Джорджетт Хейер - Тени былого

– Скажите еще хоть слово против монсеньера, и я пристрелю вас насмерть, – сказала Леони негромко.

– Я ничего такого не имел в виду, дитя. С какой стати? Он не хуже любого из нас, но меня удручает, что ты в его власти. Твоя судьба не может не интересовать меня, и я страшусь того, что будет с тобой, когда все узнают, что ты – моя дочь.

Она промолчала, и он продолжал:

– В нашем мире, дитя, мы избегаем открытых скандалов. Вот почему я попытался увезти тебя от Эйвона. Жалею, что не сказал тебе тогда же, почему я так поступил, но мне хотелось избавить тебя от тягостной правды.

– Как вы добры! – удивленным тоном воскликнула Леони. – Ведь это же такая честь – быть дочерью графа де Сен-Вира!

Он покраснел.

– Ты сочла меня зверем, я знаю, но я хотел сделать как лучше. Ты меня перехитрила, и я понял, что поступил бы умнее, сразу открыв тебе правду о твоем рождении. Тайну сохранить не удалось бы – ты слишком похожа на меня. И вот-вот разразится скандал, который повредит нам всем.

– Кажется, почти все знают, кто я такая, – возразила Леони, – но меня принимают с большой любезностью, je vous assure[167].

– Пока – да, ну а когда я открыто тебя признаю?

– Tiens! – Леони уставилась на него. – С какой стати?

– У меня нет причин любить твоего… опекуна, – сказал Сен-Вир, с опаской косясь на пистолет. – И не думаю, что он будет доволен, если свет узнает, что он взял опеку над моей побочной дочерью. Это уязвит его гордость, думается мне.

– А что, если он уже знает? – спросила Леони. – Если другие догадались, то, конечно, и он.

– Ты так думаешь? – спросил Сен-Вир. Она промолчала.

– Он мог что-то заподозрить, – продолжал граф. – Вероятно, так и есть, но я не знаю. Хотя, полагаю, в таком случае он вряд ли привез бы тебя в Париж. Он не захотел бы, чтобы свет смеялсч над ним, а свет будет смеяться, когда узнает, кто ты такая. И тут я могу очень ему повредить.

– Как вы можете ему повредить? Вы… вы – свиное отродье?

Сен-Вир улыбнулся.

– Разве ты не была его пажом, mа fille? He слишком прилично, когда девушка выдает себя за юношу, живя в доме такого человека, как Аластейр. Подумай, какой разразится скандал, когда я расскажу об этом! Не сомневайся, я приложу все усилия, чтобы оповестить Париж о штуке, которую он с ним сыграл. Его нравственность хорошо известна, и не думаю, что Париж поверит в его невинность… или твою.

Леони презрительно изогнула губы.

– Voyons, вы считаете меня дурой? Парижу будет все равно, что монсеньор взял в любовницы чью-то побочную дочь.

– Да, дитя. Но будет ли Парижу все равно, что у Эйвона хватило дерзости ввести свою низкорожденную любовницу в высшее общество? Ты властвовала там истинно по-королевски и даже, как я слышал, запутала в своих сетях самого Конде. Это не сделает Париж снисходительнее. Ты имела слишком большой успех, моя дорогая. Ты самозванка, и Эйвон с твоей помощью одурачил общество. И ты думаешь, оно простит? Полагаю, больше мы не увидим господина герцога во Франции, а возможно, скандал докатится и до Лондона. Его репутация будет ему плохим подспорьем в попытках утишить скандал, уверяю тебя.

– Может, мне лучше убить тебя сейчас же? – медленно произнесла Леони. – Ты не повредишь монсеньеру, свиное отродье, клянусь!

– У меня нет особого желания вредить ему, – равнодушно сказал Сен-Вир. – Но мне невыносимо видеть мою дочь под его опекой. Признай за мной хоть какое-то отеческое чувство. Прими мою помощь, и Эйвону будет незачем меня опасаться. Мое единственное желание – надежно устроить твое благополучие. Если ты исчезнешь, скандал не разразится, но, если ты останешься под кровом Эйвона, скандала избежать невозможно. А поскольку он коснется и меня, я предпочту начать действовать сам.

– А если я уеду, вы ничего не скажете?

– Ни слова. Зачем это мне? Разреши мне позаботиться о тебе, найти для тебя приют, посылать тебе деньги. А если ты захочешь…

– Мне не нужны заботы свиного отродья, – уничтожительно бросила Леони. – Я исчезну, bien entendu[168], но поеду к человеку, который меня любит, а не с вами, потому что вы, конечно, злодей и негодяй. – Она судорожно сглотнула и крепче сжала пистолет. – Даю вам слово, что я исчезну.

Он протянул ей руку.

– Бедное дитя, это тяжелый для тебя день. И я могу сказать только, что очень сожалею. Так будет лучше всего, ты убедишься. Но куда ты поедешь?

Она вздернула подбородок.

– Этого я не скажу ни вам, ни кому-либо еще, – отрезала она. – И молю Господа только об одном: чтобы больше мне не пришлось вас видеть. – Голос ее задрожал, и она было пошла к двери, но тут же обернулась. – Совсем забыла! Вы поклянетесь мне, что не скажете ничего такого, что могло бы причинить вред монсеньору. Поклянитесь на Библии.

– Клянусь, – ответил он, – но в этом нет нужды. Едва ты уедешь, у меня не останется причины что-то говорить. Меньше всего я хочу скандала.

