Выставка. Ольга усмехнулась. Да, она сделала ее. Ирма хорошо ею поруководила, вагоны метро были оклеены плакатами с ее портретом. Да, были интервью, слепили блицы фотокамер, появились заметки в газетах. Первоклассный фуршет на открытии, изысканные вина, легкие закуски. Иностранные корреспонденты. Из вложенных в организацию ее «славы» денег она получила максимум. Опять-таки Ирма стояла за всем этим. Так что же, вот к этому она бежала всю жизнь, высунув язык?

А не на этом ли она надорвалась? Не поэтому ли у нее теперь пустой дом и пустое нутро?

Есть микроскопическая слава. Нет настоящего Славы. Огромного, надежного Славы, которого она любила, как оказывается, больше всего на свете. Ничем другим она не может эту любовь заменить.

С тех пор как она вытолкнула его из своей жизни, смертельно обидев, прошло много месяцев. Но не было дня, чтобы она не вспомнила о нем. Не прямо, так косвенно.

Мужчина с бородой, как у Славы.

Бабочка за окном — ее поймал бы Слава.

Ружье в витрине магазина — а такое есть у Славы?

Холодно в постели без Славы.

Некому положить голову на грудь. Нет Славы.

Вот и все.

Больше ничего не будет. Ее жизнь вышла совершенно никчемной. Все мелко, ненужно. Когда срок аренды зала закончится, она соберет фотографии, разложит по папкам и засунет на полки у себя дома. И что дальше? Кому они нужны? Ее сыну, который получит в наследство все, что от нее останется?

В лучшем случае он положит их на антресоли.

Что ж, закончился, судя по всему, и ее безумный бизнес. От него остались деньги на жизнь, она может построить дом, поехать куда угодно. У нее есть деньги на лекарства, если вдруг боли все же начнутся. Но боль, которая уже открылась и которая сжирает ее, таблетками не унять.

Ольга пошла в спальню. Что ж, этот приход на землю не самый удачный, попыталась она схватиться за соломинку. А будут ли еще жизни? Для тех, кто верит в это, конечно. Но Ольга не склонна к мистике.

Тогда зачем все это длить?

Ольга пошла в спальню, достала из-под подушки револьвер «леди», рассверленный под настоящий патрон, боевой, не газовый. Ирма настояла, чтобы она попросила Митрича это сделать. Похоже, они с Митричем нашли общий язык. Теперь Ольга не сомневалась, какие у них были дела. Митрич, конечно, уникум. Но таким ему помогает быть его отстраненность — он никогда не спрашивал, что он делает и зачем: «Господь думал, когда делал всей твари по паре. А я не думаю. Я просто делаю, что просят».

Она зарядила его, сунула в карман и оделась. Стрелять ее научил еще Слава. Опять Слава! Она разозлилась на себя, потому что при одной мысли о нем у нее выступали на глазах слезы. В последнюю перед расставанием весну он взял ее на охоту. Он запретил ей брать фотоаппарат.

— Нельзя смешивать две охоты. В объектив ты подсматриваешь жизнь. С ружьем ты в ней участвуешь.

Итак, сейчас она с пистолетом будет участвовать в жизни. С нее достаточно, она насмотрелась.

Куртка на меху, тяжелые ботинки, плотно обхватившие голень высокой шнуровкой, кепка из кашемира с опушенными ушами, джинсы и варежки на меху. Она перекинула сумку через плечо и сунула в карман ключи от домика.

Ольга подошла к машине. Мяукнула сигнализация, она открыла дверцу и села за руль. Двигатель отозвался с полоборота, она надавила на газ, и красный «фольксваген» рванул с места, выбрасывая из-под колес комья снега. Вперед, дорогой, вперед. Ты едешь в последний рейс. Тебе надо выполнить до конца свою миссию, и мне тоже.


Ирма собирала вещи. Она велела Салли подыскать им дом в Сан-Франциско. На время, а когда они осмотрятся, Ирма сама найдет то, что надо. Самое важное, ей удалось то, чего она хотела! Салли — просто клад.

Ирма, снова вспомнив о том, что ей удалось проделать, сама себе не верила.

Контрольный пакет акций исследовательского центра, в который входила клиника Энди, — она с трудом перевела ДУХ, — у Салли. Нет, нет, она даже мысленно не станет произносить, как это удалось сделать. Он есть. Он существует. Он в надежных руках. Энди, как писали газеты, умер от передозировки наркотиков. Ирма усмехнулась, хотя что-то задело ее в этом сообщении. Но она не стала вникать, что именно. Им виднее, в конце концов, тем, кто дал такое заключение.

— Иржи, дорогой, у меня для тебя сюрприз. — Она подошла к мужу и поцеловала его в щеку. — Завтра отлет.

— Не хочешь ли ты сказать, что намерена снова лететь сама? А как же наша любовь? — Он потянулся к ней тонкими пальцами, перебирая ими в воздухе, изображая, как ее изящные ножки шагают в спальню.

— Нет, милый, мы летим оба. В Штаты. — Она протянула ему конверт с билетами и паспортами.

— В Штаты? Зачем? — Иржи непонимающе смотрел на жену. — Я не планировал лететь туда.

— Но подарок твой там…

— Подарок там? — Иржи недоумевал.

— Тот, о котором ты мечтал всю жизнь. — Ее глаза сияли.

— И кто же нам его приготовил? Там, насколько я помню, мне готовили совсем другие подарки. Но, слава Господу, он уже ничего нам больше не приготовит.

