Подавив тяжкий вздох, Вадим в очередной раз посмотрел на часы, перевёл взгляд на выступающего и скрежетнул зубами. Какой же фигнёй они заняты. А там, на крыше, его, наверное, в нетерпении ждёт Ангелина. А если к ней уже пришёл этот подозрительный тип? Ангелина, святая душа, поначалу испугалась, конечно, его напора. Но потом ведь принялась жалеть неведомую ей пропавшую Настю Селивёрстову и думать, как помочь бедной девушке и её брату. А жалость, как известно, плохой советчик. Ах, как бы она ничего не натворила. Может, может ведь.

Вадиму снова вспомнилась его любимая бабушка, которая умудрялась пригревать всех сирых и убогих, помогать каждому, кто просил, и верить в людскую порядочность и доброту. Ошибалась в людях она, конечно, редко. Но всё же ошибалась. А Ангелина так напоминает Вадиму бабушку. Где-то он слышал, что дети повторяют модели жизни родителей: девушки выходят замуж за алкоголиков, если у них были пьющие отцы, парни женятся на копиях матерей. Сам Вадим в это не верил. Он был наблюдательным человеком и для себя вывел другую формулу: все ищут тех, кто был бы похож на самых любимых ими людей.

Вот и он больше всех на свете любил бабушку. Маму, конечно, тоже. Но идеалом женщины для него была именно весёлая неунывающая бабушка, готовая помогать всем и вся, откликаться по первому зову и никогда, ни при каких обстоятельствах не складывающая и не умывающая рук. Рядом с его бабушкой даже самые побитые жизнью люди вдруг начинали верить в счастливое будущее и строить далеко идущие планы.

Вадим заметил это давно, ещё в детстве, но так и не понял до сих пор, как и почему происходило это превращение. Вроде бы, ничего необычного его бабушка не делала: ну, накормит, ну, выслушает внимательно, спать уложит, ночью шёпотом помолится о страдальце перед старыми иконами. А утром человек встаёт в совершенно другом настроении. Вчера ещё умирать собирался, а тут вдруг решает ещё повоевать. И как ей это удавалось? В чём была её тайна?

Сама бабушка была самая что ни на есть обычная: не стахановка, не передовик производства, а просто жена, мама четырёх дочерей, хозяйка небольшого, но удивительно вместительного дома, в котором то и дело жили родственники самой разной, вплоть до призрачной, степени родства и их друзья и знакомые. Никому бабушка не отказывала в приюте. А люди шли и ехали к ним нескончаемым потоком, словно путники в пустыне к единственному на многие километры оазису. Кто приезжал на день-два, а кто и надолго.

И всех в этом маленьком доме принимали, всем находили место. Иногда детям, Вадиму и его двоюродным братьям-сёстрам, приходилось переезжать под стол, чтобы было, куда уложить гостей. Но всё это делалось так весело и легко, с такой любовью к окружающим, что и дети заражались этой бабушкиной радостью жизни. И для них сон на перине под столом становился наивысшим счастьем и проявлением любви к ближним.

Помнил Вадим и глаза своей мамы, когда она, приехавшая из Москвы, увидела, как её трёхлетний ещё недавно болезненный сын пытается съесть только что добытую с грядки молодую морковку, просто вытерев её о рубашку. Его бледная городской бледностью нарядная мама всплеснула в ужасе руками, попыталась отнять, причитая и чуть не плача. А деревенская, загоревшая дочерна на солнце, одетая в вылинявшие юбку и кофту бабушка остановила её:

- Оставь Вадимку в покое. Ты думаешь, это в первый раз? Не волнуйся, он хорошо вытирает, качественно, я проверяла.

- Но как же? А почистить?

- Это молодая морковка, её чистить не обязательно.

- Но ведь микробы!

- Ребёнок не должен расти в стерильности. Посмотри, у вас он болел, не переставая, а здесь не чихнул ни разу. И кто из нас прав? - голубые бабушкины глаза смеялись, по загорелому лицу во все стороны разбегались весёлые морщинки.

Мама повозмущалась было и даже попыталась втайне вести подрывную деятельность, объясняя Вадиму, что бабушка не права, и требуя от него выполнения кучи правил. Мальчик слушал, кивал, но делал всё равно по-своему и по-бабушкиному.

Потом его забрали обратно в Москву, началась совсем другая жизнь, к которой он поначалу всё никак не мог привыкнуть. Со временем прижился, конечно, освоился и постепенно принял этот чуждый ему поначалу городской образ жизни. Мнительная и осторожная его мама даже сумела внушить своему единственному сыну многое из того, что считала правильным. Но вот идеалом женщины для него всё же была не она, а бабушка, рядом с которой он чувствовал себя сильным, свободным и способным на любые подвиги. И, как теперь выяснилось, девушку себе он искал такую же, как она. Поэтому и не находил так долго. Мало их таких, как выяснилось...


Как он сказал Ангелине? Что она вдохновляющая? Да, как-то так. Надо же, и не задумывался, сказал, как чувствовал, а как верно выразил то, что ощущал раньше только рядом с бабушкой, а теперь вот и с Ангелиной…


Полковник на трибуне вдохновенно вещал, показывал какие-то диаграммы. Вадим слушал его, даже что-то понимал и записывал. Но думал всё время о другом. И это другое делало его счастливым и таким сильным, что дух захватывало: хотелось совершить подвиг, свернуть горы и сделать ещё много всего хорошего. И самое удивительное, что и силы в себе он в этот момент чувствовал небывалые.

