– Позвольте узнать, что находится в тех бутылках, мистер Куэйл.

– Препараты из трав, растений, насекомых, животных, – равнодушно ответил он, – Чудесные вещи. Бесценные вещи. Вещи, в которых присутствует внутренняя сила или которые приобрели ее.

– О! А выглядят они как обычный порошок.

– Порошок… Пепел… Сила, что была недейственной, пробуждается, если вещество измельчено или сожжено, короче говоря, подвергнуто уничтожению должным образом.

– Уничтожению? Но зачем?

Он прекратил растирать смесь пестиком и насыпал маленькую щепотку сероватого порошка на небольшую пластинку из стекла.

– Нет смысла отвечать на ваши вопросы, – сказал он, – поскольку у вас все равно нет знания, необходимого для того, чтобы что-либо понять.

– Прошу извинить мое невежество. Могу ли я узнать, что вы собираетесь делать?

Он тщательно мыл руки в маленькой раковине, и в устремленном на меня взгляде пепельно-серых глаз я увидела откровенное презрение.

– Я предлагаю вам умерить и свое любопытство, и свои страхи. Не думаете же вы в самом деле, что я собираюсь вызывать каких-нибудь духов из неведомых глубин? Что за чушь!

– Я… я ничего такого и не думала, мистер Куэйл. Но ваши изыскания в области естественных наук, по-видимому, открыли вам весьма необычные области знания.

– Аккуратная фраза, вероятно, специально заготовленная, а? – он держал руки над зажженной спиртовкой, не прибегая к полотенцу, чтобы высушить их. – Поскольку вы надеетесь, что я смогу помочь вам в некоем деле, то не хотите величать меня маньяком, оккультистом, поклонником дьявола, или какой еще драматический эпитет может прийти вам на ум. – Он задумчиво посмотрел на почти невидимое голубое пламя спиртовки. – Итак, уверяю вас, никакого призывания духов не намечается. Позвольте сообщить вам одну очень простую вещь. Нет ни духов, ни ангелов, ни демонов, во всей Вселенной вообще нет ничего сверхъестественного. Есть только силы и энергии, которые не добры и не злы, но могут быть использованы теми, кто обладает достаточным знанием и искусством для того, чтобы подчинить их себе. Сверхъестественными называют всего-навсего те силы, которые ученые не в состоянии объяснить, потому что не понимают ничего, что выходит за сферу сугубо материального.

Я лишь смутно поняла его слова, но тем не менее меня пронзил холод. В этот момент он показался мне еще более лишенным человечности, чем какой-нибудь злодей, в самом деле пытающийся вызвать демонов. Он сел за стол, положил перед собой стеклышко и взял на палец чуть-чуть серого порошка. Я наблюдала, как он медленно лизнул его, снова прикоснулся к стеклышку и несколько раз втянул порошок по очереди в обе ноздри. Оставшийся порошок он медленно растер между ладоней.

Я чувствовала, что меня начинает мутить. Комната, казалось, потемнела, хотя из высоких окон по-прежнему лился солнечный свет. Он отодвинул стеклянную пластину в сторону, сложил руки на столе и сказал:

– Теперь мне поможет Элинор. Во мне напрягся каждый нерв.

– Элинор?! – воскликнула я.

Ничего мне не ответив, Вернон Куэйл продолжал сидеть, уставившись в пустоту. Его отстраненный вид снова заставил меня вспомнить Рильда, каким я видела его в большом монастыре Галдонга.

Я почти не удивилась, когда дверь "Круглой комнаты" открылась и вошла Элинор.

– Ах, Джейни, это ты, – произнесла она тихим голосом, и в ее глазах появилась искорка радости, почти сразу же сменившаяся испугом. – Почему ты пришла?

Я улыбнулась и поднялась, чтобы подойти к ней и поцеловать. На ней было белое льняное платье, корсаж которого был отделан полосками бледно-коричневого бархата. Лицо на фоне платья казалось особенно изнуренным, волосы утратили блеск. Меня остановил голос Вернона Куэйла:

– Будьте добры не касаться ее, – резко сказал он. – Эмоциональный всплеск может погубить все предприятие. Сядьте на место, Джейни. Вас, Элинор, я тоже прошу сесть туда, где вы обычно сидите.

Негодуя про себя, я подчинилась. На лице же Элинор не отразилось вообще ничего. Она села в одно из трех покрытых черным лаком кресел спиной к западному сектору комнаты. Я впервые обратила внимание на то, что кресло вращающееся: оно было помещено на не совсем круглую платформу, которую дюйма на два над полом приподнимали колесики.

Вернон Куэйл подошел к шкафу, достал поднос, чашу, бутыль с чернильной жидкостью. Сцепив пальцы, чтобы не тряслись руки, я смотрела, как он наливает жидкость в чашу и протягивает ее Элинор. Не произнеся ни слова, она приняла ее из его рук и опустила глаза на черную поверхность. Вернон Куэйл стоял перед ней, сложив руки ладонями перед грудью пальцами вверх. Ее дыхание все больше замедлялось, веки опускались все ниже и ниже. Через несколько секунд она глубоко вздохнула, и ее глаза полностью закрылись.

Вернон Куэйл взял чашу из ее рук, и они медленно опустились ей на колени.

– Теперь ей понадобится медальон.

