А слезы больше не появлялись. И восприятие реальности то и дело исчезало.

В таком состоянии она провела несколько дней. Точное число Кристина сказать не могла, не следила за временем. И даже порыва какого-то не было к чему-то стремиться, что-то сделать. Так и лежала в этой комнате, забившись в угол дивана. Куталась в одеяло, несмотря на май на дворе. Пыталась как-то душ принять, только зачем-то в одежде под воду залезла. Да так и промаялась, не в состоянии вспомнить, что и следом за чем делать надо, с чего начинать? Стояла под горячей водой минут двадцать, наверное, пока мама Маша не заглянула, проверить, как у нее дела? Они с ее мамой по очереди с ней оставались — наверное, опасаясь оставлять Кристину одну. Хотя она и не знала, как договаривались на комбинате. Сама забыла о том, что у нее какие-то дела и обязанности есть. Запуталась — где ночь, где день? Жила урывками от кошмара до кошмара. А просыпаясь — разрывалась от боли, которую все еще не могла из себя выплакать. Только глубже будто заталкивала. Переполнялась ею.

Телефон разрядился давно. Она его не заряжала. Зачем? Кузьма все равно не позвонит… Она не имела в этом никакого сомнения. Тогда зачем ей телефон? Собственно, Кристина даже поесть забывала. И не ела бы, наверное, если бы матери не впихивали в нее хоть что-то. Правда, это удавалось им не чаще, чем раз в день-два. Аппетита не было вообще.

И неизвестно, сколько бы еще она так просидела в углу дивана, и до чего себя довела бы, если бы однажды на пороге этой комнаты не появился Руслан.

Она даже не отреагировала на его появление. Подняла глаза, и снова вперилась в колени, укрытые одеялом. А Карецкий матом выругался. Громко, грубо, резко.

— Твою ****. Величко! Ты что творишь? Ты головой думаешь?! Б****! Ты хоть понимаешь, что я тебя уже похоронил почти?! Все морги объездил, все больницы! Ты почему на звонки не отвечаешь? Пропала, квартира пустая стоит, в университете не появляешься, в больнице… Кристина! — заорал он громче, наверное, потому, что она не реагировала. — Ты на себя посмотри! Ради чего?! Ради этого идиота?! Что ты с собой творишь?!

— Уходи, Рус… — прошептала она, по-честному, так и не выйдя из своего ступора.

Но Карецкий был не тем, кто сдается от такого отпора или отсутствия интереса собеседника.

Он еще раз выругался. После чего схватил ее за руку, не церемонясь и не миндальничая, как матери, которые боялись и лишний раз ее тронуть или в комнату заглянуть. Рус же просто сгреб в охапку и потащил ее в ванную. Точно как она сама недавно. Засунул ее, растерявшуюся и дезориентированную под душ. Только на полную включил ледяную воду. Так, что Кристина мигом промокла и завизжала от холода. Принялась вырываться, брыкаться, стараться освободиться от его хватки. Матери прибежали на крик, но стояли поодаль, поняв, что боли ей никто не причиняет. Наверное, сами уже отчаялись, не в состоянии придумать, что делать.

— Величко, в себя прийди! Ты три операции пропустила! Из-за кого? Из-за мужика? Это твое оправдание перед людьми, которые умереть могут, так? Тогда нех*р тебе в медицине делать! Ничего ты не стоишь как врач! И я зря на тебя столько времени потратил, надо было кого-то другого учить, а не слабачку, которая не может отодвинуть личное и выйти на работу, как все мы делаем… — Он ее еще и встряхивал на каждое свое слово и упрек.


Это позже Кристина поняла, что Карецкий сам в отчаянии был, увидев ее в таком состоянии. Не знал, что делать. Пургу нес, провоцируя ее хоть на что-то: на обиду, гнев, злость… Только бы из апатии выдернуть.

Но тогда она этого не знала. И ее зацепило. Где-то в глубине, под пластом рухнувшей реальности, Кристину задело. Она всегда очень хотела быть врачом, выкладывалась по полной, прилагала все усилия. И то, что Рус говорил… может и не так, как в другой день проняло бы, и все же…

— Отцепись от меня! Отстань! — закричала Кристина, стараясь выбраться из-под ледяного душа. — У меня пневмония будет, идиот!

Она вдруг ощутила такой приступ агрессии, такую злобу, что принялась отбиваться. По-серьезному стала Руслана бить, со всей своей силы, пусть и не много той сейчас у Кристины было.

— Я не слабачка! Не смей такого говорить. Ты ничего не понимаешь! — орала она, хаотично молотя его руками.

Понимала и сама, что Рус ни за что страдает. На себя всю ту злость принимает, что ей Кузьма в душе зародил. Всю ту боль… И терпит. Не отбивается.

Впервые что-то в голове прояснилось, хоть и не до конца. Стыдно стало. Замерла, уставившись на Руслана. Губы кусает. На матерей даже глаза не может поднять, сил нет. Ее всю колотит. То ли от холода уже, то ли от всех этих эмоций.

— Прости, — прошептала.

А сама губы кусает. Не может перестать. Они будто бы сами собой под зубы лезут, хотя Кристина уже соленый привкус крови на языке чувствует.

— Ничего, Кристя, ничего, — Рус резко выключил душ, потянув ее из ванны.

