Жюльетта Бенцони - Тибо, или потерянный крест

Не радовался один только Филипп Эльзасский. Он надеялся уговорить Марию выйти замуж за одного из его людей, чтобы установить с Византией новые связи независимо от тех, которые издавна соединяли ее с франкским королевством. Что же касается юной Изабеллы, — ее мать во время достаточно напряженного разговора, который между ними состоялся, объявила, что рука ее дочери только что была обещана сыну басилевса; это было бесстыдной ложью, но ничего другого ей в ту минуту в голову не пришло; впрочем, этот грех ей был легко отпущен.

И потому, когда последний отправленный в Иерусалим гонец, Робер де Бетюн, вернулся с известием, что Дука и Ангел готовы изменить свои планы и подождать, если только он клятвенно пообещает отправиться вместе с ними в Египет, или же, если ему помешает болезнь, отпустить с ними своих людей, он ответил твердым и окончательным отказом. Он будет воевать против ислама вместе с тем, с кем ему заблагорассудится, и тогда, когда ему будет угодно!

Тем временем Тибо встретился с Изабеллой в саду, под теми самыми кипарисами, что некогда были свидетелями их помолвки. Она повзрослела и стала еще очаровательнее, чем в день, когда подарила ему первый поцелуй. Природа уже избавила ее от подростковой угловатости и неловкости: она стала нежной и хрупкой, но заговорила девушка с ним весьма решительно:

— Ну так что же, мессир Тибо, случилось с вашим обещанием помочь нам вернуться в Иерусалим? Теперь вы, как я вижу, выдаете замуж мою мать за сеньора д'Ибелина, и мне кажется, он сюда приехал с тем, чтобы здесь и остаться?

— Мне кажется, я ничего такого не обещал! — возмутился юноша. — Я только сказал, что был бы беспредельно рад видеть вас рядом с братом. Что же касается замужества королевы, то здесь я только исполнитель королевской воли. Впрочем, вполне возможно, вы здесь и не останетесь, возможно, вы уедете в Ибелин.

— Я понятия не имею о том, где это. Наверное, какая-нибудь дыра, затерянная в глуши? Такая, что я даже о Наблусе пожалею?

Затем, немного успокоившись и сменив тон, она спросила:

— Как он себя чувствует?

— Кто?

— Не притворяйтесь дураком! Разумеется, мой милый Бодуэн!

Ее голос дрожал от тревоги, прекрасные глаза молили дать ответ, который успокоил бы ее, но Тибо, отведя глаза, произнес:

— Не сказать, чтобы хорошо! Болезнь, которой он заразился в Аскалоне от покойного маркиза де Монферра, едва не погубила его, но не убила проказу, которая терзает его теперь сильнее прежнего. Затронуты не только кисти рук и ступни, но и лицо, которое он прячет под белым покрывалом.

— Боже мой!

На вырвавшийся у Изабеллы горестный крик эхом отозвался другой, затем послышались раздирающие душу рыдания, — они доносились откуда-то из-за кустов. Тибо, а следом за ним и принцесса, пробрались через кустарник и увидели Ариану. Девушка, опустившись на колени, припала головой к усыпанной песком дорожке и горько плакала, закрыв лицо судорожно сжатыми руками: живая и жалкая картина отчаяния. Изабелла тотчас упала на песок рядом с ней, обняла ее, стала успокаивать, и тут же, вскинув голову, обернулась к Тибо:

— Матерь Божия, она была здесь и все слышала! Вы себе и представить не можете, Тибо, как она его любит!

— Знаю... может быть, знаю даже лучше, чем вы, но нисколько не сожалею о том, что теперь ей стало известно, как обстоит дело. Как бы там ни было, мне все равно пришлось бы ей об этом сказать, а сейчас вы, по крайней мере, рядом с ней и можете хоть как-то смягчить удар. Нет, я не жалею о том, что она все слышала.

Они долго молчали. Изабелла тихонько поглаживала Ариану по голове, с которой свалилась шапочка вместе с покрывалом. Принцесса тоже плакала, Тибо горестно смотрел на обеих. Наконец, Изабелла проговорила:

— Знаете, я очень ее люблю. Сначала я ее не любила, потому что считала ее вашей возлюбленной, несмотря на...

— На то, в чем я вам признался, несмотря на это кольцо, которое я все еще ношу на шее? О, Изабелла!

— Я думала, она раньше была вашей возлюбленной, и вы из рыцарских чувств хотите ее защитить, но однажды ночью я услышала, как Ариана плачет, и она обо всем мне рассказала. И тогда она стала дорога мне, как сестра, потому что всем своим существом принадлежит моему брату.

И тут послышался жалобный, молящий голос Арианы:

— Мессир, отвезите меня к нему! Если он так жестоко страдает, ему как никогда необходимо знать, что его любят...

— Мариетта выхаживает его лучше родной матери, и я тоже всегда рядом с ним. Мы его любим, и она, и я. Я понимаю, как он в этом нуждается, потому что у нас больше не осталось ни масла, ни семечек, из которых

делали лекарство, замедляющее развитие болезни. Как видите, я все вам рассказал.

— Если так вы стараетесь ее отговорить, то выбрали не лучший способ! — резко проговорила Изабелла.

