— Я не буду лишать тебя девственности, — отрезал он.

— Что?! — возмущение вылилось из меня неудержимо. — Почему?!

— Потому что… ты не такая, — "Такая-такая!" — вспомнился мне один из анекдотов Шуги, но я не стала озвучивать его.

— Ты опять про женитьбу? Брак? А я говорила, что нам нужно было обвенчаться ещё в храме Лога!

— Рэй! — взял меня за локти Лео, строго посмотрев в глаза. Я опустила ладони на его голые плечи. — Я завтра уйду… должен уйти. Я покину тебя, и не знаю, насколько. Возможно, мы никогда больше не увидимся…

— Не говори так! — ахнула я. Внутри всё передернуло, защемило. Легкие оледенило от его слов, дыхание ожгло.

— Это факт, Рэй! Так может случиться, как бы я ни пытался противостоять этому. И я не хочу забрать у тебя что-то ценное, не имея возможности отдать сполна…

— Лео, пожалуйста…

— Нет, Рэй, нет! — покачал он головой, положив палец на мои губы. — Будет только хуже. Я знаю, как умеют любить женщины. Я видел это, слишком хорошо. Как они ждут, отдавшись, что кто-то вернется, а он больше не появляется. Я не хочу быть обманщиком, даже невольным. Не хочу быть предателем надежд, Рэй, поэтому я не буду давать их тебе, — он так часто стал повторять моё имя, будто вбивал его в себя, делал татуировку на душе, чтобы запомнить, чтобы навсегда сохранить, носить с собой за пазухой. — Я просто хочу пробыть с тобой ещё один день, не усложняя.

— Всё и так слишком сложно, — тухла и меркла моя интонация. Он провел ласково пальцами по моей щеке. — Всё уже слишком глубоко во мне, Лео. И если во мне хоть немного побудет что-то ещё от тебя, это ничего не изменит, потому что ты весь во мне, — и, повторяя его жест, я положила его ладонь на свою грудь, где сердце. — Ты вот тут полностью.

Мы замолчали, глядя в глаза друг другу. Там не было похоти, не было греха, не было ничего, кроме такой возвышенной любви, что все мои телесные ощущения на минуту исчезли. Уместно ли перейти к сексу на прощание в отношениях, которые умудрились остаться платоническими и неопошленными в наш век грязи, доступности и быстрого удовлетворения? Лео нежно положил руки на мою талию и прижал к себе.

— Давай там и останемся? — положил он, отзеркалив, мою ладонь на свою грудь. — Я увижу много отвратительного, и узнаю много приятного. Но в череде лиц, событий, потерь и приобретений, ты останешься единственной. Такой. Только ты, — Мой ангел, мой небожитель и идеал. Лео. Разве ты прав? Мы должны остаться друг для друга нетронутыми творениями на пьедесталах? Смогу ли найти кого-то другого для чего-то физического, да и захочу ли? Я просто хочу навечно принадлежать тебе. Не покидай меня, пожалуйста.

Он стиснул меня в объятьях и поцеловал. Закрыв глаза, я погрузилась в поцелуй какой-то иной страсти, не человеческой, но и не животной. Она обитала словно на высших уровнях, там, где нельзя опорочить и испортить. Наши губы нашли друг друга и не хотели размыкаться, они соединялись вновь и вновь, а когда расходились, то спешно целовали лица, веки, скулы, линию подбородка. Я упала на откинувшегося Лео, но через некоторое время оказалась под ним. Солнце село и в номере почти не осталось никакого света. Полотенце распустилось и, раскрывшись, спало с меня, расплоставшись вокруг. Не осталось почти никаких преград. Мы сплетались в заботливом обнажении, скользя ладонями друг по другу, и я, почему-то роняя слезы, прижималась к невинному телу Лео. Он тоже избавился от остатков одежды. Мы вновь слились в объятьях, трепетных, то сильных, то слабеющих, но не перед обстоятельствами, а от переизбытка любви, по сравнению с которой они недостаточно крепко скрепляли нас. Он не входил в меня, но этого было и не нужно. Соприкосновение голых тел, которые могли наслаждаться друг другом или, скорее, позволять через себя душам любить друг друга. Скомкав под собой покрывало, мы скинули его на пол, не прекращая стремиться навстречу, грудь к груди, рука к руке, уста к устам. Его губы прошлись по шее, ниже, поцеловали ямочку между ключицами. Он стал спускаться ниже, между грудями, целуя каждый сантиметр кожи, впитывая её в себя. Лео коснулся живота и я выгнулась, придерживаемая за бедра его руками. Закрыв глаза, я извергла стон. Завершив путь поцелуев в самом низу, Лео вернулся к моим губам и впился в них. В темноте, я посмотрела на него. Кажется, уроки тантр не прошли его стороной. Его руки, оставшиеся внизу, легли между моих ног. Задрожав, я положила свою на его возбужденный член. Это было самое откровенное касание, которое я позволяла себе до этих пор. Вонзившись поцелуем в мой рот, он продолжал ласкать меня, а я его. Мы не хотели доходить до такой грани, но это было неуправляемо. Внутренние голоса сказали за нас. Мы слишком хотели друг друга, слишком любили… один раз ничего бы не дал нам, не насытил нас. То, что мы делали, тоже было сексом, в какой-то степени… это было уже за той чертой, перед которой хотелось притормозить, зацепившись за "нельзя" и "когда-нибудь потом". Но мы владели своей волей лишь на половину. Она была подчинена инстинкту. Возможно, не основному, к размножению, а инстинкту любить и быть любимыми. Он сжал меня ещё крепче, посадив на себя, но не насадив. Выдыхая и вдыхая дыхание друг друга, наши тени кусали нежно губы. Его семя излилось на мою руку, и я замерла, ощутив это новое, неожиданное…

— Прости… — прошептал Лео, пытаясь выбраться из-под меня, чтобы пойти в ванную.

