– О нет, сэр, не переменю, – с горячностью заверила я его. – Без пятнадцати пять на вокзале. Но... простите... у меня почти совсем нет денег. Немножко больше двадцати франков, и все.

– Это не имеет значения, – учтиво проговорил он. – Вы справитесь с вашим багажом?

– О да, сэр. У меня всего один чемодан. Да, я справлюсь.

– Хорошо. – Он кивнул в сторону кухни. – Тогда скажите, пожалуйста, официанту, чтобы он поторопился с ужином, а то мне рано вставать утром.

Следующие два часа я работала, как во сне. Тем, что все закончилось без особых накладок, я обязана только Арману, который не сводил с меня глаз и помогал где и как мог.

Мистер Бонифейс ушел сразу же, как только покончил с ужином. Гости приходили и уходили, но постепенно ресторан опустел, и вскоре после часа мы уже начали ставить стулья на столы и мыть пол. Я надела шляпку, пальто и стояла в ожидании, когда папаша Шабрье откроет кассу и отсчитает мне мои деньги. Арману платили по субботам за прошедшую неделю.

Мне было не по себе. Я знала, что не приду больше в «Раковину», но тем не менее ничего не сказала папаше Шабрье. Еще не хватало, чтобы у него были неприятности, если полиция выяснит, что он знал и не донес на меня.

Арман ждал меня у двери, и мы, как всегда, вместе дошли до угла. Когда мы остановились под фонарем, он вздохнул, и я не посмела его обмануть.

– Ну да, Арман. Я уверена, все будет в порядке. Спасибо, что помогли мне сегодня.

Он грустно улыбнулся.

– Одинокие люди должны помогать друг другу. Вспоминай обо мне иногда, Ханна.

Кивнув мне, он повернулся и исчез в темноте. На мгновение я от удивления забыла обо всех своих страхах. Я знала, что у Армана нет жены, ведь мы проработали вместе больше года, но мне никогда не приходило в голову, что он чувствует себя одиноким, и мне стало стыдно, что я только теперь задумалась об этом.

Около двух часов я была в своей комнате и принялась за сборы. Чемодан у меня был еще со времен колледжа. Я старалась все делать как можно тише, а когда закончила, то села к столу и написала три письма. Одно предназначалось мадам Бриан. За квартиру было уплачено вперед, так что я только сообщала ей, что уезжаю, просила сказать в полиции правду о том, что она видела, если ее спросят, и предлагала забрать к себе мебель, если она ей нужна. Однако одеяла, постельное белье и всякую мелочь я просила отдать месье Тоби Кенту.

Два других письма дались мне с большим трудом. Сначала я достала из своего тайника запонки мистера Дойла и завернула их в тряпочку, заколов для верности булавками. Потом взяла лист бумаги и написала:


Мистер Дойл!

Я вытащила из манжет запонки, чтобы постирать рубашку, и совсем забыла о них, когда госпожа пришла за вами, потому что она меня очень огорчила, заподозрив в воровстве. Боюсь, вы мне не поверите, к тому же мне известно, что полиция хочет арестовать меня, так что я уезжаю, но я говорю вам правду и прилагаю к письму ваши запонки.

Искренне ваша

Ханна Маклиод.


Письмо мне не очень понравилось, но я не стала его переписывать. Вряд ли у меня получилось бы лучше, потому что я очень устала. Я сложила лист бумаги и вложила его вместе с запонками в конверт, на котором написала: «В полицию – для мистера Дойла». Мне подумалось, что слово «полиция» удержит мадам Бриан от ненужного любопытства. Это письмо я оставила на столе вместе с письмом для мадам Бриан.

Третье письмо было для Тоби Кента.


Дорогой Тоби,

Я поступила очень глупо, совсем забыв о золотых запонках мистера Дойла. Полиция придет за мной утром. Мне не под силу доказывать свою невиновность, поэтому я решила бежать вместо того, чтобы идти в тюрьму. Не буду писать, куда я направляюсь, на случай, если письмо попадет в руки полицейских. На столе я оставила письмо с запонками мистера Дойла. Не могли бы вы поговорить с инспектором Лекуром, чтобы он получил их в целости и сохранности? Если это, конечно, вас не очень затруднит.

Я попросила мадам Бриан отдать вам кое-что из моих вещей. Пожалуйста, сделайте мне одолжение, продайте их. Надеюсь, наберется восемнадцать франков, чтобы вернуть папаше Шабрье, потому что он заплатил мне вперед.

Вы были очень добры ко мне, и я вам от всей души благодарна за это. Верю, ваши картины принесут вам настоящий успех.

Ваш друг

Ханна Маклиод.


Я написала на конверте имя Тоби, запечатала письмо, потихоньку подошла к соседней двери и подсунула его под нее. Пройдет много недель, прежде чем он приедет и найдет его, но я подумала, что никуда оно не денется. У мадам Бриан был ключ от его двери, как ото всех других дверей, но вряд ли она посмеет прикоснуться к его письму, так она боится сумасшедшего англичанина.


С часик мне все-таки удалось полежать, но спать я не стала. В четыре я поднялась, надела шляпку и пальто, взяла чемодан и вышла на лестничную площадку. Заперев дверь, я оставила ключ в замке и пошла вниз, стараясь не скрипнуть ни одной ступенькой и радуясь, что мадам Бриан не проснулась и не вышла из своей комнаты, что мне удалось без шума открыть входную дверь, что на улице, хоть и прохладно, но нет дождя, что тащить чемодан мне надо вниз, а не вверх. Все же мне пришлось пару раз остановиться передохнуть, хотя вокзал был меньше чем в миле от моего дома. Городские улицы уже наполнялись жизнью, с грохотом проезжали мимо телеги и фургоны, направляясь на центральный рынок.

