Открыв дверь, в которой даже замка не было, он развернулся и тут же пошагал обратно.

— Эй, постой! — он встал и обернулся. — А если мне что-то понадобится?

Он безучастно смотрел своими говорящими, но черт знает что говорящими, глазами. Они были выразительными, но я не была телепатом, чтобы читать в таких случаях дословно. Вздохнув, он указал на входные ворота и ушел. Это было предложением найти его, если что, или убираться прочь, если захочу чего-то? Обидеться было трудно, поскольку любое предположение приходилось относить лишь насчет своего воображения. Но мой телефон остался у него и, хоти не хоти, а ещё разок, но нам придётся объясниться, пусть даже жестами. Войдя в предложенную мне спальню, я не удивилась, что не нашла там ничего, кроме лежанки из бамбуковых подстилок, совершенно плоской подушки (но хотя бы в чистой наволочке), тумбочки и лампочки над головой. Надо же, тут было электричество! Эврика! Но не было даже щеколды на двери, чтобы запереться. Должно ли это пугать девушку, оставшуюся на ночь в обществе двадцати трех мужчин, из которых лишь два знают о том, что она здесь, один из них не скажет ей и слова, а второй уже в том возрасте, когда ничего не надо? Наверное, мне стоит расслабиться.

Не знаю, сколько было времени, но разбудили меня просьбы проснуться. Я узнала голос учителя Хенсока и открыла глаза. В мою келью слабо проникал свет из-за его спины. После раннего ужина, принесенного мне Лео, я вырубилась часов в десять-одиннадцать, зачитавшись единственной книгой, найденной в верхнем ящике тумбочки. О Трипитака Кореана, священных текстах, хранившихся в Хэинса. Я, вообще-то, была христианкой, но моя религиозность заканчивалась там, где начинались уверения в «непреложной истине» и всемогуществе Бога, чьего присутствия я не ощущала во всех несправедливостях мира, коих было куда больше, чем справедливостей. В общем-то, я и была-то христианкой лишь в том, что орущим младенцем меня покрестили родители. Так что я без зазрения совести углубилась в буддистское произведение, относясь к нему, как к светскому философскому труду.

— Дитя моё, ты проснулось? — я потерла глаза, приподнявшись на руке.

— Который час?

— Скоро пять, — веки тут же широко распахнулись.

— Ого, так рано?!

— Мы всегда здесь поднимаемся рано, — немного напугал меня наставник. Я всё ещё думала о том, чтобы поселиться здесь, и подъем в пять утра был весомой информацией, чтобы тщательнее оценить свою готовность. — Рассвет несёт ясность и большую мудрость, чем путающий мысли сумрак. Скажи, ты по-прежнему хочешь остаться в Тигрином логе, переодевшись мальчиком?

— Я? Да, да, конечно! — сев, подтянула я на себя тонкое покрывальце, хотя и не раздевалась перед сном.

— И ты приложишь все усилия, чтобы никто не узнал о том, кто ты есть на самом деле и не выдашь себя?

— Я буду очень стараться…

— И ты понимаешь, что никаких послаблений тебе не будет? Придётся работать, и работать тяжело, и видеть вещи, которые, возможно, ещё не видели твои невинные девичьи глаза.

— Я понимаю… — терялась я, но не сдавалась. Моё убеждение в том, что я должна это сделать, лишь крепло.

— Я принял решение, что позволю тебе остаться с нами, — встал Хенсок, сидевший до этого возле меня. Уже сверху он сказал: — До того момента, когда ты узнаешь, кто же оказался клятвопреступником в нашей обители. А сейчас, собирайся домой и возвращайся завтра, с самыми необходимыми вещами и в новом облике… ты уж постарайся. И никому, никому не говори, где ты!

Подскочив, как ужаленная, я принялась благодарить дедушку, по непонятной причине пошедшего мне навстречу. Ему так хотелось узнать слабака среди учеников? Что ж, я не должна была волноваться за причины, когда они стали моей опорой и привели к цели. Оставалось одно: вернуться домой и как-то объяснить семье, что я уезжаю на неизвестный срок куда-то… неизвестно куда и зачем. Но всё это казалось такой мелочью по сравнению с тем, что уже завтра я вернусь сюда, и руки мои будут почти развязаны. Притворяясь юношей, я рассмотрю всех учеников и точно выясню, кто из них был тот незнакомец, той ночью, с теми сладкими мятными губами… О, Боже мой! Выбегая, я махнула рукой Лео, стоявшему у калитки с опять закрытым лицом. Его острые глаза проводили меня за порог.

Примечание к части * тобок — костюм, предназначенный для занятий тхэквондо или хапкидо, брюки и куртка из легкого полотна

** янбан — корейский феодал, наследственный дворянин, может быть даже военный высокопоставленный человек, как полководец.

*** тан — корейское наименование японского «дан», ступеней мастерства в боевых искусствах. Первый тан соответствует белому поясу, десятый — черному. Таны — уровни мастеров (учителей), до них ученики должны пройти степени «кып» (корейское наименование японского «кю»), только в обратной последовательности, от 12 или 10 к первому. После первого кып ученик становится учителем и получает первый тан.

5 сентября

Решение нашлось, как и всё невозможное, само собой, внезапно и откуда не ждали. Я едва успела привести себя в порядок дома перед школой, как поспешила на первый урок, но всё равно немного опоздала. Это было впервые в моей жизни, и учитель, знавший мою добросовестность, сдержанно удивленный, позволил мне пройти и сесть. А вот перед третьим уроком я и наткнулась на настоящий информационный клад, который спасал меня, пока я ломала голову, что же делать с родителями, ведь если сбежать из дома без объяснений, рано или поздно за мной отправятся на поиски, обнаружат мой след, теряющийся в Тигрином логе, и позор на мою причёсанную в косу дурную башку обеспечен.

Итак, из услышанного от девчонки из параллельного класса — лучшей ученицы школы, в то время как я была на втором месте, — явствовало, что по результату набранных ею баллов, субсидирование района выделило деньги на то, чтобы такая вот умная и пригожая девочка отправилась в подготовительный кемпинг для абитуриентов, где будущие студенты обеспечиваются сверх необходимого для занятий. Место было желанным, и она своего добилась. Рассказывала она это уже прощаясь с друзьями и подругами — вечером грозил отъезд. Разнообразные кусочки мозаики притесались друг к другу в красивый витраж перед моим мысленным взором. Я подошла к ней и уточнила, как и откуда она уезжает. Не очень поздно, родители подвезут до поезда на машине. Попросившись, чтобы меня подкинули до Хэинса — это было по пути, с небольшим отклонением, я направилась к классной руководительнице. Её любимица за особые успехи по её предмету, я объяснила, как опечалена тем, что всего лишь на втором месте по успеваемости, из-за чего не могу отправиться в кемпинг. Но я узнала, что если самим оплатить проживание (сочиняла на ходу и, от безумной охоты того, чтобы истинные мои желания сбылись, достаточно правдоподобно), то мне позволят там прожить те три с небольшим месяца до Нового года, что охватывают запланированную программу. Мои родители накопили денег и согласны вложить в меня, чтобы я отправилась тоже. Могу ли я обрадовать их тем, что уважаемая сонбэ* отпустит меня, позволяя пройти школьные азы там? Поверив мне без единого сомнения, учительница написала записку, адресованную моей матери, благодаря её за чудесно воспитанную дочь и заверяя, что никаких беспокойств моя отлучка не вызовет, ведь я, бесспорно, буду усиленно стараться в кемпинге.

По пути из школы я зашла в парикмахерскую. Карманные деньги, сэкономленные на всяких мелочах, в которых я никогда не нуждалась, — в отличие от ровесниц, я спокойно могла не купить модный чехол для телефона, милый брелок или новый диск, предпочитая тратиться при нужде, а при её отсутствии не тратиться вовсе, — я потратила на то, чтобы меня обкромсали под мальчишку. Когда мастер бросил в сторону мою отрезанную косу, я улыбнулась без разочарования. Даже со своими «прекрасными» волосами (хоть что-то же во мне должно было быть женственно притягательным? Ну, теперь вот не было) я не пользовалась у молодых людей популярностью, так что и жалеть не о чем. Последний уровень, труднейший квэст с непоборимыми соперниками в конце — родителями, предстал за финишной прямой, маяча нелегкой беседой, а на неё оставалось не так уж и много времени. Надо было успеть собрать необходимое и добежать до машины родителей «леди номер один» нашей школы, чтобы меня подвезли к храму, обращающемуся в заветную мечту, словно в его закулисье не вино превращалась в кровь, а исполнялись любые желания, стоило загадать их под бой колокола, как под бой курантов. Впрочем, что это я, в буддистских храмах ведь всё совершенно иначе, а как именно — мне лишь предстояло узнать, поселившись в настоящем монастыре. Интересно, если бы я сказала маме и отцу «я ухожу в монастырь», мне бы позволили это сделать? Если не уточнять, что он мужской, разумеется.

— О боже, твои волосы! — встретило меня на пороге и, пользуясь тем, что сразу же сбила всех с толку, я умело ввинтила выдумку о том, что мы — я и «ещё одна там», — выиграли путевки в подготовительный кемпинг неподалеку от Пусана, на берегу Западного прохода Корейского пролива (фантазия моя продолжала фонтанировать), куда съезжается самая лучшая, элитная молодёжь со всей страны, и учится, учится, учится, не жизнь, а сказка в общем…

Зная мои стремления и намерения, с которыми отец и мать давно смирились, и даже которым приучили себя радоваться, родители вздыхали параллельно тому, как я бросала в огромный рюкзак свои вещи, и среди них были тетради и учебники, что подтверждало правдивость выдумки. Но я ведь собиралась прогулять три месяца занятий, а школу мне потом как-то заканчивать надо будет. Потом, когда я найду своего неизвестного, невидимого в ночи целовальщика… Не вчитываясь в записку от учительницы, мама сунула её в карман — план прокатил без запинок, и я, дрожа в душе и волнуясь на каждом слове, как бы не разоблачили и не поставили препоны, была изумлена и ошарашена тем, как соскользнула, словно по ледяной горке, с нашего поселка и, без препон и разборок, уже ехала на заднем сиденье автомобиля, в котором и приходила в себя от шока и удачи, сопутствовавшей мне сегодня. Воистину, Тигриный лог манит меня так сильно, что, не иначе, подговорил судьбу, выведшую меня из затруднительной ситуации.