— Господи, спаси и помилуй, прости нас, Господи, грешных, смилуйся, Господи…

* * *

— Привет, сеньора!

— Доброе утро.

— Мань, не дуйся на меня, что пропал. Дела разгребал, сама знаешь: волка ноги кормят. Как ты, работаешь?

— Жду ответ из одной солидной фирмы, — приукрасила «Ясон» претендентка.

— А почему ко мне не хочешь пойти? У меня крупное агентство, бабки капитальные. Такие, как ты, нам позарез. Я мужик серьезный, это только с тобой расслабляюсь, с другими — зверь.

— Спасибо, я сама.

— Ну, смотри, — не стал спорить друг детства. — Только помни, моя дорогая: когда плывут в тумане, без компаса не обойтись.

— Это ты, что ли, компас?

— Почему нет? Нам, Маняша, друг друга терять теперь нельзя, наша дружба годами опробирована. А у нас с тобой за плечами столько лет на двоих, что это уже не годы — судьба. Ну так что, пойдем в кабак?

— Димка, — развеселилась Мария, — как ты умудрился разбогатеть? У тебя же мысли, как блохи, скачут!

— Мои мысли, Маня, не скакуны, но мудрости глаза, — важно изрек Елисеев. — И эти глаза не могут спокойно взирать на ваше одиночество, сеньора. Короче, я заеду за тобой завтра в восемь, годится?

— Вполне, — улыбнулась «сеньора».

Неприметный с виду ресторанчик потрясал и ошарашивал внутри. Прямо у входа, по обе стороны огромного, во всю стену, овального зеркала, в прозрачных футлярах высилась пара ледяных шутов, бубенцы на их колпаках покачивались и чуть слышно звенели. Маленький зал на десять столиков ослеплял белизной, здесь все точно покрыл сверкающий иней: потолок, стены, сине-белый ковер на вощеном паркете, гобеленовые стулья, скатерти и фарфор с тончайшим стеклом бокалов.

— Елисеев, — ахнула Мария при виде лилейной роскоши, — ты, часом, не ошибся? Уверен, что здесь обслуживают простых смертных?

— Простых — не уверен, — небрежно опустился на стул проводник, — но за те бабки, что тут спускают клиенты, Вадим вылижет задницу хоть ангелу, хоть черту, лишь бы платили.

— Кто такой Вадим?

— Владелец. Я помог ему в свое время с раскруткой, теперь хожу в почетных гостях. Мужик, как ни странно, вышел памятным на добро.

— А как…

— Все вопросы потом, — пресек любопытство Елисеев, — сначала подкрепимся, согласна? Советую попробовать карпа: тает во рту и ни единой косточки, пальчики оближешь!

Роскошной оказалась не только рыба, но и все, что выставлялось на стол вышколенным официантом. Мария не с ветки спрыгнула в этот «Ледяной дом», но и ее поразила высота планки, которую брал неведомый Вадим.

— Такое ощущение, что я вернулась в другую страну. Подобную роскошь не часто встретишь даже на Западе.

— Что твой хваленый Запад, Маня? Болото, мнившее себя океаном. Жаркие споры, каким сортом туалетной бумаги комфортнее, извини, подтираться, ажиотаж дешевых распродаж, вечный подсчет калорий и жадность — скучно, убого, банально. Полета нет, фантазии, страсти — одним словом, фантом. Вроде как и живой, а жизни в нем нет, одна только видимость, — он поднял сияющий золотом фужер. — Давай, Манька, выпьем за Россию! Ты молоток, что вернулась, я рад за тебя!

— Спасибо. А ты, Елисеев, оказывается патриот, я не знала.

— Да я и сам не знал. Но ты права: дам в морду любому, кто попытается охаять дом, в котором живу. Правда, сейчас в этом доме расплодились крысы, — вздохнул он, — но это все ерунда, Машка, поверь. В России интересно жить! Здесь время спрессовано, и от каждой секунды кайф похлеще любой наркоты. — Елисеев потянул носом, втягивая ароматы блюд. — А порядок мы наведем, дай только срок. Из такой домины, что наши предки отгрохали, можно картинку сделать, было бы желание.

Вокруг негромко переговаривались, позванивали бокалами, шутили, посмеивались, мягко наигрывал джаз, бесшумно скользили официанты, горели свечи на столах — все дышало покоем, ублажало и убеждало, что жизнь прекрасна.

— Твой Вадим — змей-искуситель, — неожиданно выдала размякшая гостья, — сотворил райский уголок, где можно совратить любого.

— Вовсе нет, — прозвучал над ухом вежливый баритон.

— Вадька, — оживился Елисеев, — здорово! А говорили, ты в Париже.

— Был, — сверкнул белозубой улыбкой лощеный брюнет и вопросительно уставился на Марию.

— Знакомьтесь, друзья, — спохватился «почетный гость». — Перед тобой, Машенька, Вадим Стернов — известный гурман, бильярдист, эстет, хозяин «Ледяного дома» и еще парочки других, любимчик Фортуны.

— Такой роскошный букет достоинств не войдет ни в одну вазу, — пошутила Мария и тут же прикусила язык: фраза вышла по-идиотски двусмысленной, пошловатой.

— Плененная вазой вода для любого букета опасна, — вежливо парировал брюнет.

— Один-один, — оценил короткий словесный поединок «рефери» и торжественно добавил: — А теперь, дорогой, представляю тебе Марию, лучшего человека и друга я не встречал.

