— Э, нет, парень, — с улыбкой протянула тетя Маша. — У нас уговор был: гуляешь два часа, а потом домой и уроки. Завтра в школу же, а ты и не садился еще! — помогая сыну снять мокрые вещи, напомнила соседка. — Это — тетя Тамара и Кристина, жить будут с нами, — познакомила она сына. — Не заставишь за учебу сесть, — повернувшись к ее матери, немного возмущенно и даже устало рассказывала тетя Маша. — Управы на него никакой нет, с тех пор, как отец ушел. Носился бы целыми днями по дворам, да в футбол бы гонял в спортзале — единственное, ради чего с удовольствием в школу ходит. А так, едва на тройки вытягивает. И не дурак, все учителя говорят, что мозги на месте. Но упрямый, как осел. И учиться не хочет ни в какую, — делилась соседка с матерью Кристины своими бедами.

— М-а-а-м! — возмущенным тоном, словно он тут старший, попытался одернуть Кузьма жалобы матери, но на него никто не обратил внимания.

Мама Кристины сочувствующе кивала. Кузьма, казалось, совершенно не беспокоился по поводу того, что о нем сейчас говорили, и сосредоточенно пытался расшнуровать обледеневший, забитый снегом ботинок. А сама Кристина все еще рассматривала этого мальчишку: никогда таких волосатых мальчиков не видела, в садике, куда она ходила, всех стригли коротко. И на улице тоже. А у этого Кузьмы просто вихри какие-то темные на голове торчали во все стороны. И то, что он только что снял шапку, не придавило, а лишь добавило какого-то дикого беспорядка на его голове.

Тетя Маша, продолжая говорить, попыталась этот беспорядок пригладить, но у нее ничего не получилось. Да и Кузьма, наконец-то сняв обувь и куртку, уже крутился, вырывался, явно нацелившись на ванную. На Кристину он поглядывал все еще с интересом, но без какого-то явного восторга. Наверное, будь она мальчишкой — больше бы новому соседу и вероятному другу радовался бы.

В конце концов, его отпустили приводить себя в порядок. Тетя Маша и ее мать потянулись на кухню, накрывать на стол, и Кристина увязалась следом. В школу ей предстояло идти только в следующем году, и потому она слабо разбиралась в том, что взрослые говорили об уроках и успеваемости Кузьмы. Но ей очень хотелось разобраться. Да и интересно было ощущать себя частью таких «взрослых» разговоров.

Кузьма появился на кухне спустя минут пять, уже в сухой одежде, но все с тем же гнездом на голове.

Тетя Маша посмотрела на это, вздохнула, и начала сетовать подруге уже на прическу сына:

— Никакого сладу нет с этими волосами. Вихри, точно как у его отца. Как ни стриги — торчат во все стороны. Только если брить почти, так мне такое издевательством кажется, хоть наша классная руководитель и пишет вечно замечания. Но я не поддаюсь.

— И правильно, над ребенком издеваться нечего, — согласилась мать Кристины, раскладывая по тарелкам гречневую кашу, которую они сварили, пока распаковывали вещи.

Сам Кузьма словно и не обращал внимания, что разговор ведется о нем, спокойно уплетал такую же булку, как уже досталась Кристине ранее. И хоть тетя Маша пыталась прикрикнуть, что сладкое после обеда, в итоге махнула рукой.

— Растет пацан, все равно все в нем горит. Вечно голодный ходит, — заметила соседка.

А мама Кристины только улыбнулась и согласно кивнула на это замечание.

Кузьма же только скривил какую-то насмешливую гримасу на этот диалог. Он в принципе вел себя так необычно для Кристины — словно ему никто не указ. И мать он слушает только потому, что любит. Но и его готовность ей «потакать» имеет свои границы. Мальчишка же, а как-то давал это всем понять одним своим видом, даже маленькая Кристина заметила и ощутила.

А увидев, что она поглядывает на булку, которую он ел, Кузьма не рассердился и не отвернулся, сделав вид будто не заметил. Взял и отломил сдобу с той стороны, где не кусал, и протянул ей.

Кристина смутилась, почувствовав себя виноватой почему-то: он ведь голодный все время, вон мама его рассказывает, а она уставилась и мешает ему есть.

— Нет, — попыталась отказаться она, втянув голову в плечи, — я ела уже. Спасибо!

Но Кузьма и слушать не захотел, держал кусок булки у нее перед носом, пока Кристина не взяла, сдавшись, и не принялась жевать вместе с ним.

Вообще, Кристине было очень странно все происходящее, но и интересно, и весело. Она не привыкла к такой ситуации и к этим людям еще. Но и не чувствовала себя с ними совершенно чужой. Возможно потому, что мама и тетя Маша были знакомы и общались с легкостью, передав это и своим детям. Или еще в чем-то секрет состоял. Но ей нравилось сидеть на той кухне и следить за разговорами, действиями, изменением выражений на лицах.

Да и Кузьма оказался хорошим, хоть поначалу Кристина немного и боялась старшего парня. Мало ли, а вдруг забияка? И будет гонять ее. Но мальчишка хоть и оказался упрямым и со своей точкой зрения на все происходящее, что они все замечали каждый день, а к младшей соседке отнесся по-доброму. Нельзя сказать, что они стали друзьями сразу, все же шесть лет разницы в этом возрасте — очень много. Но под свою опеку Кузьма ее взял. И во дворе присматривал, никогда не отказывался брать Кристину, если сам на улицу выходил. И не таскал ее за собой хвостом вроде, и Кристина гуляла с детьми своего возраста, но как-то они все время рядом были. Она у него под присмотром.

