Не оставалось ничего, как прибиться сзади и не отставать, чтобы не погибнуть на подступах к рощам, не быть съеденной тиграми, укушенной змеями, не сорваться в пропасть и не сломать себе какую-нибудь кость. Но когда мы вышли за территорию монастыря и прошли немного, я поняла, что даже ладонь Лео, сжимающая мою, не сильно мне помогает. Я прицепила корзину к своему хребту, чтобы балансировать свободной рукой, но ноги всё равно наступали куда-то, где глаза не различали поверхности, срезанная или ровная, гладкая или бугристая? Есть ли камни или корневища? Я не распознавала ничего, замедляя наше передвижение до метра в минуту. Лео терпеливо ждал и страховал, пока я, как слепая, нащупывала ступней впереди себя пространство, и потом уже ставила ногу. Когда я спотыкалась, то заваливалась вперед, хватаясь за его предплечье и обвисая на нем. Было неудобно, но имелся ли иной выход? У него правая рука, пока мы доберемся до верха, вытянется на несколько сантиметров. Очередной раз поймав меня, Лео остановился.

— Возьми гитару, — снял он её с себя и протянул мне. Я непонимающе вылупила глаза. А то мне так легко идется?

— Ты шутишь? — не верила я, что он нагрузит меня ещё больше. Месть за что-то? Но я всё-таки взяла её, продела через голову ремень и перекинула назад, ко всей своей ноше.

— Забирайся, — присел Лео передо мной, развернувшись задом. Рассудок отказал мне на целую вечность, как мне показалось. Сжав челюсть, чтобы она не отвалилась, я стояла и смотрела на светлеющую рубашку привратника, подставившего спину, чтобы я залезла на неё и поехала, как на какой-то рикше.

— Я… я не очень легенькая, — предупредила я, всё ещё сомневаясь, что решусь забраться на эти натруженные плечи. Эти идеально широкие и сильные плечи, которые я лишь издали видела в источнике. Я никогда не думала, что коснусь их, пускай и через одежду. Лео не поднимался и ждал. — Ну ладно… — коли сам предлагает, почему бы нет? Или ему просто надоело, что я несносная обуза, занимающая так много времени? Он с легкостью карабкался по склону, так что на своей спине ему придется терпеть меня меньше, чем висящей на руке.

Наклонившись, я поправила свой груз, чтобы не спадал вперед и, обвив шею Лео, стараясь сделать это как можно более свободно, занесла свои ноги вокруг его поясницы. Заведя назад руки, парень подхватил меня под бедра и, подкинув повыше, поднялся. Я ощутила грудью его мощную спину, выручавшую и прикрывавшую меня с самого моего появления здесь. Лео уверенно двинулся вперед, видя, как кошка, а я могла расслабиться и не пытаться угадывать преграды и ловушки из булыжников или путающихся под ногами вьющихся, стелящихся трав. Единственное, что занимало моё внимание — это затылок Лео прямо у моего лица, его льющиеся волосы и ощущение надежного сцепления рук под собой. Дурманящий тонкий запах мужчины пробивался в ноздри, но я не могла не дышать, чтобы избегать его. Он был сродни тому, что я чувствовала, когда пользовалась местным мылом, сваренным из целого соцветья лесных и горных растений, но приплюсовывалось и что-то уникальное, личный запах, который есть у каждого человека, и этот аромат взбудоражил меня. Я испугалась, что чаще забившееся сердце забарабанит прямо ему в лопатки и тщетно попыталась угомонить свой неподкупный орган.

Обычно я пытаюсь как-то разрядить обстановку, находясь рядом с Лео, но в этот миг не нашла ни одного подходящего звука. Благодарить рано, болтать в пустую — обременять сильнее. Впрочем, в нем не чувствовалось напряжения. Я была худоватой, но не миниатюрной, и всё же Лео нес меня, не превозмогая себя. Ни разу не оступившись, не ошибившись и не сбившись, он дотащил меня до той точки, с которой завиднелся разводимый опередившими нас ребятами костёр. Свет мог вспыхнуть ярче в любой момент, да и уже давал примерные ориентиры, так что Лео остановился и спустил меня на землю. Я слезла, чувствуя, как руки неохотно выпустили редкого зверя, добровольно давшегося во временное владение.

