Рус хмыкнул. Но больше аргументов против не приводил.

— Я так понимаю, что больше ты в больнице не появишься? — уточнил с грустью, которую старался скрыть.

— Не знаю, Рус, говорю же, — она тоже вздохнула. — Но в любом случае, вряд ли чтоб долго…

— Я понял, — прервал он ее. — Что тогда, побродишь по больнице? Попрощаешься? Мы с тобой, считай, ее поднимали до нынешнего состояния. Ну и Кузьма, само собой… Без его капитала…

— Да, попрощаюсь… — вновь накатило тоской. Сладко-острой грустью, от чего слезы на глаза навернулись.

Все же чересчур много всего для нее было заложено в этих стенах.

— Так, не кисни. Давай лучше иди, поброди, — уловил это настроение и Карецкий.

Резко поднялся, подошел к ней, стащил и Кристину с кресла. Крепко, но быстро обнял. Она обняла в ответ так же сильно.

— Кофемашину мою заберешь себе? — запрокинув голову, спросила Кристина, путая улыбку и слезы. — Тогда каждый раз, когда кофе пить будешь, все равно что ко мне в гости забежал. Ты ж только за ним в мой кабинет и приходил…

Руслан рассмеялся, отступил, удерживая ее теперь лишь за руку.

— Не заливай, Кристя. А поговорить? — покачал он головой.

— А для поговорить «Вайбер» будет, — рассмеялась и она. — Сядешь с чашкой кофе и наберешь мне пару строк, а я тебе какой-нибудь крутой смайл в ответ брошу. Вот и поговорили, — подмигнула, ощущая, как с мокрых ресниц слезы на щеку сбегают.

Руслан посмотрел на нее глубоким взглядом, вздохнул.

— Уговорила, приму в дар, — сделал вид, что не заметил этого. — Лишь бы ты была счастлива, солнце.

— Я буду, Рус. В этот раз уверена на сто процентов, — и ее голос не дрогнул.

Кристина точно знала, что так и будет.

Его это убедило. Руслан кивнул:

— И маякни, когда уезжать решите, если что. Я действительно провести хочу. Пожалуйста, Кристя.

— Конечно, Рус! — она крепко пожала его пальцы. — И даже не вздумай сомневаться в том, что мы останемся друзьями!

— Хорошо, солнце, убедила, — улыбнулся Руслан. — Что тогда? Пойдем, что ли, последний раз вместе обход проведем? — предложил он, наверное, видя, что у Кристины все равно глаза слезились.

И потянул ее в сторону двери, дав время, чтобы она могла это скрыть. Хотя Богдан, ожидавший у кабинета, ясное дело, все равно заметил. Но он уже тоже был посвящен в их планы на будущее, а потому ничего не спрашивал.


А все равно, как ни успокаивалась, пока ходили по этажам — глаза то и дело «на мокром месте» оказывались. Правда, она старалась это не особо демонстрировать. Да и не говорила никому практически, что уходить из больницы будет. Просто вспоминала все, что для нее с этими стенами связано, с каждой палатой. В операционной разревелась, хоть Рус и пытался успокоить. И, главное, даже идеи не появлялось, что хочет остаться. Кристина всей душой готова была сейчас же уехать, если бы появился в дверях Кузьма и не оставил ей времени на сборы. Просто любое прощание, даже самое светлое, наверное, невозможно без слез. Во всяком случае, не для того настроения, в котором Кристина находилась. Но здесь вроде и можно пореветь: операции на сегодня закончились и в операционных никого не было. Отводи душу. Только и того, что Богдан сдаст ее Кузьме, а тот волноваться станет.

Тут их и обнаружил Роман, который хотел решить какой-то вопрос с Русланом. Однако вид зареванной Кристины его явно сбил с вопроса.

— К… Кристина, — не позволял себе больше называть ее «киса», но иногда ощущалось, что оно прорывается. — Держись. Тяжело, но это неизбежный процесс, ты же понимаешь сама, — начал успокаивать ее Роман, наверное, решив, что Кристина вновь по матери плачет.

Хотя, ясное дело, что эта тоска тоже добавляла весомый вклад в ее эмоциональный фон. А Роман еще и на Карецкого с упреком глянул — видимо считая, что тот должен был успокоить ее, а не позволять реветь в операционной.

Вообще, они мало говорили после похорон матери, однако Роман неизменно вел себя с ней очень корректно и с поддержкой.

— Все нормально, Ром, — махнула она головой, прервав начавшего что-то ворчать Руса. — Я не потому… Это так, просто… Ностальгия заранее нахлынула, — улыбнулась, всхлипывая и вытирая щеки салфеткой, которую ей Богдан дал, вновь отступив в сторону. — Я уезжаю, Ром. Наверное, навсегда. Вот и загрустила, прощаюсь с местом. А ты теперь заведующим будешь. За мной все завалы придется разгребать, — криво улыбнулась Кристина, пытаясь внести хоть какой-то позитив и веселье в этот разговор.

Однако Роман больше растерялся, чем обрадовался таким новостям, судя по всему. Начал волосы ерошить, сняв шапочку, несколько раз то вытаскивал из нагрудного кармана, то вновь прятал ручку.

— Как это уезжаешь? — наконец спросил он с грустью.

А Кристина успокоилась почему-то. Наплакалась уже.

Да и с Ромой ей было все же легче это обсуждать. Привязанность между ними, хоть и существовала без всяких сомнений, была всегда не настолько крепкой. И в данный момент это пришлось как нельзя кстати. Ей и проститься с ним проще оказалось.