— Тебе, Дима, судьба всегда дарит самое лучшее, — вздохнул Стернов и слегка наклонил голову, густые темные волосы прореживала седина. — Приятно было познакомиться, Мария. У вас красивое имя. Желаю хорошо провести вечер, — и отвалил от столика, невозмутимый, как вождь ирокезов.

— Ты сразила его наповал, — подмигнул Димка, едва «букет» удалился.

— Не выдумывай.

— Точно, Маня! Он даже не спросил, как тебе его харчевня, на моей памяти такого еще не бывало. — Старый друг разлил золотистое вино по бокалам, отмахнувшись от подбежавшего малого в темно-синем костюмчике. — Давай, Маняша, выпьем за тебя! Живи и здравствуй, моя дорогая, крути хвостом перед мужиками, дури нам головы, богатей да не забывай друзей. Ближе тебя у меня никого, честно!

— Почему?

Елисеев прищурился, пристально наблюдая за бегущими вверх пузырьками в тонком стекле.

— Это долгий разговор и не совсем приятный. Но если хочешь, могу просветить: не верю никому. Бабы клянутся в любви, а в ширинку лезут за баксами. Мужики набиваются в друзья, чтобы драть потом с тебя шкуру, конкуренты ненавидят открыто, партнеры — исподтишка, — он осушил бокал. — Сегодня, Маня, правит бал корысть, большинство она ослепляет, а мне, если честно, открывает глаза.

— И как тебе живется с открытыми глазами?

— Легко! И не мне одному. Сейчас многие так живут: играючи, не чувствуя под собой крепости человеческих отношений, извини за патетику. Хотя встречаются и белые вороны вроде Вадьки Стернова.

— Чем же отличаются эти вороны от остальных?

— Маразмом. Они мечтают впасть в детство. Когда ходили с румяными щечками, чистыми ручками, верили в красивые сказки, мечтали о высоком и клялись своим девочкам в любви до последнего вздоха. С годами ребятки, естественно, нахлебались многого, в том числе и дерьма. Другие-то хлебают и ничего, держатся на плаву, некоторые даже утверждают, что дерьмецо хоть с душком, но полезно, потому как в нем много органики. А нашим альбиносам неймется, им охота чистоты да свежести, но для этого необходимо, чтобы хоть разок снова трепыхнулась душа. Как в молодости, понимаешь? Когда в крови бушуют гормоны, в башке вместо бабок резвятся бабы и трясет так, что хоть подключай к генератору да гони электричество от пуза. Вот они и носятся с бредовой идеей заново пережить такую трясучку. Это же маразм, Маня, самообман, клюква развесистая! — Он усмехнулся. — Меня в свое время тоже потрясло, как вспомню, так до сих пор вздрагиваю… Ты спрашиваешь, почему я один. Да потому, что сладкими сказками сыт по горло! Теперь всем сказкам анекдоты предпочитаю. А эти придурки готовы выложить за свою блажь любые бабки. Пресыщенные, наивные идиоты, короли, которым для полного счастья не хватает жемчужного зерна в навозной куче, где они нарыли свое королевство. Еще шампанского?

— Нет, лучше домой. Я что-то совсем разомлела, спать хочется, — Димкин спич был, конечно, пламенным, но его гасили завистливые нотки, от этих ноток потянуло на сон.

А утром разбудил телефонный звонок.

— Здравствуйте, можно Марию Корелли?

— Слушаю вас.

— Это Карасева из фирмы «Ясон». Вы не могли бы к нам сегодня подъехать с паспортом и трудовой книжкой? Ваша кандидатура на должность эксперта утверждена.

— Конечно, — не замедлила с ответом «кандидатура».

Глава 3

Фирма «Ясон» занималась антиквариатом. В штате числились трое: секретарь, водитель-экспедитор, бухгалтер. Последняя выступала в двух ипостасях: супруги владельца и контролера деньжат. Деньги в «Ясоне» любили пылко, беззаветно, лаская родной синоним иноземного «баксы» всевозможными приятными суффиксами: денежки да деньжатки казались доступнее других обозначений звонкой монеты. Как ни странно, подхалимство к дензнакам возымело эффект: редкие денежные капли обернулись ручейком. Коммерсанты от свалки, которые прежде сбывали свое старье чохом, унизительно торгуясь за каждый рубль, смогли позволить себе уютный салончик на Садовом кольце, где не хуже других принялись обмахивать щеточкой замызганный веками товар. Куцый штат пополнился экспертом и продавцом-консультантом пенсионного возраста, способным своими сединами и презентабельной внешностью вызывать доверие у покупателей. Полковник бронетанковых войск в отставке приходился папой одному из депутатов Государственной Думы, в антикварный салон сунулся из грусти по прошлому да вредности к непутевому чаду. Когда в «Ясон» позвонил очередной претендент и представился, Леночка подумала о забавном совпадении двух редких фамилий: одной — уважаемой и желанной, другой — просто смешной. Однако прыскать в трубку не стала, вежливо задала пару-тройку дежурных вопросов, спросив для проформы о детях.

— Сын с дочерью.

— Мальчик ходит в школу? — провоцировала откровенность настырная Карасева.

— Взрослый. Еще вопросы есть?

— Нет, замечательно, нет, — зачастила Леночка, сообразившая, наконец, с кем говорит. — Приходите, пожалуйста, завтра, часам к десяти, устроит? Я доложу о вас Игорю Дмитриевичу.