Слезы высохли, и рука, поставившая стакан на стол, уже не дрожала.

— Я переживу, если ты меня не любишь. У меня ведь останется надежда. Но если исчезнет моя любовь к тебе, я не вынесу. Это будет… словно у меня что-то украли. Не знаю, смогу ли я вернуться к прежней жизни.

Флинн погладил Мэлори по волосам и притянул к себе. Голова девушки склонилась к нему на плечо.

— Меня никто не любил — так, как ты говоришь. Я не знаю, что с этим делать, Мэлори, но я тоже не хочу это терять.

— Я видела наше будущее, но это была иллюзия. Обычный день, но такой совершенный… Сверкающий на ладони бриллиант. Меня заставили увидеть и почувствовать. И захотеть.

Флинн слегка отстранился и повернул ее лицо к себе.

— Сон?

Мэлори кивнула.

— Отказываясь, я чувствовала такую боль, какую не испытывала никогда в жизни. Это высокая цена, Флинн.

— Можешь рассказать?

— Думаю, что должна. Я устала. Такое чувство, что меня выжали, как лимон. В общем, так. Я хотела просто прилечь и на время отключиться.

Мэлори рассказала, как проснулась с ощущением абсолютного счастья, как брела по дому, наполненному любовью, как нашла его на кухне, где он готовил ей завтрак.

— Это должно было тебя насторожить. Я готовил завтрак? Определенно, иллюзия.

— Ты жарил тосты. Я их так люблю! Мы обсуждали отпуск, и я вспоминала, где мы с тобой уже были, что делали. Воспоминания жили во мне. Потом проснулся ребенок.

— Ребенок? — Флинн побледнел. — У нас… там был… ребенок?

— Я пошла наверх и взяла его из кроватки.

— Его?

— Да, нашего сына. На стенах висели мои картины. Они были великолепны, и я помнила, как писала их. Я взяла малыша на руки, и меня захлестнула волна любви. Любовь буквально переполняла меня. А потом… потом я поняла, что не знаю, как его зовут. У ребенка не было имени. Я чувствовала его тельце, нежную теплую кожу, но не знала, как его зовут. Ты появился в дверях, и я видела сквозь тебя. И поняла, что это иллюзия. Все ненастоящее…

Мэлори не могла больше сидеть на месте. Она встала, подошла к окну и раздвинула шторы.

— Я почувствовала боль и через мгновение оказалась в мастерской. В собственной мастерской, в окружении своих работ. Я ощущала запах краски и скипидара. В руке у меня была кисть, и я знала, что мне делать. Знала все. Меня охватило такое же сильное чувство, как тогда, когда я держала на руках нашего ребенка. И такое же фальшивое. И он был там.

— Кто?

Мэлори судорожно вздохнула и повернулась.

— Его зовут Кейн. Похититель душ. Он говорил со мной. Предлагал мне все — жизнь, любовь, талант. Кейн сказал, что все станет реальностью, нужно только навсегда остаться во сне. Мы бы любили друг друга. У нас бы родился сын. Я стала бы художницей. Идеальная жизнь. Только надо жить во сне, и сон превратится в реальность.

— Он прикасался к тебе? — Флинн бросился к Мэлори, словно проверяя, не осталось ли на теле ран. — Причинил тебе боль?

— Либо этот мир, либо тот. — Она почти успокоилась. — Выбор за мною. Я хотела остаться, но не могла. Мне не нужен сон, Флинн, даже такой прекрасный. Какой смысл в иллюзиях? А может, это был способ похитить мою душу?

— Ты кричала. — Флинн в растерянности прижался лбом к ее лбу. — Ты кричала.

— Он пытался отнять у меня душу, но я услышала, как ты зовешь меня. Почему ты пришел?

— Ты расстроилась из-за меня. Я хотел тебя успокоить…

— Не расстроилась, а разозлилась, — поправила Мэлори и обняла Флинна. — И по-прежнему злюсь, но силы у меня уже заканчиваются. Я хочу, чтобы ты остался. Я боюсь заснуть, боюсь, что снова попаду туда и у меня не хватит мужества вернуться!

— Ты сильная. И я помогу тебе.

— Может быть, это тоже иллюзия… — Мэлори подставила ему губы для поцелуя. — Но ты мне нужен.

— Нет, это реальность. — Флинн взял ее за руки и поцеловал ладони, сначала одну, потом другую. — Сие единственное, в чем я уверен посреди этой проклятой неразберихи. Какие бы чувства я к тебе ни испытывал, Мэлори, они реальны.

— Если не можешь выразить их словами, докажи делом. — Она притянула Флинна к себе. — Прямо сейчас.

В поцелуе соединились все противоречивые чувства, желания и сомнения. Мэлори принимала их, принимала его, и Флинн решился. Нежность пронзила его сердце. Он подхватил Мэлори на руки.

— Я хочу оградить тебя от опасности. И мне наплевать, если это тебя раздражает! — Флинн отнес ее в спальню и опустил на кровать. — И я буду путаться у тебя под ногами, если потребуется.

— Мне не нужно, чтобы за мной присматривали. — Она погладила его по щеке. — Достаточно того, что ты просто будешь на меня смотреть.

— Мэлори, я смотрю на тебя с самой первой встречи, даже когда мы не вместе.

— Звучит странно, но все равно приятно. Ложись.