— Спасибо… — еле выдавила я и, поскольку никакой заминки не произошло и Лео, сняв с меня гитару, двинулся к остальным, я пошла туда же.

Подложив под себя скрученные одеяла, ребята расселись вокруг огня. Я оказалась между Шугой и Лео. Прямо напротив меня расположился Чимин, но едва взоры собирались встретиться, он отводил свой и занимал себя разговором с кем-нибудь, неестественно улыбаясь. Всё ещё стеснялся меня и не мог за три дня научиться раскрепощенному общению с девчонкой. И боялся выдать, наверное. Джин сидел возле учителя, но я делала всё возможное, чтобы не коситься туда. Почему-то была уверена, что он неодобрительно относится к соседствованию с Лео. О чем он может думать? Чем угрожает мне наш несчастный голкипер, не пропустивший в свои ворота пока ничего лишнего, кроме меня? Есть ли смысл ревновать меня к бедняге, который дожил до четверти века и верит в то, что девушки узнавать о сексе должны от мужей? Я хоть и невинная школьница, но здраво осознавала конъюнктуру современного общества. А, ну да, откуда мог её знать он, живущий больше десяти лет в монастыре! Может, Джин считает, что моё естество пробудилось настолько, что начнет искать себе услад любой ценой? Опять же, причем тут Лео? Глаза скосились к привратнику, положившему гитару на колени и крутящему рычажки на колковой коробке, чтобы настроить звучание. Прядка упала на висок и всполохи огня, играющие у всех на коже, оттенили его профиль, вычертив постоянно сомкнутые губы, за исключением редких моментов, когда он говорил что-то. Линия подбородка золотилась, переходя в мужественную шею, видневшуюся до самых ключиц в распахе рубашки. Длинные пальцы, повертев натяжки струн, перебирали их, перехватывая лады. Я поймала себя на том, что забыла, о чем рассуждала, пока не начала разглядывать его. Недаром изгибы гитары сравнивают с женской фигурой. Она очень вписывалась в руки Лео, ласково и трепетно налаживающие её. Когда левая опять принималась подкручивать ту или иную струну, правая ложилась на корпус, как на бедро любовницы перед половым актом.

— Я тоже умею играть, — заметил Рэпмон, не претендуя на выступление перед всеми. — Хотя больше люблю читать рэп.

— А мне гитара напоминает женщину, — повторил мои мысли вслух Хансоль. Но всё пошло куда хуже и гораздо дальше. — Сверху тискаешь и жмешь, снизу быстренько теребишь…

— Хансоль! — хором гаркнули на него Чимин, Джин и Шуга. Он замолк, не ожидая такой бурной реакции. Лео отвел правую руку от струн, услышав его трактовку игры на гитаре. Прикинул что-то, извиняющимся взглядом посмотрел на свою деревянную акустическую подругу, и вернул пальцы на место. Плавно и украдкой, он стал наигрывать мелодию, очень красивую и невеселую. Без слов — если это была песня, — я не могла понять, насколько она печальна, но от некоторых аккордов душа вздрагивала.

— Похоже на колыбельную, — зевнул Джеро. — Мне такую в детстве мама напевала, или что-то вроде.

— Это колыбельная? — спросил Чонгук у Лео. Тот покачал головой.

— А мне не пели колыбельных, — я посмотрела на Ви, сказавшего это. Даже когда он рассказал мне о себе впервые, я не видела его таким надломленным. Влага на его глазах обратилась в слезы в моём горле. Господи, да как же можно рожать детей и оставлять их где-то?! Я заочно ненавидела всех, кто сделал жизнь моих монастырских братишек несчастной. Мальчишка никогда не видел собственной мамы и не знал, что это такое — её любовь и внимание. Каково ему было слушать о том, что кто-то вдоволь имел их? Шуга положил ладонь ему на плечо.