Бабушки не стало, когда Вадиму было шестнадцать. Прошло ещё ровно столько же, и в его жизни возникла женщина, сотворившая с ним такое. И он должен сделать всё, чтобы она не исчезла. Иначе и жить не будет смысла. Никакого. Да и жизнь ли это будет вообще? Так, прозябание. У него уже есть нелюбимая работа. Ещё и нелюбимую женщину он не выдержит. А с любимой справится со всем, что бы ни выпало на его долю.

Эти мысли помогли ему дождаться окончания собрания. Наконец, все последний докладчик ушёл, все оживились и потянулись к дверям. Выйдя из зала, Вадим выловил в толпе знакомого офицера, который работал как раз в этом здании, и попросил разрешения позвонить от него. Тот провёл его в свой кабинет. Вадим набрал номер, который уже успел выучить. Но вместо гудков вызова услышал только сообщение, что абонент недоступен.


После первой неудачной попытки Вадим не испугался. Мало ли — не ловит сеть, сел телефон. В том, что Ангелина быстро обнаружит это и исправит, он не сомневался и ещё несколько раз пытался дозвониться. Безрезультатно. Не в силах больше ждать, он махнул рукой и помчался к дому у Москвы-реки. Хотя какое там помчался. Поплёлся, конечно. Мчаться на машине по столице в последнее время можно было разве что глубокой ночью. Велосипед завести, что ли? Или уж мотоцикл?


Охранник в Ангелинином подъезде обрадовался Вадиму как родному:

- Здра-а-аствуйте! Вы первый. Меня предупредили, что вы можете прийти. Вас просили подождать.

- Первый? Подождать? - не понял Вадим, решив, что охранник перепутал его с кем-то.

- Ну, хозяйка, эта красивая девушка, уехала, но обещала скоро быть, - словоохотливо начал объяснять мужчина, - а меня предупредила, что к ней можете прийти вы и ещё один парень. Парня пока не было. Вы первый. Если хотите, можете у меня здесь на диванчике посидеть, или наверх пройти, там тоже скамеечка у окна имеется.

- Понятно, - кивнул Вадим, - спасибо. Я, пожалуй, вообще пока на улице побуду.

- И то верно, сегодня погода что надо, а здесь, в подъезде, как в склепе. Я тоже постоянно выхожу подышать и на Божий свет посмотреть, - и он показал на широко распахнутую дверь, подпёртую, чтобы не закрывалась, булыжником.


На улице Вадим задумался. Охранник сказал, что парень не приходил. С момента ухода Ангелины или вообще сегодня? И куда могла деться она сама? Забыла об осторожности или решила, что среди белого дня бояться нечего?

Вадим вернулся обратно в подъезд:

- Скажите, пожалуйста, а сегодня в двенадцатую квартиру никто не приходил?

- Сегодня? Нет. Вчера да, был парень, которого хозяйка и сегодня ждёт. Но с утра он не приходил, нет.

- А вы не могли его случайно пропустить?

- Нет, конечно. Я никуда с самого утра не отлучался. Ну, разве что по… - он запнулся смущённо и пояснил:

- Ну, в общем, пару раз и ненадолго. И на это время запирал подъезд…

- А ещё кто-нибудь не приходил? Девушка какая? Или сантехник, строитель. Да кто угодно.

- Нет, вообще никогошеньки не было.

- А в другие квартиры приходил кто-нибудь?

- Нет, сегодня вообще затишье какое-то. Лето. Все, наверное, отдыхать разъехались. Один я тут как перст… - с сочувствием к себе вздохнул охранник. - А что? Разминулись с кем?

- Да… Разминулся… - задумчиво согласился Вадим и добавил:

- Я, пожалуй, всё же наверх поднимусь. Вдруг там для меня записку оставили.

- Может, и оставили, - обрадовался его идее добродушный охранник. - И правда, сходите, посмотрите.


Записки ни в дверях, ни под концептуальным ковриком не было. Вадим походил взад-вперёд по просторному лифтовому холлу и остановился у огромного, от пола до потолка окна и красивой кованой скамейки. Недалеко внизу жила своей обычной суетливой жизнью Москва, и ему вдруг показалось, что родной город напряжён и расстроен… Хотя… Это же он сам, Вадим Валдайцев, нервничает и волнуется. Вот и мерещится всякое…

Куда же уехала Ангелина? Вчерашний парень к ней не приходил. Вообще никто не приходил. Он специально спросил и про сантехника и прочих. Знал, что свидетели часто забывают про людей, чьё присутствие где-то считают естественным. Но охранник был уверен, что не было совершенно никого.

Что же тогда произошло? Ангелине кто-то позвонил? Или она просто решила сходить в магазин? Нет, не должна… Вадиму казалось, что он недавно слышал что-то важное, что удивило его, но не осознал, не придал значения…


Это точно было не на работе, а после. По пути к Ангелине ему никто не встретился. В машине он слушал кассету, а не радио. Значит, его не могла смутить какая-нибудь новость. А потом… Потом он говорил только с охранником. Так… Видимо, именно охранник сказал что-то… Вадим задумался. У него была хорошая память, и он умел вспоминать без суеты, словно осторожно снимая пласт за пластом, слой за слоем, как делают археологи.