Внезапно наступила тишина. В дверях стояла мадам де Сен-Вир, робко глядя на Леони. Секунду длилось неловкое молчание. Затем Леони подошла к ней и протянула руку с милой застенчивостью.

– Ма… mere?[181] – сказала она.

Графиня судорожно зарыдала и обняла ее. Леони обвила рукой плечи матери и увела ее.

Фанни достала носовой платок.

– Милая, добрая девочка, – всхлипнула она. Давенант схватил руку Эйвона и потряс ее.

– Джастин, у меня нет слов выразить, как я рад!

– Мой милый Хью, какая неожиданность! – протянул его светлость. – Я не сомневался, что все ограничится укоризненным покачиванием головы.

Хью рассмеялся.

– Нет, нет, друг мой, не на этот раз! Наконец-то ты научился любить кого-то больше, чем себя, и я верю, что ты будешь хорошим мужем своей герцогине.

– Таково мое намерение, – ответил его светлость, сбрасывая плащ. Его щеки утратили былую бледность, но он поднял лорнет со своей всегдашней манерой и оглядел столовую. – Мой дом просто полон людьми! – заметил он. – Неужели нас ждали?

– Ждали?! – повторил Руперт. – Мягко сказано, черт побери! Да последние десять дней мы только и делали, что ждали тебя! Вот так! Ты-то упорхнул в Анжу, а каково пришлось нам! Арман то и дело появляется, будто чертик из коробки, мадам наверху рыдает, пол-Парижа обивают порог в надежде что-нибудь разнюхать – не дом, а муравейник какой-то! Разве что Меривейл все еще ночует у де Шатле? Что-то я его за завтраком не вижу, слава тебе Господи!

– Я хочу узнать одно, – вмешался Меривейл, пропустив слова Руперта мимо ушей. – Вы до самого Анжу ехали в этом невозможном золотом костюме?

– Черт! Он же переполошил все деревни по дороге! – засмеялся Руперт.

– Нет, друг мой, увы, нет, – вздохнул его светлость. – Я облачился в более скромную одежду, едва мы остановились переменить лошадей. Арман, все хорошо?

– О да, Джастин! Моя сестра написала признание, едва была в силах взять перо в руку, мой былой племянник получит ферму и покинет высший свет. Я у тебя в долгу, который никогда не смогу заплатить.

Его светлость налил себе бургундского.

– Я уже, мой милый, получил в уплату твою племянницу.

Вернулась Леони и тотчас подошла к Эйвону.

– Матушка хочет побыть одна, – сказала она печально, но тут же ее глаза снова заблестели. – О, я так рада, что опять вижу вас всех!

Руперт толкнул Давенанта локтем.

– Погляди на лицо Джастина! – шепнул он. – Ты когда-нибудь видел подобную гордость? Леони, я дьявольски счастлив и, с твоего разрешения, вернусь к моему каплуну.

– Я тоже ужасно голодна! – Она кивнула. – Мадам, вы и представить себе не можете, как приятно быть замужней дамой!

– Ах, не могу? – вскричала миледи. – Как прикажете это понимать? – Она подвела Леони к стулу во главе стола. – Садись, любовь моя.

– Мадам, но это же ваше место? – сказала Леони.

– Душечка, теперь я гостья в твоем доме, – ответила Фанни и сделала ей реверанс.

Леони вопросительно взглянула на Эйвона.

– Да, малютка. Садись.

– Voyons, я чувствую себя ужасно важной, – сказала Леони, устраиваясь на стуле с высокой спинкой. – Руперт сядет рядом со мной с этой стороны, а… а… – она замялась, – мосье де Сен… я хочу сказать, мой дядя, с другой.

– Прелестно, радость моя, – кивнула миледи и опустилась на стул по правую руку Эйвона.

– И раз я теперь герцогиня, – сказала Леони весело, – Руперт должен обходиться со мной почтительно, n'est-ce pas, монсеньор?

Эйвон улыбнулся ей через стол.

– Тебе достаточно сказать только слово, mignonne, и он будет изгнан из стен этого дома.

– К черту почтение! – объявил Руперт. – Прошу, запомни, теперь ты моя сестра! Черт, о чем я только думаю! – Он вскочил и поднял рюмку. – Предлагаю тост, – воскликнул он. – За герцогиню Эйвон!

Остальные дружно встали.

– За герцогиню! – поклонился Давенант.

– За мою любимую сестру! – воскликнула Фанни.

– За мою жену! – негромко сказал герцог.

Леони, залившись румянцем, встала, оперлась на руку Руперта и вспрыгнула на стул.

– Благодарю вас, – сказала она. – Очень-очень благодарю. Можно и я предложу тост? Ну, пожалуйста!

– Да, конечно! – ответил Руперт.

– Монсеньор! – провозгласила Леони и забавно ему поклонилась. – Ад, а где моя рюмка? Руперт, дай ее мне поскорее!

Все выпили за здоровье герцога.

– А теперь, – сказала Леони, – я выпью за Руперта, потому что он был таким добрым ко мне и таким полезным!

– За тебя, мой смелый мальчик, – сказал его светлость серьезно. – И что теперь, плутовка?

Все еще стоя на стуле, Леони ликующе объявила:

– Voyons, я поднимаюсь в мире все выше и выше!

– Ты свалишься со стула, дурочка, если будешь так прыгать! – предостерег ее Руперт.

– Не перебивай! – с упреком сказала Леони. – Я сочиняю спич!

– Господи спаси нас и помилуй, что ты еще затеешь? – сказал неукротимый Руперт.

– Tais-toi, imbйcile![182] Сначала я была крестьянкой, а потом стала пажом. Потом меня сделали воспитанницей монсеньера, а теперь я герцогиня! Я стала очень респектабельной.

Его светлость подошел к ней и снял ее со стула.

– Моя малютка, – сказал он, – герцогини не пляшут на стульях, и они не называют своих братьев «imbйcile».

На щеках Леони заиграли ямочки, и она заявила твердо:

– А я – да!

Руперт укоризненно покачал головой.

– Джастин прав, – объявил он. – Ты должна следить за своими манерами, сорвиголова. И никаких больше букетов от принцев крови, э, Джастин? Достоинство! Вот в чем соль! И еще ты должна отрастить волосы и разговаривать со мной вежливо. Провалиться мне, если я соглашусь на сестру, которая говорит моим друзьям, что я идиот! Вежливость, миледи, и чуточку высокомерия вашего супруга! Вот что тебе нужно, верно, Фан?

– А ба! – сказала герцогиня Эйвон.