– Воп, – сказала она. – Я не доверяю вашей клятве, но думаю, что вы большой трус и испугаетесь скандала. Надеюсь, кара вас не минует!

Она швырнула ключ от двери на пол и быстро вышла.

Сен-Вир провел платком по вспотевшему лбу.

– Mon Dieu! – прошептал он. – Она показала мне, как разыграть моего туза! Ну, Сатана, теперь посмотрим, кто выиграет!

Лорд Руперт широко зевнул и поднялся с кресла.

– Что у нас сегодня вечером? – спросил он. – Клянусь душой, я в жизни не бывал на стольких балах! Неудивительно, что у меня никаких сил не осталось!

– Ах, милый Руперт, я просто умираю от усталости, – отозвалась Фанни. – Но хотя бы этот вечер мы проведем спокойно! А завтра суаре мадам Дюдеффан. – Она кивнула Леони. – Тебе понравится, душенька, поверь мне. Будут читать стихи, обсуждать… Соберется весь цвет парижских умов. Вечер будет очень интересный, клянусь! Там будут решительно все!

– А, так сегодня у нас передышка! – воскликнул Руперт. – Чем бы мне заняться?

– Мне казалось, ты жаловался, что у тебя не осталось никаких сил, – заметил Марлинг.

– Так и есть, но я не высижу дома весь вечер. А что будете делать вы?

– Мы с Хью поедем к де Шатле навестить Меривейла. Поедешь с нами?

Руперт задумался.

– Нет, я, пожалуй, навещу новый игорный дом, о котором столько говорят.

Эйвон поднес лорнет к глазам.

– А? Что это за новинка и где находится?

– На улице Шамбери. Кажется, к Вассо совсем перестанут ездить, если то, что мне рассказали, правда. Странно, что ты о нем ничего не слышал.

– Да, это не согласуется с моей ролью, – согласился Эйвон. – Пожалуй, я поеду с тобой, дитя. Парижу не следует думать, будто я так мало осведомлен.

– Как, вы все уедете? – спросила Фанни. – А я пообещала отобедать у моей милой Жюли! Леони, я уверена, она будет рада, если я привезу тебя.

– Ах, мадам, я так устала! – пожаловалась Леони. – Лучше я сегодня лягу спать пораньше.

Руперт вытянул перед собой свои длинные ноги.

– Устала-таки! – объявил он. – Ей-богу, я думал, ты неутомима.

– Любовь моя, я распоряжусь, чтобы ужин тебе подали в спальню, – сказала Фанни. – Ты должна хорошенько отдохнуть к завтрашнему вечеру, потому что тебе обязательно надо поехать к мадам Дюдеффан. Там непременно будет Конде!

Леони улыбнулась довольно бледной улыбкой и встретила проницательный взгляд Эйвона.

– Моя малютка, что тебя тревожит? – спросил он.

Леони широко раскрыла глаза.

– Ничего, монсеньор! Просто у меня немножко болит голова.

– И неудивительно! – Миледи умудренно покачала головой. – На этой неделе мы раньше полуночи домой не возвращались. Я очень виновата, что допустила подобное.

– Но, мадам, было же fort amusant, – сказала Леони. – Я так веселилась.

– Как и я, черт побери! – заметил Руперт. – Такие сумасшедшие два месяца, что я не знаю, на каком я свете. Вы уже отправляетесь, Хью?

– Мы обедаем у Шатле в четыре, – объяснил Хью. – Я уже теперь пожелаю тебе спокойной ночи, Леони. Ты ведь будешь спать, когда мы вернемся.

Она подала ему руку, опустив глаза. И он и Марлинг поцеловали тонкие пальчики. Хью перебросился с Рупертом парой шуток, и они ушли.

– Ты будешь обедать дома, Джастин? – спросила миледи. – Мне надо переодеться и приказать заложить коляску.

– Я составлю моей малютке компанию за обедом, – ответил Эйвон, – а потом она отправится спать. А ты, Руперт?

– Нет, я ухожу сейчас. У меня дельце к д'Анво. Пошли, Фан!

Они вместе покинули гостиную. Эйвон подошел к кушетке, на которой сидела Леони, и легонько подергал ее локон.

– Дитя, ты странно молчалива.

– Я все думаю, – ответила она.

– О чем, mа mie?

– Не скажу, монсеньор! – Леони улыбнулась. – Давайте… давайте поиграем в пикет до обеда!

И они сели играть в пикет. Вскоре вошла попрощаться леди Фанни и тут же удалилась, потребовав, чтобы Леони легла сразу же после обеда. Она поцеловала Леони и несколько удивилась, когда та вдруг нежно ее обняла. Руперт уехал с Фанни, и Леони осталась наедине с герцогом.

– Все уехали, – сказала она непонятным тоном.

– Да, дитя. И что? – Его светлость сдавал карты легким движением руки.

– Ничего, монсеньор. Я сегодня какая-то глупенькая.

Они играли, пока не подали обед, а тогда прошли в парадную столовую и сели рядом за стол. Эйвон вскоре отослал лакеев, и Леони облегченно вздохнула.

– Так хорошо! Мы опять вдвоем, как прежде. А Руперт сегодня снова много проиграет?

– Будем уповать, что нет, малютка. Но утром его лицо тебе сразу все скажет.

Она не ответила, а нагнулась над пирожным и не поглядела на его светлость.

– Ты ешь слишком много пирожных, mа fille, – сказал он. – Неудивительно, что ты стала такой бледной.

– Видите ли, монсеньор, пока вы не купили меня у Жана, я пирожных даже не пробовала.