, я бы призналась в том, кто я. Рэпмон помолчал, и вдруг, бодро и возмущенно подскочил.

— Но я же тоже тебя поцеловал! А я ещё здесь. Это несправедливо! Тем более, если тебе так дорог Джин… я пойду и скажу Хенсоку, чтобы выгнали меня, вместо него! Во всем признаюсь! — вот это заставило и меня, наконец, приподняться. Сев, я едва успела развернуться и схватить его за ногу, за штанину, поскольку он уже собрался уходить.

— Стой! Ты чего? Тебя выгонят не вместо, а в том числе! — он посмотрел на меня сверху вниз. Я задрала голову и умоляюще на него воззрилась.

— Ну и ладно, зато всё будет честно! Мы одинаково провинились, почему нести наказание должен только он?

— Рэпмон, не заставляй меня страдать ещё больше! — дернула я его, чтобы он сел обратно. Но его было не просто сбить с ног. — Я не переживу, если ещё хоть один человек уйдет отсюда из-за меня!

Я тянула его на себя. Он не двигался. Мы смотрели друг на друга. Покусав нижнюю пухлую губу крепкими белоснежными зубами, Рэпмон неохотно опустился, строго опустив брови.

— Я не думаю, что ты так уж виновата в уходе Джина. Если бы меня тогда засекли и выгнали, разве ты была бы виновата? Ведь это я тебя поцеловал.

— Но с Джином — это моя провокация, — уже даже не краснея, а бледнея от стыда покаялась я.

— Да ты ещё и провокаторша? — улыбнулся монах. На щеках прочертились две ямочки. — Вот уж не думал.

— Это ужасно…

— Ну, и что? Что дальше-то? Ты будешь сидеть в этой пагоде, пока не покинешь монастырь? Или пока не умрешь с голода? — пожав плечами, я уставилась в пол. Откуда мне знать? Не многие знают, почему ушёл Джин, так что осуждающие взгляды я ловить не буду. А вот странное поведение точно заметят. — Давай-ка, пошли в столовую.

— Не могу… нет, мне надо побыть одной…

— "Я девочка, я хочу страдать!", — пропищал Рэпмон, закатив глаза и издеваясь над женской манерой. — Так что ли? — Он завел руку, собираясь приобнять меня за плечо, но не довел её до конца. — Можно? — спросил он разрешения. Я, подавленная и безвольная, кивнула. Он положил ладонь мне на плечо, усевшись впритык, но ничего такого пошлого, с подтекстом, я в нем не заметила. — Ух ты, впервые обнимаю девушку, как друга, — расплылся он. — Ты открываешь во мне новые грани, — Тепло, хоть какое-то, которого я хотела, снизошло. Мне было приятно, что меня не оставили одну, хотя я и рвалась к уединению. Положив голову на плечо Рэпмона, я едва не всхлипнула. — Пока ты тут маятой страдаешь, там полмонастыря плюётся на нашу стряпню. Ну, наша Хо вернется к нам или нет? — он потряс меня, чтобы я откликнулась. Не выдержав, мои мышцы расслабились и без моего участия выдали улыбку. — Так-то лучше, — встав, парень поднял меня за подмышки. — Нечего нас сиротами оставлять.

— Чонгук! — вспомнила я и, попытавшись собраться, отряхнулась, скрутила коврик, вернула его на место и, в компании Рэпмона, добралась до столовой.

Не поев, я сразу же взяла тарелки на поднос и, провожаемая взглядами с моего столика, ушла к мальчишке, заботу о котором препоручил мне мастер Хан. Война войной, а время обеда, как говорят военные. И, раз я почти что ученик школы боевых искусств, где долг стоит на первом месте, то это и моим девизом должно быть. Сокрушаться можно сколько угодно, когда обстоятельства позволяют, но когда есть дела, их требуется закончить, прежде чем заниматься мытарством. Чонгук лежал с вытянутой ногой, высунутой из-под одеяла и перебинтованной эластичным бинтом. Он читал трактат "Искусство войны" китайского военачальника Сунь Цзы.

— Доставка пиццы! — заставила я себя улыбнуться, чтобы не носить с собой тягостной атмосферы. Мальчишка отвлекся, отложив чтиво и встретив меня взглядом.

— Так уж и пиццы? — хмыкнул он, недоверчиво поглядев на тарелку.

— Ладно, прости, но это всего лишь обычная похлебка и рис, — присела я на табурет и протянула ему поднос. Приняв, он поставил его себе на колени. — Какие умные книжки тебя интересуют!

— Да нет, — отодвинул он её ещё дальше, чтобы не заляпать едой. — Это я не был на лекции учителя Ли, и он принес мне кое-что из того, что я пропустил. Интересно сегодня было?

— Я тоже не ходил, — призналась я.

— А ты чего? Занят был? — Я отвела глаза, перед которым вдруг возникло воспоминание о том, как я выбежала, ничего не понимающая и потерянная, из-за яркой звезды на небе, и столкнулась с Джином. И вот, подо мной ломается табурет, и он ловит меня, спасая от падения. А потом мы убираемся в библиотеке, где он то и дело касается меня, словно невзначай, и признаётся в саду, что всё обо мне угадал, и прижимает меня, перепуганную, в бане, чтобы Шуга и Ви не увидели, обнаженную… дрожащая и взбудораженная, я вижу, как он раздевается, чтобы залезть ко мне в бочку, и наши мокрые руки переплетаются, и его ноги под водой скользят по моим… цветная лента снов, светлых видений, как фотоальбом со снимками, где запечатлелось самое счастливое и важное.

— Да, занят, — кивнула я.

— Жалко, ладно, тогда Чимина спрошу, он мне расскажет, о чем шла речь, — захлюпал Чонгук с ложкой первое блюдо.

— А о чем это "Искусство войны"? Разве там не тактика и стратегия? — решила я ещё некоторое время составить ему компанию. — Зачем они нам?

— Не, там не только это, — отвлекся Чонгук, облизнув губы, отломил кусочек цампы, прожевал. — Вообще есть философские мысли, применимые и к обычной жизни. Автор пишет, что любое сражение, даже выигранное, требует затрат и расхода чего-либо, поэтому истинный победитель тот, кто избежал столкновения, поборов врага до конфликта, не вступая в него. В общем, надо избегать насилия до последнего. Это плохо.

— Хорошая книга, — согласилась я.

— Да, правильная такая в целом, соответствует настроению, которое нам проповедуют, — опустошив одну миску, он подвинул вторую, с рисом и овощами. — Но, с другой стороны, есть рассуждения, что коли ввязался, то все средства хороши. Особенно обман.

— Разве нас не честности тут учат? — удивилась я.

— Так нас учат быть честными с кем? Со своими, — Чонгук замер, задумавшись. — В этом и вся сложность. Быть умелым вруном, но при этом не скрывать правды от близких. Это не только боевое, это и актерское мастерство какое-то, потому что, по сути, нужно уметь быть разным. Или совмещать несовместимое.

— Например, воин-монах? — подсказала я. Мальчишка кивнул. "Или мальчик-девочка" — подумалось мне. Быть откровенной со своими… мы все тут братья, должна ли я принять в круг доверия всех? Ведь даже открывшись Рэпмону, который вызывал опасения, я только выиграла. Да, он накинулся на меня с неожиданности, но теперь он всего лишь ещё один мой друг, который поддержал меня. Как угадать, кому доверять можно, а кому нет? По логике, здесь, в Тигрином, мне все должны быть родными людьми. Чем больше я с ними общалась и узнавала систему преподавания Хенсока, тем больше понимала, что случайных и подлых людей сюда бы никто не взял, а если в них и было что-то такое, то оно искореняется. Да и в ком бы ни искоренилось, поживи они с нами, в наших условиях?

— Спасибо, — доев, вернул мне Чонгук пустую посуду. — Спасибо, что заботишься обо мне, старший брат.

— Не за что, — улыбнулась я его дружеским, буквально семейным словам.

Выйдя задом, чтобы прикрыть за собой дверь, я стукнулась тем же, чем и выпятилась вперед, обо что-то. Вернее, о кого-то. Развернувшись, я обнаружила недовольного Сандо, которого и толкнула-то не сильно. Но его черный взгляд уже метал молнии, испепелял и ненавидел. А я-то надеялась, что бешенство лечится.

— Всё прислуживаешь, коротышка? — скрестил он руки на груди, не отходя.

— Не так уж я и мелок, — ладно б ещё Лео так сказал, но Сандо был выше меня сантиметров на десять, может быть. В плечах шире, конечно, и крепче, но что обзываться-то сразу?

— Что, ушёл твой друг закадычный? — мне захотелось дать ему по лицу. Какое право он имеет говорить о Джине?! И пусть агрессия между ними сошла на нет под конец, но со мной, видимо, примиряться не спешили. И я бы разгорячилась, поддавшись злобному тону, но вспомнила, что обещала себе не сердиться на Сандо.

— Слушай, мне жаль, что у тебя всё так вышло…

— Не нужна мне жалость! — прорычал он, убрав насмешливость и заменив её на неприкрытую ярость. — Я рассказал не для того, чтобы ты слезу пустил и попытался меня понять… всё равно не поймешь! И вообще, черт меня дернул за язык. Не за чем тебе знать всё это! Забудь, понял?

— Я могу не напоминать тебе, но сам склерозом не страдаю, — огрызнулась я. Хорошо, что надо было держать поднос, иначе бы руки выдали мои нервы, теребя что-нибудь или стискивая.