И в самом деле — Ариана вскочила, явно готовая ринуться в бой:

— Тогда мне обязательно надо туда поехать! У нас, армян, есть свои снадобья, известные только в наших горах. Может быть, стоит попробовать...

— Нет, — отрезал Тибо, решив, что разговор слишком затянулся и пора его заканчивать. — Нет, вы не будете за ним ухаживать, потому что он никогда на это не согласится. Именно вам он этого не позволит ни за что! Я ведь сказал, что он прячет лицо под покрывалом, — неужели вы думаете, что он позволит вам заглянуть под него? Одна только чудотворная рука Христа могла бы стереть следы болезни, но вы — не Христос. Вы можете лишь усугубить его страдания!

— Неужели вам непременно надо разговаривать так грубо? — в негодовании воскликнула принцесса. — Неужели в вас нет ни капли жалости?

— Есть, конечно же! Но ваш брат слишком благороден для того, чтобы принять сочувствие или умиление в то самое время, когда он собирает все силы для того, чтобы продолжить свою королевскую миссию. И знаете, почему от этой девушки он еще менее склонен принять сострадание и жалость, чем от кого-либо другого?

— Почему?

— Потому что он тоже ее любит! Так что оставайтесь здесь, Ариана, — добавил он, повернувшись к девушке, которая слушала его, не проронив ни слова. — Вам придется повиноваться, потому что такова его воля! И я, Тибо де Куртене, никогда не стану помогать вам нарушать ее!

— Даже если об этом попрошу вас я? — прошептала Изабелла.

Он успел поклониться и уже собирался уйти, но эти слова пронзили его, будто стрелой. Он остановился, вернулся к Изабелле, опустился перед ней на колени, склонившись, приподнял край ее зеленого парчового платья, негнущегося от густой вышивки, — золотые нити образовывали цветы, серединки которых были украшены мелкими драгоценными камешками, — и поднес его к губам.

— Я навсегда останусь вашим рыцарем, прекрасная дама, и ваши желания для меня так же священны, как Божии заповеди... если только ваши желания не противоречат приказаниям моего господина и короля. Сейчас, в том состоянии, до какого он дошел, он не заботится более ни о чем, кроме славы Божией и спасении королевства. Для того чтобы делать свое дело, ему необходимы все силы, какие у него еще остались. Так не лишайте же его этих последних сил!

Принцесса несколько секунд внимательно смотрела на юношу, почти распростертого у ее ног. Если бы он сейчас поднял голову, то увидел бы слезы, катящиеся по ее щекам. Наконец, она подняла руку и коснулась его плеча:

— Друг мой, не дай Бог мне пожелать добавить к его страданиям новые. Скажите ему, что его воля будет исполнена, пусть только он не забывает, что я — его нежная и преданная сестра... и что рядом со мной — всецело принадлежащее ему сердце!

— А долго ли вы сумеете хранить для меня собственное сердце? Ведь может случиться, что мне теперь не скоро выпадет счастье увидеть вас.

— Тибо, я никогда не забираю того, что отдала! И я умею ждать... надеюсь, вы тоже?

Не дожидаясь ответа, она наклонилась к нему и поцеловала в губы, а затем, схватив за руку полностью ушедшую в собственные размышления Ариану, побежала в сторону дворца, увлекая девушку за собой. И только теперь он поднялся с колен.

— Навсегда, Изабелла! — крикнул он, и ветер донес его слова до девичьего слуха. — Я навсегда принадлежу вам!

Несколько дней спустя брак Марии Комнин и Балиана д'Ибелина был должным образом благословлен и освящен. На следующее утро Тибо покинул Наблус, едва открыли городские ворота, едва первые солнечные лучи коснулись вершины горы Гаризим. В городе снова воцарилось спокойствие: Филипп Эльзасский и его люди уехали вскоре после прибытия «жениха»; они направились на север...

Конь одного из всадников его свиты потерял подкову, и Тибо остановился в городке под названием Белин, чтобы подковать коня. Пока его люди искали кузнеца, бастард подошел к фонтану, укрывшемуся в тени двух сикомор посреди красивой площади... Там какой-то человек, сидя на камне, жевал краюху хлеба с красным луком, ломтики которого он отрезал от крупной луковицы, придерживая ее большим пальцем и ножом почти таким же длинным, как римский меч. Управлялся он с ним на удивление ловко, а, отрезав очередной ломтик, потом медленно жевал хлеб с луком, как человек, понимающий ценность еды. Тибо приблизился к нему, зачарованный и обликом незнакомца, и его манерой есть. Надо сказать, он и впрямь выглядел живописно. Буйная грива рыжих волос и такая же рыжая борода, над которой торчал облупившийся на солнце нос; широкие ладони и толстые пальцы делали его похожим на крестьянина; у него и лицо было по-крестьянски спокойное, даже чуть туповатое — словом, у Тибо и сомнений бы никаких не возникло в социальной принадлежности мужчины, если бы на незнакомце не было кольчуги с наголовником и если бы к дереву, в тени которого стоял могучий конь, не был подвешен удлиненный миндалевидный щит с тремя огромными зелеными трилистниками на лазурном фоне. Оставалось лишь выяснить, откуда прибыл этот одинокий рыцарь и куда он направляется, потому что юноша не помнил, чтобы когда-нибудь видел его прежде.