— Он, сам того не зная, приготовил, дорогой Иржи…

— То есть? — Иржи вскинул светлые брови.

— Я, конечно, могла бы тебе раскрыть секрет, но не стану.

— Ирма, немедленно объясни мне! — потребовал муж.

— А ты не рассердишься?

— Ирма, но ты говоришь, это подарок… Почему я должен сердиться? Ничего не понимаю.

— Мы переходим на новый виток. У нас с тобой в Сан-Франциско исследовательский центр.

Он вздрогнул.

— Что ты имеешь в виду?

— Контрольный пакет акций этого центра. Ты будешь заниматься только наукой, я освобождаю тебя от всех административных дел. Ты наймешь всех, кого захочешь. Даже ту девочку из московского онкологического центра, чье выступление тебя так поразило. Помнишь, ты рассказывал? Мы соберем лучшие силы…

— Но как тебе удалось? Это же такие деньги…

— Иржи, ты одержимый человек, но и я в не меньшей степени. Я все это сделала для тебя. Ради тебя я готова на все, ты это знаешь, потому что только благодаря тебе я все еще на этом свете.

— Но, Ирма, это ведь стоит таких денег… Их не могло быть у нас, чтобы купить…

— Вот именно, купить. — В ее глазах раскрылась бездна. — Сейчас не время что-то обсуждать, дорогой. Собирайся. Мы улетаем.

Ирма улыбнулась Иржи еще раз и направилась было к себе в комнату, внутри все дрожало.

— А если не купить… — остановил ее голос Иржи.

И она поняла, что сказала лишнее или с неверной интонацией. Ирма заставила себя снова улыбнуться. Иржи ничего не должен заподозрить. Он не сумеет держаться естественно, на границе могут обратить внимание.

— Погоди, Ирма. Я хочу знать… Ведь Энди Мильнер умер, я сам читал в газете. Там не было ни строки о продаже контрольного пакета, хотя речь шла о его клинике… Погоди, Ирма! — Он лихорадочно пытался за что-то уцепиться. — Так где эти акции?

Неожиданно заданный вопрос застал Ирму врасплох, и она ответила:

— Пока у Салли. — И осеклась.

— У кого? У Салли? У той самой? Его секретарши? Но…

— Иржи, все потом. После. Я тебе объясню, — торопливо говорила Ирма. — Нам надо спешить. Самолет…

— Но это невозможно. Если контрольный пакет у Салли… Да как она завладела им? Она что, убила его?

— О чем ты говоришь! Она его не убивала.

— Но я знаю Энди, контрольный пакет он мог поменять только на жизнь.

Глаза Иржи горели лихорадочным огнем. Его рука потянулась к левой стороне груди. Он пристально посмотрел на жену.

Внутри у Ирмы все дрожало.

Надо успеть. Надо успеть улететь.

Если они постучат, она станет стрелять. Теми же иглами, которую нашли в теле Энди.

Она замерла. Господи, она это смогла? Она ли?

Она сможет все. Ле Мере — какой мастер! Если она доберется до Штатов, она выпишет его… Она даст ему столько идей, что он будет занят до конца жизни.

Глаза Ирмы горели.

— Иржи, ты готов? — крикнула она. — Я собрала твои вещи. Иржи!

Иржи Грубое молчал и медленно оседал на пол. Потом рухнул.

Ирма уставилась на него.

— Иржи, — прошептала она. Он молчал.

— Иржи! — взвизгнула она. — Нет! Ирма похолодела.

— Иржи, не надо. Не оставляй меня одну… Не оставляй…

Она схватила его руку. Рука была ледяная.

27

Ольга ехала по заснеженной дороге, она свернула с Минского шоссе и пробиралась, чиркая брюхом вздыбленный снег, мягкий, но уже слегка прихваченный морозом. Грузовики проложили колею под свою высоту.

Она повернула к домику, вон он, сереет металлическая крыша. Единственное, в чем они не послушались мистера Уиклера, — чем покрыть крышу. Современные условия требовали железа, а не соломы, как он рекомендовал для экзотики.

Снег был чист и бел, он напоминал саван. Как хорошо остаться здесь укрытой этим саваном и все закончить. Ее сердце радостно билось. И ни о чем не надо думать, мучиться, надеяться или чего-то ждать. Все, нет даже любопытства, которое человека привязывает к жизни.

Она затормозила перед поворотом к дому. Придется вылезти и лопатой разгрести. Не надо, чтобы машина сразу бросалась в глаза. Она будет лежать в доме долго, сейчас морозы, и ничего, пускай. Она побудет здесь, где когда-то была по-настоящему счастлива. Наверное, атмосфера счастья, пропитавшая сами стены, еще не выветрилась и не вымерзла. Интересно, Слава хоть когда-то вспоминает о ней?

Когда Ольга отъезжала от дома, Андрей и Слава Воронцов подъезжали к нему. Они уже не раз говорили по телефону.

Андрей долго колебался, рассказать ли Воронцову о том, что на самом деле произошло с Ольгой. В чем он, кстати, больше не сомневался. Он позвонил ему, вернувшись из Праги, и пригласил к себе.

— Итак, Ярослав Николаевич, — сказал Андрей, — я хотел бы с вами поговорить. Нет-нет, не об оружии.

Он отодвинул сверкающую свежесть «браунинга» двенадцатого калибра, который купил недавно и теперь показывал Воронцову.