«О-па!» — подумала она и заставила-таки себя открыть глаза. Нужно же было увидеть, где она находится!

Сначала Элина увидела себя. Растрепанная, с размазавшейся косметикой, слегка опухшая и сильно обалдевшая, она смотрела на себя — отражающуюся в зеркальном потолке. Нормально!

Элина повернула голову и увидела возле себя мирно спящего и похрапывающего во сне мужчину, вполне молодого, мордастого, стриженного ежиком. Мужчина лежал в позе морской звезды, широко раскинув руки и ноги — благо кровать позволяла. Элина глянула на него и предпочла закрыть глаза. «Интересно, кто это?» — подумала она, но как не напрягала память, никак не вспомнила. А и ладно! Элина повернулась на бок, укуталась в одеяло и снова уснула.

Вновь проснулась она поздно и в куда более мерзком настроении. Ей было ужасно плохо, желудок грозился вывернуться наизнанку, все тело ломило и дико болела голова.

— Ой, как плохо… — побормотала Элина и услышала прямо над ухом.

— На-ка, выпей.

Она с трудом разлепила веки и увидела рядом с собой этого… Мордастого. Элина приняла из его рук стаканчик с чем-то шипучим, выпила залпом, и с удовольствием. Однако не полегчало совсем.

— Ой, мамочки, как же мне плохо! — простонала Элина, снова падая на подушку и закрывая глаза.

Сильнее, чем дурнота, ее мучил стыд. Стыдно быть голой и в таком непотребном виде перед незнакомым совершенно человеком!

— С непривычки, что ли?

Элина почувствовала, как кровь приливает к щекам.

— А ты что думаешь, я так каждый день? — злобно спросила она.

— Да ничего я не думаю, — буркнул мордастый.

Черт! Как же его зовут?..

Элина резко встала, чуть не упала — так закружилось голова, схватила с пола рубашку, принадлежащую судя по всему мордастому, и накинула на голое тело. Рубашка провоняла табачищем, потом и спиртом, Элину едва не вывернуло прямо на пушистый коврик, но выбирать было не из чего, пришлось топать в ванную в этой рубашке. Она не решилась взглянуть на себя в зеркало, пустила горячую воду, плюхнула в нее нечто, в чем опознала пену для ванной и с неизъяснимым удовольствием погрузилась в воду. Ванна, в отличие от шипучего питья, помогла хорошо. Элина провалялась в воде больше часа и вышла значительно посвежевшая и похорошевшая. Теперь она решилась взглянуть на себя в зеркало, осталась — как это ни странно — вполне довольна своим внешним видом, и сразу почувствовала себя увереннее. Завернувшись в полотенце и презрительно пнув с порога вонючую рубашку хозяина дома, Элина вышла из ванной и прошествовала в комнату.

— Где моя одежда? — спросила она у мордастого.

Тот посмотрел на нее, вкусно скользнул долгим взглядом по ее нежно розовым, распаренным в горячей воде плечам, по изгибу, скрытого полотенцем бедра, по почти полностью открытым стройным ножкам, и круглая физиономия его расползалась в довольной улыбке.

— Ты красивая девка, Наташа. Очень красивая. А без косметики еще лучше.

Элина нахмурилась.

— Почему Наташа?

Мордатый засмеялся.

— Сама так назвалась. Как тебя на самом деле зовут?

— Элина…

— Ага. Элина это лучше, чем Наташа.

— Почему?

Мордатый пожал мясистым плечом.

— Ну необычнее, что ли… Элина, — протянул он, — Эля… Лина…

— Знаешь что, — Элина прошествовала к кровати, обошла ее кругом и даже заглянула под нее, — Отдай мое платье!

— Оно в машине осталось.

— Что-о? — Элина схватилась за голову, — Мамочки, что же я вытворяла?! Нет! Это, наверное, не я! Это происходит с кем-то другим! Я сплю и мне снится кошмар!

На глазах ее выступили слезы.

— Слушай… Будь человеком, принеси платье, а? Мне домой надо… Пожалуйста!

— Домой? — удивился мордатый, — Ты тут говорила, что деваться тебе некуда, тоже наврала?

Элина бессильно плюхнулась на кровать. Она готова была самой себе надавать пощечин, да так, чтобы искры из глаз посыпались. Что еще она наболтала этому типу? Всю свою жизнь рассказала?!

— Может и про Ольховского ты все придумала, а? — грозно спросил мордатый, — Оклеветала честного человека? Просила убить его… Что, просто так?

— Убить?!

Элина почувствовала, как зашевелились волосы у нее на голове.

— Ну да, — с удовольствием повторил мордатый, — Убей, его, Витек, говорила ты. И словами нехорошими старичка называла. Соблазнил, типа, и бросил, падло… На произвол судьбы.

— Господи, я ничего не помню! — воскликнула Элина, — Чем ты меня напоил?!

— Ничем особенным… Я же не знал, что ты непривычная.

— А если бы знал?!

— Если бы знал, — сказал Витек весомо (хорошо хоть имя его теперь известно!), — Не позволил бы тебе столько пить. А то ты все — хочу еще, хочу еще! А мне что, жалко?.. Мне для тебя вообще ничего не жалко…

— Ничего не жалко? — спросила Элина презрительно, — Да брось ты, Витек! Напоил девушку до бесчувствия, затащил в постель!.. Не жалко ему ничего… Да все вы козлы! — воскликнула она, — Козлищи! Мерзкие! Все до одного!