Они улеглись рядом, лицо к лицу.

— Теперь я чувствую себя в полной безопасности и не слишком раздражена.

— Возможно, ты немного недооцениваешь риск. — Флинн провел пальцем по холмику ее груди.

— Возможно. — Мэлори вздохнула, когда его губы скользнули к ее шее. — Это меня не пугает. Тут нужно более сильное средство.

Флинн перекатился на нее, придавив всем телом, и приник к ее губам.

— О! Совсем другое дело, — выдохнула Мэлори.

Она затрепетала, все больше возбуждая его. От кожи Мэлори исходили волны тепла. Он хотел полностью погрузиться в нее, впитывая ее губами и кончиками пальцев. Хотел раствориться в непреодолимом желании доставить ей наслаждение.

Они прочно связаны друг с другом. Наверное, эта связь существовала еще до их встречи. Неужели все его ошибки, все метания вели к этой минуте, этой женщине?

Неужели у него не было выбора?

Мэлори почувствовала сомнения Флинна.

— Не нужно! Не уходи! — взмолилась она. — Позволь мне тебя любить. Мне нужно тебя любить.

Ее руки обвивали его шею, губы соблазняли. Теперь она без колебаний обменяет гордость на силу.

Прикосновения рук и прикосновения губ… Стоны наполняли воздух, ставший густым и темным. Долгие, неспешные поцелуи становились все более страстными, прерываясь жадными вдохами.

Теперь Флинн присоединился с ней, захваченный первобытным ритмом, противиться которому не было сил. Молот сердца грозил разбить грудь, но и этого было мало.

Ему хотелось вобрать в себя ее вкус, ее запах, утонуть в океане этого желания. Она все время менялась — то мягкая и податливая, то натянутая, как струна. Услышав свое имя, вместе с дыханием слетевшее с губ Мэлори, он подумал, что сойдет с ума.

Она приподнялась над ним. Их пальцы переплелись, и Мэлори приняла его медленным и плавным движением, от которого спазмы наслаждения пробежали по телу Флинна.

— Мэлори…

Она покачала головой и наклонилась, касаясь губами его губ.

— Позволь мне любить тебя. Смотри, просто смотри.

Мэлори откинулась назад, провела ладонями по своему животу, по груди, запустила пальцы в волосы. Ее тело пришло в движение.

Волна жара накрыла Флинна — огненный взрыв, расплавляющий мышцы, обжигавший до самых костей. Она поднялась над ним, хрупкая и сильная, белая и золотая. Окружила его, завладела им. Швырнула навстречу безумию.

Страсть и наслаждение поглотили Мэлори. Она вела их обоих, все быстрее и яростнее, пока перед глазами не завертелись разноцветные круги.

«Живые…» Больше она ни о чем не могла думать. Они живые. Кровь вскипала в их жилах, толчками проходила через замиравшее сердце. Ее губы ощущали вкус его губ, она чувствовала, как его плоть пульсирует внутри ее.

Это была жизнь.

Мэлори цеплялась за нее, даже когда наслаждение достигло пика, стало почти невыносимым. Тело Флинна изогнулось, и она рухнула в сверкающую бездну.


Флинн неплохо справился с супом. Мэлори с удивлением наблюдала, как он помешивает варево в кастрюльке на плите в ее кухне. Он включил музыку и приглушил свет. Но вовсе не затем, чтобы создать интимную обстановку, — просто очень хотел, чтобы Мэлори расслабилась.

А еще он очень хотелось расспросить ее о подробностях сна, но в борьбе с любопытством победило желание не тревожить Мэлори.

— Хочешь, сбегаю за какой-нибудь кассетой? — предложил он. — Плюнем на все и немного побездельничаем.

— Нет! Не уходи. — Она прильнула к нему. — Не пытайся меня отвлечь, Флинн. Рано или поздно нам нужно будет поговорить.

— Но ведь не обязательно же сию минуту…

— Мне казалось, журналист должен раскапывать факты и тут же публиковать их.

— «Курьер» не собирается рассказывать историю о кельтских мифах, пока она не закончится, поэтому торопиться нам некуда.

— А если бы ты работал в «Нью-Йорк таймс»?

— Тогда другое дело. — Флинн погладил ее по голове и отпил вино из бокала. — Я был бы бесчувственным и циничным. Вытянул бы у тебя или кого-то другого все подробности. Если бы я работал в «Нью-Йорк таймс», то был бы нервным и напряженным. Возможно, имел бы проблемы с алкоголем. Моя семейная жизнь катилась бы ко второму разводу. Думаю, я пристрастился бы к виски без содовой и имел рыжую любовницу.

— Послушай, а если серьезно — как ты представлял свою жизнь в Нью-Йорке?

— Не знаю. Хочется думать, что у меня была бы интересная работа. Важная работа.

— Ты не считаешь свою работу здесь важной?

— В ней есть смысл.

— Еще какой! Не только информировать и развлекать, но и поддерживать традиции, давать многим людям средства к существованию — тем, кто у тебя служит, печатает газету, доставляет ее подписчикам. Что бы они и их семьи делали, если бы ты уехал?

— Я не единственный, кто способен руководить газетой.

— Но, возможно, единственный, кто должен это делать. Ты уехал бы в Нью-Йорк теперь, если бы мог?