— Ничего, я помню учебник, так любимый Хансолем, — улыбнулась я, уступая ему путь и следуя за ним, чтобы сунуть ладонь под кран. — Оргазм мужчины — вина женщины, не уследившей за партнером…

Улыбнувшись тоже, Лео посмотрел на меня. Лишили ли мы друг друга девственности? Я думаю, что да, хоть никаких проникновений и не было. В эту ночь руки Лео тоже довели меня до экстаза, и не раз. Мы были первыми. Он у меня, а я у него. В эту ночь, когда мы, изведав всё возможное, что позволяли наши юношеские мечты о близости, не пропустившие нас вот так сразу во взрослый мир, Лео всё-таки рассказал мне о своём детстве. Гораздо подробнее, чем это сделал Хенсок. Я слушала и, онемев, плакала на его груди, хоть и знала уже большую часть из произошедшего. И слушая это, я понимала всё больше, почему он отказался спать со мной. Для него именно это было особенным в женщине. Её честь, возможность боготворить её не трогая. Ему было важно вывести ту, что он любит, из ряда тех, с которыми можно банально совокупляться. Такие не могли приносить счастье, такие были не для него, а для удовольствий. А удовольствие — понятие куда ниже счастья, беднее, блёклее. И в эту ночь я была абсолютно счастлива.

Как и обещал, он доехал со мной почти до самого моего дома. До моей улицы. Мы остановились попрощаться немного поодаль. Ему уже кто-то названивал с утра, торопя или призывая к чему-то. Он приглушенно и коротко переговаривался, обещая прибыть вскоре. Прощальный поцелуй был долгим, но всей его долготы не хватило, чтобы мне стало достаточно. Я не то что неохотно, я через себя размыкала руки и отпускала Лео, смотря, как его черная фигура уходит под осенней изморосью в даль. Уходит неизвестно куда и неизвестно насколько. Болезненное чувство, что он не вернётся, ненадолго затмило мой разум. Он исчезал за поворотом, ловя попутку, и я, прорываясь, как плотина, зарыдала, прижав ладонь ко рту. Последнее, что было у меня от Тигриного лога, ушло. Я взялась за подвеску в кармане пиджака, боясь, что всё совершенно обратится в сон. Но нет, у меня были кое-какие материальные доказательства. Но зачем они мне? Я никому никогда не расскажу о том, что было. Я просто буду ждать, что однажды это всё ко мне вернётся. Однажды раздастся стук в дверь, и я увижу узкие пронзительные глаза, которые без слов скажут мне: "Твоя судьба предрешена".

ЭпиЛог

Свободно побывать внутри Лога мне довелось ещё лишь однажды, на то самое Рождество, в которое я обещала ребятам посетить их. С гостинцами, подарками и вкусностями, я забралась на Каясан, оледеневшую, неприступную и как будто бы враждебную. Это было тяжело, но поскольку я не забросила самостоятельную физическую подготовку и записалась на курсы тхэквондо в городе, куда ездила пару раз в неделю, то путь оказался мне под силу. Обветренной сосулькой оказавшись перед воротами, я постучалась в монастырь и мне открыл Джей-Хоуп. Я и не надеялась на то, что будет другой привратник… Я не решилась спросить о том, другом, потому что знала, что прошло слишком мало времени, и если он ушел, то раньше, чем через год, как Хонбин, не вернется.

То празднование в кругу близких и верных товарищей стало последним ярким и веселым воспоминанием о месте, в котором я прожила два с лишним незабываемых месяца. Хенсок позволил мне остаться на ночь в моей комнате и я уехала на следующее утро, второй раз попрощавшись с Ви, Шугой и другими, но уже с меньшим количеством слез. Мне казалось, что теперь будет просто видеться с ними, навещать их. Или они навестят меня, когда выйдут оттуда.

Что касается Джина… Я написала ему вечером того же дня, в который растворился на моей улице Лео. Написала о том, что люблю Лео, и буду всегда ждать его, именно его, поэтому встреча, которую мы планировали, необязательна. Наверное, честнее было бы сказать это всё в глаза, посмотреть ещё хоть раз друг на друга, но не думаю, что Джину бы этого хотелось, учитывая несомую информацию, да и меня не тянуло подвергать себя такой муке, когда отказываешь, бросаешь, отвергаешь. Впрочем, может Джин уже и забыл, сам передумал, не захотел меня видеть. В любом случае, ответа на моё письмо не пришло.

Поступив после школы в полицейскую академию, я полностью отдалась обучению и подготовке себя к службе на благо родины. Я не пропускала занятий, я брала дополнительные уроки боя, практиковалась столько, сколько могла, пока не заканчивались силы. А со временем организм становился всё выносливее. Усталость наступала все медленнее, закаленность и выдержка увеличивались. Я стала побеждать парней-однокурсников, выходила победительницей даже более опытных. Меня назначали ответственной за практику, на втором курсе я уже тренировала новичков, вспоминая, как меня гонял Чимин. Но окружающие юноши, молодые люди и мужчины совершенно не привлекали меня и среди них я не чувствовала себя так, как чувствовала в Тигрином логе. Там были другие парни, особенные. Они не просто умели драться и занимались борьбой. Они наполнялись добром, у них были красивые души. Никто из них, узнав, что я девушка (ладно, Рэпмон однажды), не пытался домогаться меня. Они относились ко мне с трепетом, тактом и пониманием. А ребята с которыми я училась… они пытались клеиться, ухаживать, приставать, намекать на что-то, отчего становились мне только дальше и непригляднее.