При слове «козлы» Витек нахмурился, но потом, видимо, решил не обострять. Девушка все-таки…

— Да, — сказал он, — Теперь вижу, что про Ольховского ты не наврала… Ладно, не переживай, раз уж так хочешь, убью я его.

Элина, уже готовая выдать очередную бурную тираду, замерла с разинутым ртом.

— Не надо… Правда, не надо…

— Почему? — удивился Витек.

Элина смотрела на него и с ужасом понимала, что он не шутит. Он действительно готов убить Ольховского, если она попросит его!

— Не надо, — снова сказала она, на всякий случай, чтобы до Витька совершенно точно дошло, — Пусть живет.

— Ну как хочешь… Слушай, Элин, я хочу, чтобы ты у меня пожила, — сказал он вдруг, — Ну если тебе правда идти некуда и все такое… Я бы с удовольствием…

Элина криво улыбнулась.

— О! В этом не сомневаюсь!

Витек нахмурился.

— Ну что ты, е мое… Да, ты мне нравишься! Да, у меня еще не было такой классной телки, как ты! Ну что, это плохо? И вообще я тебя насильно к себе не тащил, сама поехала…

— Ну да, — пробормотала Элина.

На душе вдруг стало пусто и очень тоскливо. Ярость пропала, злость пропала… Что воля, что неволя… Она откинула со лба уже успевшую высохнуть прядку волос и тяжело вздохнула.

— Мне очень хреново… Витек. Мне в самом деле некуда деваться и впору утопиться… Я ведь хотела погулять на последок как следует, а потом лечь в ванну и перерезать себе вены, — Элина почувствовала, как от жалости к самой себе у нее на глазах выступили слезы.

Она посмотрела на него. Витек выглядел сочувствующим.

— Ты можешь жить у меня просто так, — сказал он серьезно, — Если не захочешь, я к тебе даже не притронусь. Честно.

— Спасибо, — Элина печально улыбнулась, — Ты настоящий друг…

— Только знаешь — одно условие, — сказал Витек и хитро улыбнулся, — Для всех ты — моя девушка. Идет?

Элина рассмеялась.

— Идет.

Квартира, где Витек проживал не была его собственной. Его пустил в нее пожить какой-то его приятель, который в данный момент обретался в Греции. Пустил пожить — практически с концами, потому что возвращаться он не собирался и вроде как даже позабыл об оставленной в Москве собственности. Откинул широкою рукой братану, которому вроде как чем-то когда-то был обязан. Витек в подробности не вдавался, а Элина его и не расспрашивала. Она хорошо понимала, куда занесла ее судьба и старалась, по мере сил, уменьшить опасность для своей жизни, ни в какие его дела не вникая. Она твердо решила для себя, что задержится здесь не надолго. Она переведет дух, как следует подумает, как жить дальше и сбежит от «настоящего друга» как можно дальше… Впрочем, называть Витька другом в кавычках было бы совсем несправедливо, он на самом деле стал для Элины другом. У него был своеобразный, но очень жесткий кодекс чести и он никогда не нарушал данного слова, даже по пьяни не пытаясь к ней приставать, хотя в иные моменты Элина боялась, что он не удержится… Такой уж был у него взгляд.

Квартира неведомого греческого друга была трехкомнатной, разместиться в ней было не сложно, Элина поселилась в бывшем кабинете хозяина, попросив Витька перетащить в него из гостиной диванчик. По всей вероятности, хозяин квартиры покидал ее в страшной спешке. В гостиной и в спальне Витек все устроил по своему вкусу (зеркало на потолке, впрочем, осталось от старого хозяина), перетащив его пожитки в кабинет и устроив в этой маленькой комнатке нечто вроде чулана. Он и дверь-то в нее держал закрытой, и приходящая домработница, женщина лет пятидесяти, проживающая в том же доме, в ней не убиралась. Понятное дело, что пыль на всем лежала в палец толщиной и Элине пришлось сильно постараться, чтобы привести комнату в божеский вид. Она прибиралась весь день, Витек, вернувшийся вечером домой увидел ее в стареньких джинсах, закатанных до колен, в своей старой рубашке, растрепанную, раскрасневшуюся, с тряпкой в одной руке и с жидкостью для мытья стекол в другой. Он застыл на пороге, разинув рот, потом побагровел и впал в буйство.

— Ты рехнулась?! — орал он, — Ты посмотри на свой руки, на свои ногти! Ты что хочешь, чтобы братва решила, что моя девушка посудомойкой работает?

Элина сначала пыталась оправдываться, потом разозлилась.

— Что хочу то и делаю! Я что — твоя собственность? Марионетка, которой ты можешь распоряжаться по своему усмотрению?!

— Могу! — орал Витек, — Ты должна выполнять свою часть соглашения, иначе я не буду выполнять свою!

— Ага! — вопила Элина, — Я знаю, что тебе только повод нужен!..

Витек вдруг замолчал, пухлая физиономия из бордовой стала фиолетовой, глаза потемнели, и Элина решила, что сейчас он ее убьет.

— Дура ты! — сказал Витек, плюнул на чисто вымытый пол и ушел.