Я мгновенно выпрямилась, схватившись за ручки кресла, и крикнула:

– Ради Бога, простите меня! Пожалуйста, мастер Джеральд, простите меня. Я... Я просто не знаю, что сказать. Пожалуйста, не подумайте, что мне было скучно, мне очень понравилось. Я закрыла глаза, чтобы мне ничто не мешало слушать, и...

Он встал и покачал головой:

– О, не надо извиняться, Ханна. Вы совсем меня не обидели. Наоборот, я очень рад. Вы так храбро держались весь вечер, хотя я был уверен, что вы устали до полусмерти. Мэтти нам сказала, что вчера около полуночи вы еще были на работе. Вы ведь работали официанткой в парижском ресторане? А потом целый день провели в дороге. Не сомневаюсь, что многие девчонки сделали бы из этого трагедию и сразу отправились бы спать, а по вас и заметно ничего не было.

– Мастер Джеральд, вы очень добры ко мне. – Мысленно я вздохнула с облегчением и, чтобы показать, как я ему благодарна, улыбнулась. – Однако с моей стороны было непростительно заснуть, и я не знаю, как мне...

Отойдя на шаг, он склонил набок голову и, сложив перед собой руки, тихо проговорил:

– Ханна, я еще никогда не видел такой прелестной улыбки. Когда вы только вошли в гостиную перед обедом... мне показалось, будто солнце осветило наш дом.

Я вскочила на ноги и мгновенно проснулась от страха. Джеральд не сводил с меня нежного и немножко отрешенного взгляда. Ему исполнилось восемнадцать, он только что закончил школу и наверняка был чувствительным юношей, который видел во мне романтическую героиню. Хорошо воспитанная английская девица, потерявшая родителей, вынуждена после школы работать официанткой на Монмартре, чтобы не умереть с голоду. Для чувствительного юноши это в самом деле должно было быть весьма романтично. А к тому же я буду жить в Серебряном Лесу и учить его французскому произношению. Мне придется проводить с ним довольного много времени, и ему нравится моя улыбка. Опасное начало.

Глава 6

Я вскочила. Меньше всего на свете мне хотелось, чтобы сын моего хозяина вообразил себя влюбленным в меня.

– Благодарю вас, мастер Джеральд, – вежливо проговорила я, – за то, что позволили мне послушать, как вы играете. Я вижу, что для музыки вы не щадите сил, надеюсь, с французским вы тоже справитесь. А теперь, если позволите, я хотела бы пожелать вам спокойной ночи.

Однако желанного результата мне достичь не удалось, потому что, не в силах сдержать зевок, вынуждена была отвернуться и закрыть рукой рот, безуспешно стараясь делать вид, что ничего особенного не происходит. Джеральд рассмеялся:

– Ах, бедняжка Ханна, как же вы устали. Идите, ложитесь спать. Я желаю вам спокойной ночи.

Поблагодарив его, я отправилась вниз, а он принялся убирать ноты. Мэтти все еще вышивала, Джейн закрывала каталог, а мистер Райдер прятался за газетой, сидя в кресле. Рядом с ним на столике стоял бокал с янтарным напитком, по всей видимости, виски с содовой, хотя, может быть, и бренди с содовой. Я вспомнила, что англичане имеют привычку разбавлять коньяк, чем очень удивляют французов.

Еще раз извинившись, я пожелала всем спокойной ночи и пошла в свою комнату. Там я испытала несказанное удовольствие, зажигая газ одним легким движением руки. Кровать уже была расстелена, и ночная рубашка лежала наверху. Я разделась, распустила волосы, завязала их лентой, зажгла свечу на ночном столике и уже хотела выключить газ, как вдруг вспомнила о своей шкатулке, и у меня закололо в сердце, когда я подумала, что с ней могла сделать горничная, разбиравшая мои вещи.

Она была в целости и сохранности в шкафу на верхней полке, и я, взяв ее в руки, села к туалетному столику, сама не зная, чего я собственно хочу. Наверное, из-за быстрой и драматичной смены событий и необыкновенной усталости я чувствовала себя как во сне, и мне необходимо было взглянуть на свои сокровища, которые всегда и везде были со мной, чтобы еще раз убедиться, что я все та же Ханна Маклиод.

Я прочитала свидетельство о рождении моей матери, потом свое с пустыми местами, где должны были быть записи, свидетельствующие о моем отце и роде его занятий. Отложив их в сторону, я развернула письмо моей матери.


Ханна, любимая!

Будь стойкой, моя девочка. Доктор сказал, что мне недолго осталось жить, а когда ты будешь читать мое письмо, меня уже не будет на свете. Мне очень больно и горько, что я оставляю тебя совсем одну, совсем малышку, в этом мире. Я очень тебя люблю, и ты тоже меня любила, поэтому мы были с тобой счастливы, несмотря ни на что.

Мне очень жаль, что я не сумела обеспечить твое будущее, но ты знаешь, я делала все, что могла, и ты простишь меня. Нам удалось накопить совсем немного, и после того, как будет заплачено за похороны, у тебя останется всего тридцать фунтов, о которых я позаботилась заранее. Эти деньги я оставила миссис Тейлор, и она взамен обещала мне на три года принять тебя в свою семью, однако с условием, что ты присмотришь за маленькими и научишь читать и писать ее старших детей. Через три года тебе исполнится пятнадцать, и я молю Бога, чтобы ты получила место младшей учительницы. Я оставляю тебе все свои книги и умоляю тебя, не бросай учебу.