Когда я наконец добралась до вокзала, то совсем выбилась из сил, и еще я очень боялась, что мистер Бонифейс возьмет и не придет. Почему бы ему не переменить решение? Почему бы не сообщить в полицию, что я хочу сбежать? Вдруг они меня ждут?..

Я чуть не подпрыгнула от испуга, когда чья-то тень отделилась от стены, и тотчас вздохнула с облегчением, узнав мистера Бонифейса.

– Я уже взял два билета, – сказал он и сунул мне в руку несколько монет. – Пойдите купите один билет до Орлеана на случай, если полиция будет спрашивать. Кассир направит их по ложному следу. А потом приходите на вторую платформу. Поняли?

– Да. Вторая платформа.

– Не приближайтесь ко мне и не разговаривайте со мной. Просто заходите в тот же вагон.

Он повернулся и зашагал прочь.

Я все сделала, как он сказал, чувствуя себя настоящей преступницей. Народу на вокзале было немного, но мне казалось, будто все следят за мной, и за каждой колонной мне мерещился полицейский с наручниками наготове. От усталости и страха мне хотелось плакать, но в последний раз я плакала пять лет назад и обещала себе, что больше это не повторится. Поезд уже прибыл, и от паровоза изредка доносилось шипение, словно он с нетерпением ждал, когда можно будет двинуться в путь. Мистер Бонифейс стоял, опершись на свою палку, рядом был его кожаный чемодан, и я тоже пристроилась неподалеку. Через пару минут он взглянул на часы, взял чемодан, открыл дверь и вошел в вагон. Я последовала за ним. Он вошел в купе и оставил дверь открытой. Когда я приблизилась к ней, он уже сидел в углу спиной к паровозу с открытой газетой, а чемодан лежал на полке наверху. Больше в купе никого не было.

– Садитесь рядом, – приказал он, не глядя на меня, – и не заговаривайте со мной до отхода поезда.

Я с трудом взгромоздила чемодан наверх, потом с радостью устроилась в другом углу. Как же приятно посидеть и отдохнуть, но все равно двадцать минут показались мне целой вечностью, и я каждую секунду ждала, что войдет жандарм и арестует меня.

Наконец я услышала свисток, и поезд с шипением тронулся с места. Что-то скрипело, визжало, но тем не менее мы покидали Париж. Мистер Бонифейс оторвался от газеты.

– Что с вами? – спросил он. – Вы похожи на привидение.

Я покачала головой.

– Я не больна, мистер Бонифейс. Просто я не спала и очень устала. Да и напугана тоже.

– Ладно, все страхи остались позади, – брюзгливо произнес он. Поискав в кармане жилета, он достал билет и протянул его мне. – Это вам. Мы с вами незнакомы, пока не окажемся на корабле в Кале. – Он осмотрел меня с головы до ног. – Одеты вы неплохо, так что никто не удивится, что мы путешествуем вместе. У вас есть деньги?

– Мои двадцать франков и пятьдесят сантимов от тех денег, что вы мне дали на билет.

Он хмыкнул.

– Не шибко богато. Ничего, не волнуйтесь. Как только мы попадем на корабль, пойдем завтракать. Поедим от души. Вам это вроде не помешает.

Он снова принялся за свою газету, а я сняла шляпку, прислонилась головой к стенке и закрыла глаза. Вновь меня охватило чувство некоей нереальности происходящего. Я бегу от полиции, возвращаюсь против воли на родину в компании с незнакомым человеком, потому что его хозяину в Хертфордшире потребовалась англичанка, свободно говорящая по-французски. Забавно. Мамзель Монтавон и мои товарки по колледжу подумали бы, что я сошла с ума, отправившись в путь с мужчиной, о котором мне ровным счетом ничего не известно, но как раз это меня не пугало. Я была совершенно уверена, что мистер Бонифейс не имеет на меня никаких видов. Все, что я знала, убеждало меня в том, что он действительно посредник мистера Себастьяна Райдера, кстати, он сам предлагал мне обратиться в Британское консульство, если мне нужна дополнительная информация.

Моя усталость и ритмичное покачивание вагона сделали свое дело. Я заснула, а когда проснулась, солнце было уже высоко в небе и шея у меня не поворачивалась из-за неудобного положения, в котором я пробыла несколько часов. С ревом поезд проскочил какую-то маленькую станцию. Я успела прочитать название. «Рю». И стала вспоминать, откуда я его знаю. Это заняло довольно много времени, но в конце концов я вспомнила. В Рю родилась Аннет. До Кале, значит, всего тридцать—сорок миль, и я проспала почти два часа.


В купе все так же никого не было, кроме мистера Бонифейса, и я предположила, что проводник сжалился надо мной и не стал меня будить. Мистер Бонифейс, отложив газету, смотрел в окно. Он повернулся ко мне, когда я проснулась, но потом опять отвернулся. Я прошла по вагону в туалет, вымыла руки и лицо, причесалась, вернулась в купе и, усевшись, стала смотреть на бесконечные поля по обеим сторонам.