Руслан и Богдан отошли в другой конец операционной, пока Кристина, насколько это было возможно, не посвящая Романа в детали, объясняла происходящее. Прощения у Ромы попросила. Искренне. За то, в чем и ее вина имелась. Очень попросила больше и не вспоминать про алкоголь. В конце концов, на нем теперь целое отделение будет.

Рома же так до конца и не понял, что она серьезно, кажется — все растерянно посматривал на Карецкого, словно ожидая, чтоб Рус подтвердил, а лучше — опроверг слова Кристины. Но соглашался разумным быть. Тоже крепко обнял на прощание. Вообще без каких-то намеков. Тепло и с поддержкой. По-братски.

И, наверное, именно в этот момент Кристина очень ясно поняла, что Кузьма принял и нашел самое верное решение. Даже если исходил из вовсе иных мотивов. Им всем, без малейшего сомнения, стоило идти дальше, оставив прошлое позади. Строить ту жизнь, которую могли бы иметь сейчас уже, не сложись прошлое так, как случилось.

Эпилог

Четыре года спустя


Непонятно было, что заставило ее проснуться. В спальне темно, тихо. И только из-за приоткрытой двери соседней комнаты, где они обустроили пока детскую, падал слабый луч мягкого сумеречного света ночника. Но и сын, похоже, спал. Никто не плакал и не звал родителей. Да и, по-честному, их двухлетний Влад больше предпочитал являться в спальню, подстерегая родителей спящими, и без всяких препятствий забираться в родительскую кровать, рассчитывая на то, что его не заметят, — нежели будил дом криками. Не тот характер. Хитрый маленький стратег. Самое забавное, что несмотря на чуткий сон обоих, зачастую ни Кузьма, ни она сама действительно не просыпались, обнаруживая «лишнего» в кровати по факту закидывания на них сыном рук или ног. Что неизменно веселило и Кристину, и Кузьму.

По правде, она насмотреться не могла на спящего сына. Да и на буянящего тоже. Каждой секундочкой дорожила, каждым таким эпизодом. Настолько старательно и трепетно старалась запомнить все-все: как малыш хмурится, как улыбается, как забавно пытается говорить о чем-то на дикой смеси двух языков. До какой-то пронзительной душевной напряженности и надрыва внутри, когда слезы наворачиваются против воли.

Кузьма в такие моменты частенько посмеивался и шептал ей на ухо:

— Мавка, ты словно глазами его фотографируешь постоянно.

И это неизменно заставляло Кристину смеяться, снимая напряжение. Однако оба знали и понимали, почему это происходит. И на самом деле, Кристина была уверена, что и он ощущает схожее. Как и мама Маша, теперь для всех переименованная в «бабулю» с легкой руки Владки. И ведь это при том, что и самих фотографий со всех возможных ракурсов и любого момента — с головой имелось в телефоне каждого.

Очень хрупкое ощущение счастья и восторга. Бесценное. Как ощущается летнее тепло в конце августа, когда ночи уже холодные, а полудни мягко жаркие, и ты понимаешь, что лето уходит, стоит наслаждаться каждой секундой и мигом его тепла. Слишком многое они все вынесли, чтобы теперь упускать хоть мгновение своей жизни, во всех ее проявлениях.

Хотя, конечно же, не сидели безвылазно дома. Кузьма — так тот, вообще, работал с утра до ночи. Хотя — и Кристина была честна, чтобы это признавать — все равно имел куда больше свободного времени для семьи и отдыха, чем ранее, когда тем же министром его назначили или просто депутатом. Но ей все равно не хватало. Постоянно мало оказывалось. Жадность по нему, наверное, никогда уже из сердца не уйдет, из души не вытравить. Как и страха. Несмотря на то, что уже четыре года жили не в родной стране, и Кузьма только бизнесом занимался вроде — понимала, не все так просто. Редко спрашивала. Больше молча смотрела с вопросом. А он не отвечал. Но и не отвергал ее опасений.

— Наслаждайся тем, что смогли получить, мавка, — просто просил Кузьма в такие мгновения. Сдержанно, голосом, в котором добавлялось хрипоты от попытки сковать и не выдать ей чего-то лишнего, Кристина понимала. — Просто живи.

И она следовала этому совету любимого настолько, насколько подобное в принципе было возможно.

Правда, Кристина еще и за работой скучала сильно. Нет, не просила и не пыталась где-то здесь устроиться, да и времени не было. Забот хватало. Однако часто ночами снились операции, и наркоз, и пациенты… Посмеивалась, обсуждая это с Русом в переписке или когда созванивались. Винилась, что ее трудоголизм перешел в латентную стадию, несмотря на старания «завязать». Карецкий неизменно поддевал и смеялся. Хотя и он теперь пахал куда меньше. Появилось чем и кем себя и вне работы занять, чему Кристина была несказанно рада.

Она же занимала себя изучением языка, на что ранее все никак времени не хватало, а теперь и выбора не имелось — легче жить, если можешь понять, о чем окружающие говорят. Выбирала дом, они с мамой Машей его обустраивали, потому как Кузьме совершенно некогда было еще и этим заниматься. Тоже с каким-то непростым весельем замечали друг другу, что очень надеются — это будет последнее их жилье, которое ремонтируют и обставляют. Понятное дело, не своими руками, однако пора уже и осесть в одном «семейном гнезде». Потом с беременностью вообще не до работы было. И не сказать, что тяжело протекала, нет. Нормально. Хорошо даже. Но со своими нюансами, обусловленными совершенно непривычным в этом вопросе для нее подходом здравоохранения другой страны. Над этим они также посмеялись с Русланом. Как и над тем, каким образом реагировал на эти особенности Кузьма.