Мысли путались в гудящей от боли голове, перегоняли одна другую, сцеплялись и ускользали. В сознании, как кадры отснятого, но еще не смонтированного кино, проплывали обрывки воспоминаний.

… «А ну стой, птичка!» — раздался сиплый юношеский голос за спиной у Ольги, выводя ее из задумчивости.

Откликаться на подобные заявления, когда шагаешь в темноте по безлюдной улице, в высшей степени неблагоразумно. Ольга даже не обернулась, а только ускорила шаги. Стук ее каблучков гулко отдавался в коридоре из домов. «Еще не очень поздно, — подумала она, стараясь успокоить себя, — кругом полно народу». Однако, как назло, длинная улица была пустынна, а из десятка фонарей лишь один светил бледным натужным светом. До ее дома оставалось метров тридцать. Ольга почувствовала за спиной чье-то срывающееся дыхание. Ее догоняли.

— Стоять! — тихо, но грубо скомандовал тот же басовитый голос.

Теперь уже Ольга не на шутку испугалась и побежала, но тут кто-то цепко схватил ее за волосы и дернул назад, так что голова ее беспомощно откинулась. Ольга вскрикнула и вцепилась в гадкую руку ногтями.

— Сейчас же отпустите меня! — сказала она строгим, как у школьной учительницы, голосом, который, как ни странно, возымел действие на юного наглеца.

Ольга вырвалась и едва не упала на землю. Восстановив равновесие, она осмотрелась. Их было несколько человек. В темноте она не могла разглядеть их лица. Заметила лишь, что у всех у них выбриты виски.

— Что вам от меня нужно? — тихо, но отчетливо произнесла Ольга, глядя, как худощавые мальчишеские фигуры обступают ее со всех сторон и берут в тесное кольцо.

— Сейчас узнаешь, — тихо, в тон ей, ответил самый шустрый из них, дохнув на нее запахом винного перегара. — Читала, наверное, в книжках, что делают с предателями, тем более если это предатели рейха… — они медленно оттесняли ее на газон, под прикрытие деревьев.

— Предатели? — удивленно округлила глаза Ольга и, пятясь, задела каблуком за бордюр. — Предатели?

— Это ты выдала группен-фюрера Лилию Штраль, — на этот раз голос принадлежал девушке в черной кепке, которую с первого взгляда было не отличить от парня. — Ты завалила штаб и явку в кафе «Фламинго»!

— Да вы что? — задохнулась от возмущения Ольга, наконец, поняв, кто перед ней.

— А то! — развязно продолжала девица. — Штраль исключили из университета. Скажи еще, что ты этого не знала.

Ольга не знала. Да она и не хотела ничего знать. Ее саму едва не выгнали из университета из-за этой Лилии.

— Я никого не выдавала… — начала Ольга, но ей не дали договорить. Девица выскочила вперед и изо всех сил ударила ее в солнечное сплетение. У Ольги потемнело в глазах, она согнулась и опустилась на корточки.

— Aufstehen![1] — услышала она все тот же сипловатый голос.

Похоже, этот тип был неравнодушен к ее распущенным волосам, потому что он снова вцепился в них и, потянув вверх, поднял Ольгу на ноги. Даже при слабом свете, падающем из окон домов, было видно, как черные глаза Ольги зажигаются ненавистью. Казалось, стая бритоголовых только этого и ждала. Их лица исказила ответная ненависть — и их словно прорвало. Удары посыпались один за другим. Ольгу перекидывали по кругу, как тряпичную куклу, больно хватали и лапали, заламывали ей руки за спину, подставляя под удары кулаков ее беззащитное лицо.

— Слышь, Герман, ты только помаду ей не смажь, — издевался один, гнусно хихикая у нее над ухом.

— Всего лишь небольшая пластическая операция, — подхватывал другой, пытаясь нацелить удар в наиболее уязвимое место.

Ольга отчаянно уворачивалась от ударов. У нее не было времени даже на то, чтобы набрать в легкие воздуха и закричать. Визжала в основном девица в кепке — ей, видно, хотелось блеснуть перед парнями боевым задором. Она сделала Ольге подсечку, и та повалилась на землю, сильно ударившись головой об асфальт. Теперь они били ее ногами. Еще никогда в жизни Ольга не испытывала такую нечеловеческую боль. Ей казалось, она сейчас потеряет сознание. И вдруг она услышала знакомый лай. Она точно знала, это лаял Перс, огромный черный ньюфаундленд их соседей. Ольга собрала остатки сил и крикнула:

— Помогите!

Последнее, что она услышала, был пронзительный звук милицейского свистка…

Нет! Она никого не предавала. Либо их выследили, либо это сделал кто-то другой. Грязные скоты! Спасибо Персу — он спас ее, иначе бы они забили ее насмерть. Она смутно помнила, как соседка Жанна Константиновна с мужем принесли ее домой. Но вот что было потом — как приехала «скорая», как бабушка надевала на нее эту рубашку — память не сохранила. Бедная Капуля, как она все это переживет? Ольга даже не стала говорить ей, что ее раздумали отправлять на учебу в Париж — не хотела лишний раз волновать. А тут такое… Впрочем, теперь уже и расстраиваться нечего, во Францию она все равно не сможет поехать. С таким распухшим лицом ее и в самолет-то не пустят. Ольга замотала головой от досады и тихонько застонала. Ну почему, почему это все случилось именно с ней? Почему? И еще Мишель… Неужели он вправду ее бросил?