Кругом вода, все мокрое: коврик, стиральная машинка, зеркало все в брызгах.

— Ори и бейся, сколько душе угодно. Плачь. Только выпусти это из себя, встряхнись… — укутывая ее в полотенце, которая мама Кристины уже приготовила, приговаривал Руслан.

— Я не могу! — вдруг заорала Кристина так, что и она, и они все вздрогнули. — Не могу плакать, — простонала она, понимая, что силы кончились. — Оно меня изнутри разрывает просто, Рус. Невыносимо, глаза жжет. А плакать не могу. Нет слез…

Кристина сползла, повисла на руках Руса. А он подхватил. Сжал крепко: и руки, и зубы свои.

— Ничего, Величко. Ничего, — тихо, но уверенно прошептал Рус. Будто точно знал, что и как сейчас делать. — Тогда ори и бейся. А оно потом само как-то… Будет все, Кристя. Наладится, — начал ей волосы промакивать, вытирать полотенцем, успокаивая.

Она не спорила. Позволяла ему воду с нее вытирать. А сама точно знала, что неправ Карецкий. Для нее все кончено. Все, о чем Кристина мечтала и чем жила всю жизнь до того вечера, когда Кузьма ушел. И ничего у нее уже не будет.

Мать слезы тайком смахивала, Кристина видела. А мама Маша просто в другой угол коридора отошла, обхватив себя руками так же, как сама Кристина недавно. И посмотрела на нее с такой болью, с таким стыдом, словно бы сама в боли и муке Кристины повинна была, а не ее сын. Извинялась несколько раз за эти дни, просила у нее прощения.

Кристине захотелось успокоить ее, убедить… Только силы исчерпались. Закончились совершенно. Позволила Русу усадить себя на край ванной и молча смотрела на маму Машу, пока ее собственная мать и Руслан решали, какой чай заваривать и быстро доставали сухую одежду. Пыталась глазами показать, что маму Кузьмы точно ни в чем не винит. Только сомневалась, что в ее глазах хоть что-то можно теперь увидеть, кроме той пустоты, что в Кристине жила, распирая изнутри.


Рус не собирался ее теперь в покое оставлять. Прицепился, как клещ. Таскался за Кристиной везде. Рассказал, что действительно искал ее с самой среды, когда она ни в больнице не появилась, ни в университете о себе никаких вестей не оставила, почему пропускает. Звонил постоянно, только телефон был вне зоны покрытия. Объездил все морги, тоже не врал. Отчаялся, действительно поверив в худшее, начал среди всех своих знакомых узнавать, кто хоть что-то мог знать о криминале, куда там тела убитых девают. Как избавляются от улик. Действительно поверил, что ее убили, порешив вместе с Кузьмой за компанию. Но все равно искал. А тут ее мать обнаружила, что у Кристины телефон уже пятый день разряжен и включила заряжаться. Рус, как только получил уведомление о том, что ее номер опять на связи, сразу же позвонил. Мать Кристины и рассказала, где она. Знала о Руслане, Кристина про друга рассказывала много.

Наверное, именно после этого рассказа Руса, Кристина в полной мере начала осознавать, что заставило Кузьму уйти. Она, если откровенно, не до конца понимала, что его «деятельность» может и ей грозить. Да еще и так глобально. За любимого боялась, а о себе даже не думала, не связывала, в голову не приходило. А Руслан, выходит, этого чуть ли не каждый день ждал? Лучше ее понимал все подводные камни? Наверное.

Только и поняв еще один мотив… Не простила. НЕ приняла этого поступка. Еще больнее стало, что Кузьма, зная больше и понимая, куда влазит, так глубоко зарылся в это все, не оглядываясь на их чувства, их семью, что теперь не имел иного варианта…

Карецкий заставил ее помыться. Нет, не следил. Под дверью ванной стоял, внутрь не ломился, хоть и угрожал. Но благодаря этим угрозам Кристина и помылась впервые за все эти дни толком. И обед в нее впихнул силой, не слушая, что Кристину от еды воротит. Остался здесь, у них, устроившись ночевать на полу в кухне. По ходу договорился о том, чтоб поменяться дежурством, которое у него сегодня ночью было, с другим ординатором. Два дежурства вместо этого согласился взять за выручившего его коллегу.

Кристина все слышала, хоть Рус и тихо пытался говорить. Только в «панельке» разве утаить что-то? Даже превозмогла охватившую ее после всех действий усталость и вновь накатившую апатию.

— Иди, Рус, — хрипло вразумляла она. — Зачем тебе лишняя работа?

Но он проигнорировал ее попытки.

— Я тебя теперь из поля зрения не выпущу, Величко, — ткнув пальцем в ее сторону, резко заявил он категоричным тоном.

И Кристина только сейчас заметила, что Рус тоже выглядит не так, будто с курорта вернулся. Измотан и темные тени под глазами. Да и сам весь на взводе. Курит куда больше обычного.

— Извини… — ей не приходило в голову, что он может так переживать о ней.

Даже не вспомнила за эти дни про Карецкого, если честно. Ни о ком не вспоминала, кроме…

— Проехали, Величко, — отмахнулся Руслан, взяв чай, который ему мама Маша приготовила. — Ты в себя, главное, прийди.

Она не могла ему такого пообещать. Потому просто отвернулась. А Карецкий не настаивал.