Я подскочила на месте, пораженная будничностью его интонации. Расстегнув замок, я заколебалась.

– А можно мне двигаться? – прошептала я.

– Разумеется, – в его голосе звучали теперь ядовитые нотки, – вы можете двигаться и говорить до тех пор, пока я не скажу вам прекратить. Элинор сейчас находится там, где ее ничто не может потревожить.

Я подошла к нему и протянула медальон. Кивнув в сторону Элинор, он произнес:

– Дайте его непосредственно ей. – Я поднесла его к ее вялым пальцам, а он приказал: – Элинор, возьмите этот медальон.

Ее руки поднялись, и она приняла медальон и цепочку в сложенные горстью ладони, а потом ее пальцы сомкнулись.

– Этим предметом долгое время владел человек, который носил его на себе. Я хочу найти этого человека. Вы поняли? – спросил Вернон Куэйл.

– Да, – голос ее был абсолютно лишен всякого выражения.

– Чтобы установить его личность, вы должны вернуться назад лет на шесть.

После паузы, показавшейся мне бесконечной, Элинор заговорила:

– Мужчина. Молодой. Темноволосый. Он носит форму и…

– Это он. Вы его установили, – прервал ее Вернон Куэйл. – Теперь проникнитесь его сущностью.

В течение следующих пяти минут не было произнесено ни слова. Я видела, как сжимают медальон пальцы Элинор, как на ее лбу и верхней губе выступает пот. Наконец Вернон Куэйл сказал:

– Теперь продвигайтесь вперед, к сегодняшнему дню. Еще через несколько минут она сказала:

– Да.

– Он жив?

– Да, – она ответила тем же невыразительным голосом, но без всякого колебания.

Несмотря на испытываемые мною трепет и ужас, я почувствовала, как радостно забилось сердце при одном этом слове. Вернон Куэйл спросил:

– Вы его видите?

Длинная пауза, а затем:

– Нет.

– Вы видите то, что его окружает?

– Нет.

– Почему нет?

– Барьер. Темный. Мощный.

– Отдохните.

Напряженное тело Элинор расслабилось. Повернувшись, ее муж очень осторожно взял пару белых перчаток и так же осторожно начал их натягивать.

– Весьма любопытно, – сказал он. – Мы неожиданно столкнулись с энергией, которая сопротивляется усилиям Элинор.

Он подошел к диаграмме, висевшей на стене и, по-видимому, изображающей ночное небо с созвездиями, затем проглядел книгу в ветхом кожаном переплете.

– Будьте любезны, опустите, пожалуйста, все жалюзи, – обратился он ко мне. – По-видимому, нам нужно больше силы.

Я подошла к окнам и опустила жалюзи. В комнате остались два источника света – спиртовая лампа, на подставке, и проступившие на выложенном плиткой полу линии, которые образовывали большой круг, с осями, исходящими от центра к окружности.

Вернон Куэйл легко подвинул кресло, на котором сидела Элинор, в центр круга и начал медленно, дюйм за дюймом, вращать его, наблюдая за светящимися линиями. Аналогичный круг был изображен на диаграмме с созвездиями, и я поняла, что рисунок на полу – просто гигантский компас, которым он пользуется, чтобы найти для Элинор правильное положение.

– Садитесь, – сказал он мне, – и, пожалуйста, не разговаривайте и не шевелитесь, пока я вам не разрешу.

Когда я подчинилась, он стянул белые перчатки, стараясь, как мне показалось, не коснуться их внешней стороны. Бросив перчатки на стол, он подошел к Элинор и прижал пальцы к ее вискам. В полумраке я заметила, что глаза его расширились. Они перестали быть тусклыми, а, напротив, горели, как громадные угли.

– Итак, Элинор, мы ищем мужчину.

Почти целую вечность в комнате царила мертвая тишина. Я могла различить не только свое, но и их дыхание. Затем Элинор проговорила:

– Я вижу, что его окружает.

– Это близко? Далеко? – спросил Вернон Куэйл.

– Думаю… близко.

– Находится ли между нами какое-либо море? Длинная пауза, и затем:

– Нет. Моря нет.

– Опишите.

– Река. Широкая река. Много дыма. Много движения. Краны.

– Порт, – это было скорее утверждение, чем вопрос.

– Да-а-а… – это прозвучало с некоторым сомнением. – Но я не могу найти море. Близко его нет.

– Тогда это речной порт.

– Да.

– Теперь вы можете его видеть?

– Нет. Темнота, – она начала произносить слова с большими промежутками. – Но он там… это под землей… большие бочки… в руках его клык, из которого появляются воины… – Последние слова были произнесены невнятно, словно у нее иссякали все силы и она была близка к полному истощению.

– Продолжайте.

– Больше ничего, – прошептала она.

– Продолжайте.

В комнате что-то сгущалось, что-то пульсирующее, требовательное, хотя и неосязаемое. После долгого молчания она, запинаясь, голосом, полным боли, сказала:

– Рядом течет река… течет между двух готических башен… там поднимаются мосты… снова то место… там очень давно лежали тела в цепях… до трех волн.

– Довольно!

Вернон Куэйл оторвал пальцы от ее висков и тряхнул за плечи так, что она качнулась в кресле. В призрачном голубовато-зеленом свете я различила на его лице торжество, когда, повернувшись ко мне, он рявкнул: