— Выбирать по богатству — последнее дело, — со своей женской точки зрения прямо сказала я. Среди девушек, благородных и романтичных, принято осуждать меркантильных дамочек за натуральное продажное блядство! Не только мужчины клеймят шлюхами охочих до финансов особ. — Она должна была любить тебя любым!

— Она и любила! — чуть не подскочил Сандо, но Лео осадил его за плечо. — Но только дура пошла бы замуж за кого-то без гроша в кармане. А она была и красивой, и умной… — По-моему, он просто идеализировал ту, в которую был слепо влюблен. И страсть к которой не отпустила до сих пор. Но говоря о ней в прошедшем времени, он выдавал, что её… уже нет? Потому что с таким пылом вряд ли говорят о вычеркнутых из сердца людях.

— Это… это за неё ты хочешь отомстить? — робко спросила я. Пальцы Лео сжались на его плече. Судорожно мечущиеся на колене пальцы руки смуглого брюнета вцепились в булку, которую держала другая и начали её безбожно сминать, не осознавая своих действий. Рвущаяся и крошащаяся, она комками падала на землю. Его темно-розовые губы разомкнулись:

— Он был ужасный ревнивец… — сухо, ошпариваясь о каждый слог, отмеривая слова, как пароли разведчика, как вынужденные признания на допросе после пыток, Сандо перевернул мешок души, развязав. И оттуда вываливались разрозненные откровения. — Лучше неё не было, конечно, как не ревновать! Ей хотелось роскоши, она имела на неё право… бриллианту — достойную оправу. Олигарх, бизнесмен… Они и месяца не прожили, как он начал поднимать на неё руку… я не знал… не знал об этом. Иначе сразу бы… всё равно, что потом. Убил бы его, гада. Но она молчала… стыдно… не дождалась же… как позвонить? Глупая… я же всё понял… Полгода прошло… набралась смелости. — ему не хватало только покачиваться. Смирительной рубашкой работал Лео. Глаза безумные, но от умалишенного отличали остекленевшие слезы, осмысленные мужские невыразимые слезы, каких у психов быть не может. — У нас же с ней не было ничего до того, как я ушел в армию… так, встречались… говорила: вернёшься, поженимся. Вернулся… замужем уже. И вот — позвонила. Плачет… плохо ей с ним. А он не отпускает. Собственник… Люблю, говорит. Мне. Про меня. Давай встретимся. Пригласил… пришла… — Сандо напряг брови до такой степени, что они могли выпрыгнуть со лба, две черные молнии гнева. Вены выступили на висках. Горячую кровь не остудишь до самой смерти. — А на второй раз, когда опять встретились… он выследил. Охранял её, как пёс. Ворвался со своими телохранителями — шавками своими… и на меня — ноль… нет бы, как мужик… нет… на неё бросился… я на него… а их там — десяток… и он её бьёт, бьёт… — он вдруг застыл. Обездвижился. Превратился в каменного ангела, которые меня всегда пугали на надгробиях. Эпитафия любви с пустыми мраморными глазами. Сандо закончил рассказ так ровно, словно всё читал по листку. Эмоциональных сил не хватило, чтобы переживать это в тысячный раз до конца — в себе, вслух, возможно, впервые. — Сколько там было крика… я разметал половину этих ублюдков, но они вставили мне нож под сердце и отбросили к стенке. Перед тем, как померкло всё передо мной, я увидел её остановившиеся глаза на окровавленном лице… очнулся, к сожалению, живой. В больнице.

Молчание. Где-то в горах тревожно воскликнула что-то птица, о чем-то своём, или подхватывая подслушанную историю? Тишина Тигриного лога отсекла нас троих от целой Вселенной. Лео, с неузнанной матерью-проституткой и загубленным детством, Сандо, с неверной возлюбленной, загубленной тираном-мужем, и я. Обычная, ничем не примечательная девочка, которой хочется разорваться между ними, не зная, кого сильнее утешать? Как им помочь? Как? Сандо опустил глаза и заметил, что превратил марципан в бублик с потрепанными краями. Отломив кусочек, он быстро закинул его в рот, лишь бы избавиться от монолитности нашего сидения.

— Его посадили? — потребовала я логического завершения.

— Нет, — хмыкнул рассказчик, саркастически и жестоко улыбнувшись. — С его-то деньгами? Его даже не обвинили. Он накатал заявление, что это я с ней сделал… а потом пытался покончить с собой. Пришёл в больницу и сказал… не он, его юрист, что если я выкарабкаюсь и попытаюсь заговорить, то сам окажусь за решеткой, а если промолчу, то дело замнут. Мне нечего было противопоставить… и я знаю, что никто бы мне не помог… он слишком влиятельный человек. И я должен сам… суметь… убить его.

— Некоторых, всё-таки, нужно убивать. — Я распахнула рот. Это сказал Лео! Лео! Он признал, что убивать нужно?! Он же не хотел… он боялся стать машиной убийства! Но в его интонации не было обреченности. Сейчас он сказал это хладнокровно. Рассказ произвел на него сильное впечатление, если он так всё заключил. Привратник поднялся. — Давай продолжим занятие, нам многое предстоит разучить, — Лео обратился ко мне: — Оставь тарелку здесь, ладно? — блекло улыбнувшись (совести не хватало сиять широко), я кивнула и, взяв немного выпечки с собой, пошла искать Джина.

