Что с этой Сонечкой происходило и происходит?..

Поганец Олег не сказал ничего о фингале… Либо он, либо покойный Генка… Вот когда узнаешь истину о старых друзьях, после их смерти… Ненужное теперь знание.

Но у Касьяна еще оставался вопрос к этому придурошному Иоанну, и пора уходить. Ему вдруг захотелось увидеть Зину: не потому, что его потрясло ее изображение на портрете, а так, для разного рода познаний…


Потихоньку пятясь, как бы рассматривая портрет с расстояния, он отошел от мольберта и стал разглядывать остальные работы.

Марьянов — отличный рисовальщик, так, кажется, говорят художники о профи в искусстве, иными словами ремесленник, отлично усвоивший свое дело. У него все точно, как в аптеке.

Касьян наполнил свою рюмку, потом закусил персиком и спросил:

— А что там такое со стариком Макарычем произошло? Я его немного знал. Я приятельствовал с Геннадием… — У него не выговорилось — дружил… Да и дружил ли?

Желание всегда быть на виду и на слуху у людей понудило Иоанна снова разразиться спичем.

— Понимаете, Касьян Гордианович, я ведь редко общался с нашим Макарычем. Знал, что он умеет доставать натуры, кажется, принимает пьющих художников — он там у себя что-то варил… Я не знаю, ни разу не пробовал, а был у него, пожалуй, один раз… Но меня расстроила его кончина. Как-то сразу, неожиданно. Ведь он не пил, а в заключении, мне говорили, сказано, что умер он по пьянке, от горящей сигареты… Но вы лучше меня знаете, как теперь расследуют, простите… — вдруг осекся Иоанн.

Но Касьян не обратил на это внимания, его предположения подтверждались: Макарыч убит, да и Генкина смерть вызывает сомнение.

— У вас нет предположений насчет того, кто бы мог это совершить? — спросил он Иоанна.

Тот задумался, вернее, играл в задумчивость, а на самом деле был возмущен: чего прилип к нему этот сыщик, что о себе думает? Может, решил, что это Иоанн содеял?..

— Я ни на кого не могу думать — все люди порядочные, во всяком случае, уж не убийцы! Наверное, кто-то позарился на его денежки, хотя… мне говорили, уж и позабыл кто, что деньги целы… Что-то порядка двух тысяч долларов… Кому они нужны? Разве бомжу какому-нибудь.

Касьян видел, что Марьянов устал: сквозь макияж проступили синие тени подглазий, опустились мешочки щечек, растрепались уложенные волосы. Стало видно, что Иоанн, то бишь Иван Михайлович, очень немолод — возможно, за шестьдесят…

Сыщик встал.

— Спасибо вам большое за внимание, за подробный рассказ, за вкусный напиток, — Иван расплылся в улыбке, — за ваше искусство… И последнее: вы могли бы представить убийцей эту уродочку Сонечку?

— Я не думал… Но вот когда вы спросили… — да! Этот ее взгляд… И, знаете, забыл вам сказать! — заторопился вдруг Марьянов. — После нее исчез мой любимый перстень с сапфиром, моим камнем. Я его иногда снимал, он был мне немного маловат, и клал вот в это блюдечко, — он указал на расписное синее блюдечко с высокими бортиками, — и после, примерно через полчаса, я посмотрел туда — его не было.

Я никуда больше не кладу его, но тут обыскал все. Нет! Это сто процентов она! Так что ваша мысль не лишена интереса… Вы оставите мне свою визитку? — попросил он Касьяна. — А вдруг она появится? Мало ли…

— Конечно, — ответил Касьян, понимая, что Сонечка здесь никогда не появится.

Узнать бы, почему она сбежала из дома? Перстень Иванов взяла она, если только старикан сам его куда-нибудь не засунул.


Касьян от Марьянова отправился в Дом одиноких сердец. Ему хотелось повидать Зину. Триптих Иоанн хочет! Да никогда ему не сделать ничего подобного тому, что «покрасил» Кирик, несмотря на всех своих раскрасавиц! Касьян вдруг почувствовал в себе некий намек на симпатию к Сонечке, ему стало казаться, что не такая уж она и уродина, что это преувеличения художественных натур.

Интересно, знает Зина Кирика? Она же знакома с художниками… Но ни у Кирика, ни у Генки с Олегом он не видел ее портретов. Марьянов — престижный среди сильных мира сего, а Зина девушка, явно жаждущая славы.

В ресторанчике Дома к этому времени уже собрались завсегдатаи. Среди них Касьян увидел того странного порезанного парня. Он опять сидел один, напряженно поглядывая в сторону лестницы в номера… Кого-то ждет.

В кого-то влюбился. И вдруг Касьян понял, что парень увлекся Зиной! А кем же еще? Сонечка, ее подруга (опять это имя!), улетела в Амстердам, пишет восторженные письма…

А вот и сама Зина. Хороша до умопомрачения. Одета по последней моде: длинный темно-синий редингот на блестящих пуговицах, а под ним белая блуза с жестким воротом и приподнятыми углами, как на старинных портретах.

Цвета старой бронзы блестящие шальвары. Каблуки… — как удерживается? Рыжие волосы сверкают шапкой — она подстриглась, и оказалось, что волосы у нее буйно вьются…

Понятно, какое Марьянов хочет сделать ей «одно предложение» — руки и сердца, конечно! Чего там финтит старина Иоанн!

Касьян глянул на парня — тот не мог оторвать взгляда от Зины. Заметив это, девушка сморщила нос — вроде бы приятно такое поклонение, но вместе с тем она недовольна столь откровенным вниманием.

Увидев Касьяна, Зина пробежала через зал прямо к нему. Он даже возгордился: не каждый день бегут к нему такие девушки!

— Господи! Ну как же вы давно здесь не были! — проговорила Зина, чуть отдышавшись. — А Соня уверяла, что вы в меня влюблены! Оказалось, обычная Сонина болтовня, — она опять скорчила гримаску.

Касьян скроил серьезную мину:

— Конечно, я в вас влюблен, Зиночка! Вы — прекраснейшая из девушек, каких я когда-либо видел.

Она хихикнула.

— Все бандитов ловите?

— Нет, женщин, — вдруг ответил Касьян серьезно.

— Женщин? — удивилась она. — Что же они сотворили?

— Правильнее, одну женщину, даже девочку по возрасту… Она исчезла.

Заметно было, что Зина расстроилась — это как-то примиряло с ней, с ее позированием знаменитому рисовальщику. Значит, еще не все в ней потеряно, подумал Касьян, почувствовав, что рад этому. Но потом спросил себя: а почему это ты решил, что она — «потеряна»? Тоже мне, великий моралист!

— Я всегда в таких случаях думаю о родителях… — говорила между тем Зина. — Девочка, скорее всего, где-нибудь разгуливает со своим мальчиком, а родители лежат в обмороке или трясутся, как в Паркинсоне… Нет, дети — жуткие эгоисты!

Касьян развеселился:

— Зиночка, милая, вы сейчас все это сказали так, будто у вас по крайней мере трое деток…

Зина не приняла шутливого тона, строго заметив:

— По-моему, ничего веселого в вашей истории нет.

— Конечно, нет, вы правы, но, понимаете, моя прекрасная леди, если я не буду немножко себя взбадривать — как уж получается, простите, — то ходить мне вечно мрачным, как осенняя ночь. У нас так принято: чем хуже, тем мы веселее — защита организма. А у вас восприятие нормального человека…

Зина посмотрела на него внимательно:

— Простите меня, Касьян, я действительно так далека от вашей сферы. Видимо, все, что вы сказали, верно. У этой девочки есть родители?..

— Она не москвичка и живет здесь на птичьих правах, — устало произнес Касьян, не хотелось ему сейчас разговаривать на эту тему, но неудобно отмалчиваться, раз сам начал. — Ни дома, ни семьи… Да и денег негусто, наверное…

Но не будем о грустном. Я не люблю говорить о своей работе. Вы на меня расслабляюще действуете. Не забыли, что я в вас влюблен?

Зина опять как-то опечалилась.

— Вы все превращаете в шутку. А вдруг я в вас влюблена и таким образом вам на это намекаю? Но теперь-то я уж точно знаю — вы ко мне абсолютно равнодушны! Вот почему? Понять не могу. Давно вам следует в меня влюбиться, хотя бы чуточку…

— Уже. И не чуточку. — Касьян пытался найти в душе волнение, смущение, радость встречи, желание побродить по городу вдвоем… Ничего такого не замечалось.

Зина опять внимательно взглянула на Касьяна.

— Оставим эту дурацкую тему. Из вас актер никудышный, вы и бизнесмена играли никудышно. Поговорим о погоде и природе, и я, наверное, удалюсь почивать. У меня завтра сложный день.

Касьян испугался, что она уйдет, а ему еще хотелось кое-что выяснить. Она связана с художниками… Вдруг отыщется след Сонечки?..

— Нет, — произнес он решительно, — будем говорить о вашей красоте!

Зина рассмеялась:

— Наконец-то я подвигла вас!

— Я видел сегодня ваш портрет, — сообщил Касьян. — Чудо, как вы там хороши! Но в жизни лучше…

— Мой портрет? Где же? — удивилась девушка.

Что, у нее так много портретов?.. Она многим позирует? А почему нет? Художников знает, красавица…

— Ребус-шарада. Угадайте, у кого я видел ваш портрет. Приз — бутылка шампани.

— Наверное, у «великого» Марьянова! — как-то вяло произнесла Зина.

— Вам Марьянов не нравится. А он от вас без ума.

— Не нравится, — подтвердила Зина серьезно, — ни как художник, ни как человек. Он пристал ко мне на просмотре — ему Разаков билет пригласительный послал. И я, чтобы отвязаться, согласилась позировать, но сама портрет еще не видела. Он сказал, что пригласит меня очень скоро, заканчивает…

Сейчас самое время спросить ее…

— Скажите, а Кирика Успенского вы знаете?

Зина наморщила лоб:

— Кирик, Кирик… Что-то знакомое… А, вспомнила! Меня с ним знакомили как-то на выставке… Такой мрачный высокомерный тип.

Меня он позировать не приглашал. Да я, наверное, к нему не пошла бы… И я не в его вкусе…

— Зря вы так о нем, Зиночка! — возразил Касьян. — Он интересный малый. С причудами, да… Но художник отменный. Я у него был.

— Вы что-то увлеклись художниками. Захотелось свою персону увековечить? — посмеялась Зина, вроде бы заканчивая этим разговор.