Флинн задумался.

— Нет. Я сделал выбор. И большую часть времени доволен своим выбором. Собственно, практически всегда.

— Знаешь, у меня нет способностей к живописи. Мне этого никто не говорил и не принуждал бросать занятия. Просто у меня не получалось. Но когда ты что-то умеешь, а тебе запрещают — это другое дело.

— Ну, не совсем так.

— А как?

— Ты должна понять мою мать. Она всегда все планировала. Когда умер отец, это означало, что «план А» потерпел неудачу.

— Флинн…

— Я не говорю, что мама его не любила и не оплакивала. Любила. Мы все его любили. Он смешил ее. Всегда мог сделать так, чтобы она засмеялась. Целый год после его смерти я не слышал, чтобы мама смеялась.

— Флинн… — У Мэлори разрывалось сердце. — Прости.

— Она очень сильная. Элизабет Флинн Хеннесси-Стил не назовешь бесхарактерным человеком.

— Ты ее любишь. — Мэлори взъерошила ему волосы. — Я так и знала.

— Конечно, люблю, но ты никогда не услышишь от меня, что с ней было легко. В общем, когда мама немного пришла в себя, настало время «плана Б», и его существенной частью была передача газеты мне. Для меня решение матери не стало неожиданностью — это естественное развитие событий. Я всегда знал, что мне никуда не деться. Мне нравилось работать в «Курьере», причем быть не только журналистом, но и издателем.

— Но ты хотел заниматься этим в Нью-Йорке.

— Я считал, что перерос такое болото, как Плезант-Вэлли. Мне хотелось столько всего сказать, столько сделать! Получить Пулитцеровскую премию. Потом моя мать вышла за Джо. Джонатан Стил, отец Даны, отличный парень.

— Он может рассмешить твою мать?

— Да. Может. Из нас четверых получилась хорошая семья, но тогда я это вряд ли понимал. Думаю, с появлением Джо давление на меня несколько уменьшилось. Все считали, что они вдвоем будут руководить газетой еще пару десятков лет.

— Джо — репортер?

— Да, много лет работал в газете. Постоянно подтрунивал над собой, что женился на боссе. Они собрали отличную команду, и казалось, все идет как надо. После университета я рассчитывал года три поработать здесь, набраться опыта, а потом предложить свой бесценный талант Нью-Йорку. Я встретил Лили, и жизнь стала еще прекраснее.

— А что произошло потом? Я имею в виду вашу семью.

— Джо заболел. Оглядываясь назад, должен заметить, что мама с ума сходила при мысли, что может потерять еще одного любимого человека. Она не привыкла демонстрировать свои чувства. Сама сдержанность и спокойствие. Но я все видел. Трудно представить, что мама пережила. Им нужно было уехать. Чтобы у Джо появился шанс жить дальше, требовалось сменить климат и исключить стрессы. Словом, вышло так: либо я остаюсь, либо газета закрывается.

— Она надеялась, что ты останешься.

Флинн вспомнил, что говорил о надеждах.

— Да. Исполнил свой долг. Целый год я был в ярости, потом еще год испытывал раздражение. На третий год смирился. Затем, точно не знаю когда, ко мне пришло… скажем так, удовлетворение. Примерно в это же время я купил дом. Потом в доме появился Мо.

— Думаю, ты отклонился от плана, составленного матерью, и принялся осуществлять свой.

Флинн усмехнулся.

— Именно так.

15

На свете существовало не так много вещей, ради которых Дана могла вытащить себя из постели. Разумеется, самая важная из них — работа, но в выходной день ее главным удовольствием был утренний сон. Отказываясь от него по просьбе Флинна, она — вне всяких сомнений — демонстрировала высшую степень сестринской любви. И набирала баллы, рассчитывая на ответное понимание, если такая необходимость возникнет.

В половине восьмого утра Дана постучала в дверь Мэлори. На ней были футболка с изображением Граучо Маркса[37] и потертые джинсы. На глазах темные очки.

Флинн открыл дверь и, зная сестру, тут же сунул ей в руки чашку горячего кофе.

— Ты прелесть. Сокровище мое. Бриллиант.

— Помни об этом. — Дана вошла в гостиную, села на диван и с наслаждением вдохнула аромат кофе. — Где Мэл?

— Еще спит.

— Рогалики есть?

— Не знаю. Не смотрел. Признаю свою ошибку, — тут же прибавил Флинн. — Я эгоистичный негодяй, думающий только о себе.

— Прошу прощения, но это должна была сказать я.

— Берегу твое время и силы. Они тебе понадобятся. Мне нужно быть в редакции через… — Флинн посмотрел на часы. — Черт! Через двадцать шесть минут.

— Сначала объясни, зачем я сижу в квартире Мэлори, пью кофе, не теряю надежды на то, что здесь найдется рогалик, а она сама спит.

— У меня нет времени рассказывать! У Мэлори был стресс, и я не хочу, чтобы она оставалась одна. Вот и все, Дана.

— Боже, Флинн, что случилось? На нее напали?

— Можно и так сказать. У Мэлори эмоциональная травма. Это не я, — уточнил Флинн уже на пороге. — Просто побудь с ней, ладно? Я приеду, как только освобожусь, но сегодня у меня куча дел. Пусть поспит, а потом… не знаю, займи ее чем-нибудь. Я позвоню.

Дана нахмурилась и уже в спину брату бросила:

— Для газетчика ты слишком скуп на детали!

Она решила не терять времени даром и пошла на кухню.

Рогалики нашлись, но не успела Дана прожевать первый кусок, как в дверях появилась Мэлори.

«Сонная, — отметила Дана. — Немного бледная. И какая-то… помятая». В последнем, очевидно, виноват Флинн.

— Привет. Хочешь вторую половину?

Мэлори заморгала, еще плохо соображая спросонья.

— Привет. А где Флинн?

— Ему нужно было бежать. Долг журналиста и все такое. Кофе будешь?

— Да. — Мэлори потерла глаза и попыталась сосредоточиться. — Что ты здесь делаешь, Дана?

— Понятия не имею. Флинн позвонил мне, можно сказать, на рассвете — минут сорок назад, и попросил приехать. Ничего не объяснил, но очень упрашивал. Вот я и приперлась. Что случилось?

— Похоже, он за меня волнуется. — Мэлори на минуту задумалась, но решила, что раздражаться не стоит. — Как мило.

— Да, Флинн Хеннесси душка. И почему он за тебя волнуется?

— Давай присядем.

Они сели, и Мэлори рассказала Дане о своем сне.

— Вот оно что… Как он выглядел?

— Ну… суровое лицо, немного аскетичное. Погоди минуту! Я нарисую.

Мэлори достала из ящика стола блокнот и карандаш.

— У него запоминающаяся внешность, так что это будет нетрудно. Но главное не внешность, а впечатление, которое он производит. Неотразимый. Нет! Харизматичный.

— А что это был за дом? — спросила Дана, наблюдая за тем, как Мэлори рисует.

— Трудно сказать. Он мне показался знакомым, как будто это мой дом. Жилье, к которому привыкаешь и не замечаешь деталей. Два этажа, лужайка на заднем дворе, красивый сад. Солнечная кухня.

— Дом Флинна?

Мэлори подняла голову.

— Нет. — Она словно удивилась. — Нет. Я об этом не подумала. Странно, правда? Если это моя фантазия, почему мы жили не у Флинна? У него великолепный дом, который я прекрасно помню.

— Может быть, в доме Флинна нельзя было жить, потому что он уже был занят и… Не знаю. Наверное, это неважно.

— А мне кажется, важно все. Все, что я видела, чувствовала и слышала. Просто еще непонятно, что с этим делать. Вот… — Мэлори протянула Дане блокнот. — Приблизительно так… Лучше я не могу. В любом случае впечатление составить можно.

— Вау! — Дана закатила глаза. — Этот волшебник Кейн настоящий красавчик.

— Я его боюсь, Дана.

— Он для тебя не опасен. По крайней мере, в этом смысле.

— Но он проник ко мне в голову. Против моей воли. — Мэлори поджала губы. — Можно сказать, это что-то вроде изнасилования. Кейн знал, что я чувствую, чего я хочу.

— Я скажу тебе, чего он не знал. Он не знал, что ты пошлешь его в задницу.

Мэлори выпрямилась.

— Ты права. Он не знал, что я откажусь и пойму — даже во сне, — что он хочет запереть меня в золотую клетку, чтобы я не могла найти ключ. И то и другое его удивило и разозлило. Значит, ему известно не все.


Дана с явной неохотой поплелась вслед за Мэлори, которая решила поработать в доме Флинна. Вполне логично, потому что именно там находились две картины.

Но, кроме картин, там находился Джордан Хоук.

Раритетный «Тандерберд» у дверей убил надежду, что этот тип куда-то уехал.

— Джордан знает толк в машинах, — буркнула Дана.

Она всегда морщила нос при виде «Тандерберда», хотя втайне восхищалась его линиями, острыми гребнями задних крыльев, сверкающими хромовыми деталями и многое бы отдала, чтобы оказаться за рулем этой машины, вдавить в пол педаль газа на автостраде.

— Не понимаю, зачем этому придурку машина, когда он живет на Манхэттене.

Мэлори уловила настроение Даны и замерла на пороге.

— Тебе неприятно? Давай посмотрим картины в другой раз, когда Джордана не будет дома.

— Никаких проблем. Этот человек для меня просто не существует. Я уже давным-давно утопила его в чане с дерьмом. Грязное, но, как ни странно, приятное занятие.

— Тогда ладно. — Мэлори подняла руку, собираясь постучать, но Дана ее оттеснила.

— И не подумаю стучать в дверь дома собственного брата! — Она вставила ключ в замок. — Мне наплевать, каких идиотов он приглашает к себе в гости.

С этими словами Дана Стил вошла в дом. Не увидев перед собой Джордана, она громко хлопнула дверью.

— Дана!

— Ой! Это случайно! — Она зацепила пальцы за карманы джинсов и направилась в гостиную. — Здесь мы их и оставили. — Дана кивком указала на картины. — И знаешь, я не вижу в них ничего нового. На сегодня хватит. Давай прошвырнемся по магазинам.

— Мне нужно их изучить, а еще посмотреть все записи. Тебе ни к чему со мной сидеть.