Сначала его друзья поглядывали на нее с удивлением и непониманием, насмешливо дразня «невестой». Но после нескольких заработанных из-за таких дразнилок синяков, умолкли и не возражали, даже если Кузьма тягал Кристину за собой в их играх.

А вообще, Кузьму во дворе любили. Он был заводилой и капитаном всех игр и приключений, всех проказ и проделок. Но, к его чести, всегда брал на себя всю вину, если что-то шло не так, даже если его рядом не наблюдалось. Но Кузьма никогда не позволял Кристине вступаться за него и рассказывать об этом. И постепенно у них начали появляться свои секреты, тайны и истории, о которых никто не знал: ни другие друзья, ни матери.

Тетя Маша хваталась за голову, порой не имея ни сил, ни средств оплачивать разбитые окна первых этажей их двора и школы. Пыталась как-то «воздействовать» на сына, читая ему нотации и взывая к совести. Но особого эффекта это все не приносило. И не сказать, что Кузьма бессовестным рос. И близко нет. Но вот что больше всего сердило и учителей, и его мать. Наоборот, Кузьма прекрасно понимал, что «хорошо», а что «плохо», никогда не обижал младших, сам мог «разобраться» с хулиганами, которые издевались над девчонками или первоклассниками, забирая мелочь или пачкая портфели. Но при этом он редко оглядывался на методы. Да и к учебе, несмотря на явный ум и склонность к наукам, относился поверхностно, не считая основным в жизни. И куда больше времени уделял все тому же футболу, безмерно им любимому.

По словам тети Маши, это все началось, когда отец Кузьмы ушел из семьи. И вроде бы легче всем стало, ведь бывший муж любил выпить и был тяжел на руку, не жалея ни жену, ни маленького сына. Но когда пропал в неизвестном направлении, Кузьма изменился. Может, и всегда характер у сына непростой был, просто и без того проблем хватало, чтобы на причуды сына внимание обращать? Или это исчезновение отца так на нем сказалось, изменив мировоззрение, только управы тетя Маша на Кузьму не имела. И единственной ее надеждой постепенно стала Кристина, которой не всегда, но периодически все же удавалось достучаться до Кузьмы, чтобы в чем-то убедить друга.

А они стали настоящими друзьями спустя какое-то время. Во всяком случае, Кристина искренне считала так, пока не узнала, что Кузьма стал вызывать повышенный интерес у девушек в своем классе. И вовсе не чурается этого внимания…

Кристина училась хорошо. Всегда. С первого дня, как Кузьма отвел ее в школу за руку на первое сентября в первом классе. Он же ее и домой отвел в тот день, прогуляв из-за этого собственный урок. Их матери были на работе и не сумели отпроситься. Кузьма же честно предупредил младшую подругу, что той сказкой, о которой талдычат взрослые — в школе и не пахнет. Так что Кристя может сразу настраиваться на худшее… Оптимист по жизни.

У Кузьмы со школой были сложные отношения и он этого не скрывал. Бравировал даже. Все, что подразумевало в себе систему — претило его характеру.

Но с Кристиной дело обстояло иначе. Она очень не хотела подводить мать. Не выносила, когда та плакала, еще с похорон отца. А потому даже не представляла, что сумеет расстроить ее плохими оценками. Да и тетя Маша поддерживала всегда, ставя в пример собственного сына и свое сердце, которое точно не выдержит всех его проделок. На что сам Кузьма только улыбался всегда.

«Но ты же девочка, тебе надо учиться хорошо», — любили повторять и ее мать, и тетя Маша, поддерживая подругу.

И она училась. А еще подумала, что сумеет как-то и Кузьме помочь, ведь он ей всегда помогал. Не с математикой, конечно, с этим у Кристины никак не складывалось. Не давались ей цифры. И вот тут ей тайком от остальных помогал Кузьма, зачастую просто решая все примеры для Кристины, тогда как для себя даже не удосуживался писать домашние работы. Еще в пятом классе у Кузьмы случился конфликт с учителем. И теперь все, что он знал — было скорее вопреки, а не благодаря происходящему на уроках. Математика была его стихией. Он цифры не видел — он их понимал, «управлял» ими, как казалось маленькой Кристине. Для нее это было магией. Настоящей. Более того, Кузьма как-то умудрялся еще и ей объяснить все непонятное. И куда проще, чем это делал учитель в школе.

Но и она вскоре поняла, что может помочь другу. Так же легко, как Кузьме математика, Кристине давались языки и большая часть гуманитарных наук. Она обожала все, что могла только узнать о природе, потому, прочитав свои учебники наперед, чтобы порадовать маму, добралась и до книг друга, по большей части ему просто не нужных. Год за годом она учила и свое, и что-то его. Для него же, чтобы помочь, начала читать и историю. Нельзя сказать, что Кристина была гением и училась впереди программы. И близко нет. Она просто очень хотела помочь Кузьме, которого, наверное, в тот момент считала старшим братом, практически. У нее не было никого дороже мамы и Кузьмы. И тети Маши, конечно. И потом, даже ее, в чем-то детские, конечно, сочинения, написанные в четвертом классе, были куда лучше пустого места в тетради, которое так бы оставил Кузьма. По крайней мере, даже зная, что это не он писал, учителя ставили ему оценки. Да, это были «тройки». Но его ни разу не оставили на второй год, сколько бы ни грозились. Не хотели “зарубить” на корню все шансы не глупому же парню.