— Мне тоже, — вдруг произнес Лео. Я развернула голову к нему, но он смотрел на Ви и вымолвил это с единственной целью — поддержать того. — Но прекрасные сны снятся и без них.

— Верно! И чудовища без них всё равно из-под кровати не выползают! — заметил Шуга, подхватывая позитивный настрой. Я, кстати, до сих пор не знала, детдомовский он или домашний?

— Сыграй что-нибудь веселое, а? — попросил Дженисси. Лео ударил по струнам, покончив этим с грустью и, быстро перебрав их в духе фламенко (у меня даже кровь нагрелась от этого звука), посмотрел на просителя:

— Что именно сыграть?

— Что-нибудь о любви! — хлопнул в ладоши Яно. Наивный и не отягченный ничем, кроме непристроенности, которая разрешилась с его приездом сюда, он не заметил неподвижного взгляда Кидо и дикого взгляда Сандо. Последний не стал молчать и парировал:

— Что угодно, только не о любви!

— А о чем тогда вообще можно спеть? — хмыкнул Хансоль. — Детские песни о ромашках и букашках? Кто пишет композиции о чем-то, кроме любви? Ну, да, есть, наверное, и о природе, но мы вроде как тут не камланием занимаемся. А то сейчас зарядим о радуге, осенней поре красы увяданья, и тому подобном, так дождь себе на голову вызовем. Нет уж, давайте что-то более существенное забацаем.

— Я знаю песню о дружбе, — произнес Лео. Парни притихли, укрощенные его неписанным авторитетом. Да и говорил он всегда достаточно негромко, так что если кто-то хотел что-то уловить, то должен был молчать. Я бросила взгляд на мастера Ли. Незаметно улыбаясь, он не вмешивался в общение ребят и никак не проявлял себя. Похоже, ему нравилась непринужденность, в которой они перебирали песни, ему нравилось, что они сближаются и становятся всё более открытыми друг с другом.

Шуга принялся упрашивать именно спеть песню о дружбе. Он хотел услышать слова, поскольку ему пришелся по вкусу мотив. Один за другим, все парни стали просить Лео спеть и я, помня, что он упрямо не хотел этого делать, всё-таки присоединила свой голос к их и, когда мы всей толпой, как свора некормленых цыплят, набросились на него с уговорами, он стыдливо сдался и, когда все замерли, благоговея перед непредвиденным моментом, разомкнул уста и запел. Сидящая рядом, я была повержена с первой же строчки. Я никогда не думала, что внутри этого отшельника и молчуна прячется такой красивый и правильно поставленный голос. Он… он лился и заполонял сознание. Да, он был высоким, этот голос, но это принималось за необычность в диалогах, а в музыкальном исполнении было великолепно. И текст, который ложился на музыку, был простым, и одновременно прочувствованным. В нём говорилось, что чтобы ни происходило с нами, рядом всегда есть друзья. Когда всё плохо и судьба сбрасывает нас в пропасть — нам помогают подняться друзья, когда мы забираемся на вершину — они помогают не упасть. Когда неудачи преследуют и одолевают болезни, только друзья не покидают и идут рядом. Когда у тебя нет родных, братьев и сестер, родителей и даже домашнего питомца — друзья становятся твоей семьёй. Когда всё кажется бессмысленным, нужно помнить о друзьях, ведь если ты не помнишь о них, значит, ты не умеешь дружить. Я была готова признать, что эта песня всё-таки немного детская, если бы не безумно приятная лиричная музыка и последняя строка, сказавшая, что когда ты умираешь, не нашедший любви, ты не должен беспокоиться о том, что будет после смерти, ведь друзья никогда не бросят тебя и либо догонят, либо уже ждут там. Последний аккорд прозвучал и, собравшиеся вокруг костра, парни зааплодировали.