Я плачу, стоит мне подумать, как мало я могу сделать для тебя. Ханна, пожалуйста, будь храброй девочкой и постарайся жить, как я тебя учила. Как бы тебе ни было тяжело, работай и не пренебрегай хорошими манерами, будь сильна и никогда не жалуйся, не стыдись бедности, если она порождена не ленью, не стыдись ударов, что судьба может обрушить на тебя, стыдись только собственных прегрешений и старайся избегать их, не жалей себя, потому что это может привести только к гибели, не копи обид, потому что это тоже может привести тебя к гибели, и не доверяй ни одному мужчине.

Если обстоятельства сложатся так, что у тебя не будет иного выхода, иди к господину Финчу и Лаутеру. Их адвокатская контора находится на Уорнер-стрит. Назови себя и скажи, что хочешь видеть их по поводу благотворительного общества Теннанта. Они посоветуют тебе, как быть.

Ты спишь в своей постели, пока я пишу это письмо. Я смотрю на тебя, мое милое дитя, и едва не кричу от злости. Разве это не жестоко отбирать меня у тебя? Но я не кричу. Я не позволяю себе обижаться на весь мир. Я только молю Бога, чтобы он сохранил и защитил тебя, ибо я отдаю тебя в его руки.

Твоя любящая мама

Кэтлин Маклиод.


Я медленно сложила письмо, и мама встала перед моими глазами, как живая, худенькая, темноволосая, некрасивая, но и не простушка, моя строгая любящая мама. Она работала в школе неподалеку от дома, в котором мы снимали две комнаты на верхнем этаже, и я не помню, чтобы ее когда-нибудь не заботило, что мы будем есть, что носить, где жить, но все равно у нас было чисто и благопристойно.

К своему стыду, я не всегда была добра к ней и не всегда понимала ее, особенно когда она заставляла меня лишний час позаниматься вечером, но я любила ее, и она знала это. Только после ее смерти, когда я в первый раз увидела свое свидетельство о рождении, в котором не было имени моего отца, и не нашла свидетельства о браке, я усомнилась в достоверности ее рассказа о моем отце, будто бы погибшем где-то за границей. В ее письме я тоже не нашла никаких объяснений, но я была слишком маленькой тогда, чтобы понять, что такое ложь во спасение.

Наш нижний сосед, мистер Тейлор, много говорил об этом, ругаясь на каждом слове. Они с миссис Тейлор нанимали весь небольшой дом, сдавая от себя две комнаты нам с матерью. Он работал на мясном рынке, и я никогда не видела его без кружки с пивом. Он был грубый и жестокий человек, и его жена и дети трепетали перед ним. У них было семеро детей, и все погодки. Худенькая миссис Тейлор много работала и старалась быть хорошей матерью, но у нее был слабый характер, да и ума ей Бог не дал.

Я быстро поняла, что мама ошиблась, выбрав ее мне в опекунши, но, с другой стороны, у нее не было выбора. Поначалу, когда я не знала, куда деваться от горя, и когда мое горе стало понемногу затихать, наверное, мне все-таки было бы лучше у Тейлоров, чем в сиротском доме.

И миссис Тейлор и дети любили меня, так как миссис Тейлор владело похвальное и трогательное желание «научить своих детей жить прилично, как твоя мать», то я стала понемножку учить их, как надо себя вести. Это всегда вызывало раздражение у мистера Тейлора, если он был дома. Он садился за стол в носках, брюках на подтяжках и нижней рубахе и издевался над всякой моей попыткой как-нибудь привить его детям приличные манеры.

– Нет, вы только поглядите на эту мисс Штучку! Ну и выкрутасы. Ла-де-да-де-да! – Набрав полный рот еды, он тыкал в меня ножом. – А сама-то она кто? У матери-то штучки-дрючки, а принесла ее в подоле.

Его жена робко возражала ему:

– Не надо, Берт. Не говори плохо о ее матери. Сама я никогда ничего ему не говорила и в тех редких случаях, когда не могла избежать встречи с ним, старалась быть повежливее. Я не понимала, что значит «принести в подоле», и в конце концов пристала с расспросами к миссис Тейлор, огорчив ее ужасно.

– Ох, птичка моя, не обращай внимания. Он просто свинья, вот и все.

– Но, миссис Тейлор, что это значит?

– Понимаешь... – Она была очень смущена. – Он хотел сказать, что у тебя не было отца.

– Как это – не было отца?

– Нет, отец, конечно же, был, просто он не был женат на твоей матери.

Я была сбита с толку.

– Не понимаю, как это – отец и мать, но не женатые?

Миссис Тейлор неловко поправила выпавшую из прически прядь волос.

– Все может быть, девочка. Вырастешь – поймешь. Я скоро все поняла, но не потому, что мне объяснили, а потому что посмотрела в словаре слово «незаконнорожденная» после того, как мистер Тейлор несколько раз назвал меня так, и потому что узнала много всяких отвратительных вещей о мужчинах, женщинах и детях от младших членов семьи Тейлоров, которые всему этому обучались на улице, едва начинали говорить.