Меня шатало, не хуже, чем Сандо. Он выговорился и, не знаю, насколько полегчало ему, да и полегчало ли, но меня опять придавило ко дну. Как ужасны были его муки! Я бы не вынесла подобного, я бы сломалась, объявила бы голодную забастовку и умерла в клинике, следом за возлюбленным. А он оклемался, поднялся, и нашёл силы идти к цели, сложной, но стоящей. Таких уродов, как его личный враг, надо изживать со света и, осмысляя роль Сандо с тех пор, как он потерял Её, я поняла, насколько благородна его миссия, насколько достойно его праведное зло. Что-то подсказывало мне, что когда Лео произнес "нужно убивать", он вспомнил о директоре цирка, застрелившем его любимого четвероногого друга. Найдет ли он его, спустя столько лет? Жив ли тот ещё? Вот чего боялся Сандо: опоздать. Ему ждать куда дольше, чем один месяц до выпуска.

Блуждая по монастырю, я заметила огонек в оконце библиотеки и, предчувствуя, что найду там того, кого ищу, постаралась отвлечься. Ноги сами пошли быстрее. Дверь без сопротивлений поддалась, приглашая меня в книжный уют. За одним из читальных столов сидел Джин, листая какой-то фолиант под лампой. Он поднял взгляд. Я преодолела расстояние, разделяющее нас, ещё быстрее, и скоро положила угощенье рядом с его рукой, придерживавшей страницы.

— Ты не пришёл в столовую… я хотела, чтоб ты поел свежими, — оправдала я своё появление.

— Спасибо, мне очень приятно, — улыбнулся он и, посмотрев на результат моего труда, вернул взор к строчкам. Нет, ну это уже нахальство! Где мой прежний ухажер?

— Почему ты не пришёл? — облокотилась я на тот же стол.

— Читал, — не прерывая чтения, сказал Джин.

— Ты обещал не врать, — по-детски наивно состроив глазки, укорила я. Парень посмотрел на меня исподлобья.

— Я правда был здесь. И читал. Пытался читать.

— А причина?

— Неугасимое стремление к самообразованию, — я опустила глаза к его чтиву, и начала вслух, с того места, где над основным текстом страницы, по ходу всего издания, повторяется надпись, напоминающая о названии:

— "История зо… — Дальше не видно из-за его руки. Он ловко захлопнул книжку, тертую и старую, в кожаном переплете. Сунул её в ящик стола. — Что-то интересное или очень-очень взрослое?

— Ничего особенного. Нудная научная писанина.

— Так, даже не попробуешь? — Ткнула я на марципаны. Неужели он так обиделся на меня из-за Лео? Я не хочу сказать, что нет повода… но ведь Джин же мне не парень! Я могу хотеть поцеловать другого. Но я и Джина хочу поцеловать… я слишком распутна для этого места. А после повести Сандо… Я вовсе не поцелуя хочу. Не только его. Я хочу, чтобы и меня кто-то вот так же полюбил. Беззаветно, утопично, сказочно. От и до. Сам оправдывая недостатки, вгрызаясь в каждую мелочь, связанную с чувством, сгоряча, навсегда полюбил. Чтоб знать — умру, и не буду забыта, всё равно со мной в сердце останется. Я влюбилась в Сандо, как в возлюбленного. Я мечтала о таком же, но на его святую любовь посягать и не думала.

— Прости, да, конечно, — стряхнул с себя какую-то пелену Джин и принялся есть. Я села рядом.

— Я буду более честна, и скажу, что думаю. Мне не хватает нашей дружбы, — вздохнула я. Он дожевал. Проглотил.

— Я не переставал быть тебе другом, — посмотрев на меня, он завлекающе блеснул зрачками. — Стало быть, тебе не хватает чего-то другого…

— О чем ты?! — пихнула я его в плечо. Он засмеялся.

— Судя по реакции, ты поняла, о чем.

— И вовсе нет! Не надо мне другого…

— Хорошо, потому что близится полнолуние, во мне скоро проснется похотливый оборотень, и мне будет не до игры "дойди до грани", — Я скукожилась, подозрительно на него косясь.

— А сейчас с тобой что? Нашёл запасы брома? Передозировка?

— Нет, сейчас я проводил эксперимент, — Джин развернулся ко мне. — На тему: девочкам нравится бегать за теми, кто не обращает на них внимания, — я поалела, как арбуз, и ударила его ещё раз.

— Ах ты! Жулик!

— Я бы недолго выдержал, но ты сдалась первой. Извини, я всего лишь хотел убедиться.

— В чем? Что меня заденет твоё новоявленное равнодушие?

— Что у нас с Лео равные шансы, если я буду таким же загадочным и неприступным. Но, увы, я не такой невинный, и слишком пошл для светского общества нашего микрополиса. Не настолько, как Рэпмон и Хансоль, но уж куда порочнее большей половины, — я пристыжено заковыряла облупляющийся лак со столешницы.

— Я не буду больше ходить за Лео, — Всерьёз ли я собиралась дать это обещание? Или мысли вслух, не подкрепленные пока уверенностью? — Он… он, действительно, слишком чист и невинен. Даже по сравнению со мной! Да, он мне очень понравился… но я не смею больше соваться к нему… — Джин настойчиво на меня смотрел, словно ожидая чего-то. — Да не было между нами ничего! Даже поцелуя, — или он был? Как его считать, если я осталась неудовлетворенной? И Лео не хотел, чтобы он произошел. Стало быть — не было? — В данном случае мне тоже пришлось бы действовать самой, а я в поцелуях не мастерица, — я ехидно изобразила вредную мордашку. — Ты же не учишь меня целоваться!