Мишель на самом деле был Мишей Левиным, студентом биологического факультета и ее тайным возлюбленным. По сложившейся давно традиции все студенты факультета романо-германской филологии называли друг друга на иностранный манер. Эта привычка пошла с семинаров по французскому языку, на которых ни слова не произносилось по-русски. В результате коридоры филфака были заполнены всякими Джонсонами, Никами, Мэри, Гретхен, Элен и Натали. Одна лишь Ольга так и оставалась Ольгой, потому что ничего французского для нее подобрать не смогли. Одно время ее попытались звать Хельгой, но это имя совершенно не подходило к ней, а кроме того, даже отдаленно не относилось к Франции. Другое дело с Мишей — его Ольга сразу окрестила Мишелем и так до сих пор и звала.

…Она не могла забыть его беспокойное, даже слегка брезгливое лицо в день их последней встречи. В тот дождливый день Ольга пришла в их домик для свиданий взволнованная и дрожащая. Обычно она сразу бросалась к Мишелю в объятия, и уже через минуту они оказывались в постели. Но в тот день Ольга, тяжело дыша, опустилась на стул, и хмуро взглянула на него из-под мокрой челки. Она всю дорогу бежала по лужам. На столе рядом со старой плитой-керосинкой горела приплавленная к треснутому блюдцу свеча. «Свеча горела на столе, свеча горела…» Они оба любили эти стихи Пастернака. «Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья…» В комнате, как всегда, витал теплый керосиновый дух.

— Мишель, — сказала Ольга, — мне надо кое-что тебе рассказать.

Она встала и подошла к выключателю. Вспыхнула пыльная лампочка, осветив нехитрое убранство их «дома свиданий»: высокий платяной шкаф с мутным зеркалом, обшарпанный письменный стол со стулом, старый телевизор на тумбочке, проржавевший дамский велосипед и односпальную деревянную кровать. Собственно, только ею они здесь и пользовались.

— Послушай, Мишель, к тебе никто не приходил? — спросила Ольга, подняв на него свои испепеляющие черные глаза.

— Кого ты имеешь в виду?

— Значит, еще не приходили. Слава Богу.

Мишель все еще щурился от света. Весь его вид выражал недоумение.

— Отсюда, пожалуйста, поподробнее, — сказал он, расстегивая клетчатую рубашку, чтобы не терять время.

— Меня сегодня возили в КГБ, — без всяких предисловий мрачно сказала Ольга.

— Угу… Из-за поездки во Францию?

— Нет.

— А из-за чего? — насторожился Мишель.

— Из-за Лилии Штраль. Доигрались детки в войнушку.

Мишель застыл с рубашкой на одном плече.

— А ко мне-то это какое имеет отношение?

— А такое же, как и ко мне. Ты был там, значит, они могут тебя подозревать.

— Меня? — незнакомым высоким голосом переспросил Мишель и почему-то сразу стал застегивать рубашку.

Ольга еще никогда не видела его таким испуганным и жалким.

— Только не надо так волноваться, — сказала она, отвернувшись к окну. — Я думаю, они все-таки не знают, что ты был там. Я сказала, что ночевала у Лилии одна. Мне ведь это тоже ни к чему. Если они узнают, что мы ночевали там вместе… Знаешь, у нас на курсе недавно троих девчонок отчислили за аморалку.

Мишель широкими шагами подошел к кровати и со скрипом сел.

— Господи, зачем ты только меня туда затащила! — воскликнул он, потрясая растопыренными ладонями.

Ольга вспомнила, как в ту ночь он грыз зубами одеяло, чтобы не закричать от страсти. Серые пряди волос налипли ему на щеки, между прикрытых век виднелись белки глаз. Тогда они первый и единственный раз спали вместе на роскошной кровати с атласным одеялом. Свежий ветерок из окна теребил шелковую занавеску и приносил запах талого снега. Ольга всегда мечтала провести такую ночь… И теперь он говорит ей — зачем она его туда затащила!

Ольга поняла, что если даст себе волю, то это кончится большим скандалом: она разревется, надает ему пощечин, а он уйдет и напоследок хлопнет дверью. Поэтому она изо всех сил ущипнула себя за ляжку — это всегда действовало на нее отрезвляюще — и спокойно произнесла:

— Не бойся. Если они вызовут тебя, просто не сознавайся. Говори, что не был там. Можешь сказать, что ты вообще меня не знаешь. Из всех знакомых тебя видела со мной только бабушка, а уж она — кремень.

Мишель угрюмо кусал нижнюю губу.

— Соседи еще могли видеть, — озабоченно сказал он и почесал себя за ухом.

Ну да, соседи… Ольга вспомнила, как Мишель провожал ее домой — до самой квартиры, потому что так велела бабушка.

— Разве ж я не понимаю, самой небось семнадцать было, — сказала она Ольге, когда узнала про их свидания с Мишелем. — Мы с Валюшей моим тоже венца не дождались. Ладно уж, встречайтесь, любитесь — ничего не скажу. Только смотри, чтобы провожал тебя до самой двери. Мыслимое ли это дело девушке ночью одной по улицам шарахаться.