Джорджетт Хейер - Тени былого

Кроме того, он фехтовал с ней. И это ей нравилось больше всего. Для этих уроков она облачалась в мужскую рубашку и панталоны, а способности у нее оказались превосходные: точный взгляд, гибкая кисть. Так что вскоре она овладела начатками этого мужского искусства. Герцог был одним из лучших фехтовальщиков своего времени, но Леони это нисколько не смущало. Он учил ее фехтовать в итальянской манере и преподал ей много хитрых приемов, которые перенял за границей. Внезапно она попробовала применить один из них и, так как герцог оборонялся довольно вяло, отклонила его шпагу и шишечкой на острие своей уперлась в левую сторону его груди под плечом.

– Touchй![63] – сказал Эйвон. – Неплохо, дитя.

Леони затанцевала от радости.

– Монсеньор, я вас убила! Вы покойник! Вы покойник!

– Ты даешь волю неприличному ликованию, – заметил он. – Я и не подозревал, что ты так кровожадна!

– Но я сделала это так ловко, ведь правда, монсеньор?

– Вовсе нет, – ответил он беспощадно. —Я почти не защищался.

Уголки ее рта поползли вниз.

– Вы мне поддались!

Его светлость смягчился.

– Нет, ты прорвалась сама, ma fille.

Порой он рассказывал ей о великосветском обществе, о том, кто в нем кто и в каком они родстве между собой.

– Во-первых, Марч, – сказал он, – будущий герцог Куинсберри. Ты слышала, как я говорил про него. Во-вторых, Гамильтон, знаменитый благодаря своей жене. Она была одной из сестер Ганнинг – редких красавиц, моя дорогая, которые произвели в Лондоне фурор не так уж много лет назад. Мария Ганнинг вышла за Ковентри. А если тебя интересуют остроумцы, то вот мистер Сел-вин – он поистине неподражаем. И не забудем Хорри Уолпола: он не терпит, чтобы о нем забывали. Живет он на улице Арлингтон, дитя, и когда бы ты туда ни отправилась, можешь быть уверена, что встретишь его. В Бате как будто все еще царит Нэш. Парвеню, дитя, человек, осененный гением, ставший одним из законодателей моды. Бат – его царство. Как-нибудь я свожу тебя туда. Затем мы имеем Кавендишей – герцога Девонширского и его родственников, моя дорогая; а еще Сеймуры, и милорд Честерфилд, которого ты узнаешь по остроумию и черным бровям. Кто еще? Милорд Бат, и Бертинксы, и его светлость герцог Ньюкаслский, довольно прославленный. А если тебя влекут литература и изящные искусства, то к твоим услугам Джонсон, скучнейший педант, – крупный мужчина, моя дорогая, с еще более крупной головой. Но он не стоит твоего внимания. Ему не хватает утонченности. Далее, Колли Сиббер, один из наших поэтов, мистер Шеридан, который пишет пьесы для нас, и мистер Гаррик, который в них играет, и еще десятки других. Из художников мы имеем сэра Джошуа Рейнолдса – возможно, он напишет твой портрет, ну и еще немало других, чьи фамилии выпали у меня из памяти. Леони кивнула.

– Монсеньор, напишите для меня их фамилии, тогда я их запомню.

– Bien. Теперь перейдем к твоей родной стране. Из принцев крови принц Конде, которому теперь, насколько я помню, двадцать лет, a peu prйs[64]. Затем граф д'О, сын герцога Мэнского, одного из сыновей Людовика Четырнадцатого, и герцог де Пентиевр, сын другого такого же отпрыска. Дай собраться с мыслями. Из аристократов – герцог Ришелье, образец истинной учтивости, и герцог де Ноайль, снискавший славу сражением при Дет-тингене, которое проиграл. Затем братья Лоррен-Брионн и герцог Арманьяк. Память мне изменяет. А, да, мосье де Боль-Иль, внук великого Фуке. Ну, он уже старик. Tiens[65], я чуть не забыл досточтимого Шавиньяра, графа де Шафиньи, дитя, моего друга. Ну, я мог бы Здесь: междометие «а!» (фр.). перечислять до бесконечности, но воздержусь.

– И еще мадам де Помпадур, не так ли, монсеньор?

– Я говорил об аристократии, – мягко ответил герцог. – Куртизанок мы к ней не относим. Помпадур – красавица, но безродная, хотя и с кое-каким умом. Моя воспитанница даже думать о таких не должна, ma fille.

– Хорошо, монсеньор, – растерянно пробормотала Леони. – Но, пожалуйста, расскажите еще о ком-нибудь.

– Ты ненасытна. Ну что же, попытаемся. Д'Анво ты видела: плюгавый человечек, обожающий сплетни. Видела ты и де Сальми. Он высокий, ленивый и снискал некоторую славу бреттера. Лавулер происходит из древнего рода и, несомненно, обладает какими-то достоинствами, хотя пока они ускользали от моего внимания. Супруга Маршерана косит. Шато-Морне ты найдешь интересным собеседником – но на полчаса, не более. Салон мадам Маргери снискал мировую известность. Флоримон де Шантурель напоминает какое-то насекомое. Пожалуй, осу, так как носит костюмы контрастных цветов и вечно вьется где-нибудь рядом.

– А мосье де Сен-Вир?

– Мой дражайший друг Сен-Вир. О, конечно! В один прекрасный день, дитя, я расскажу тебе все про милейшего графа. Но не сегодня. Ограничусь одним, дитя мое: ты должна остерегаться Сен-Вира. Ты поняла?

– Да, монсеньор. Но почему?

– Это я тоже расскажу тебе когда-нибудь.

Когда Эйвон уехал, Леони была вначале безутешна. Госпожа Филд оказалась не слишком увлекательной собеседницей, так как ее излюбленными темами были болезни, смерть и еще распущенность нынешней молодежи. К счастью, наступила теплая погода, и у Леони появилась возможность спасаться от нее в парке – она прекрасно знала, что почтенная дама терпеть не может прогулок.

Когда Леони отправлялась кататься верхом, ее должен был сопровождать грум, но очень часто она нарушала требования хорошего тона и знакомилась с окрестностями в одиночестве, наслаждаясь свободой.

Милях в семи от Эйвон-Корта находилось поместье лорда Меривейла, где он проживал со своей красавицей женой Дженнифер. В последние годы милорд начал ценить тихую праздность, а миледи, хотя два коротких сезона слыла первой. красавицей Лондона, не любила столичной суеты. Почти круглый год они оставались в Гемпшире, хотя зимы иногда проводили в Бате, а порой милорда тянуло повидать друзей юности, и они отправлялись в столицу. Однако чаще эти путешествия милорд совершал в одиночестве, но всегда отсутствовал недолго.

Не прошло и нескольких недель, как Леони направила свою лошадь в сторону Меривейла. Ее влекли леса, окружавшие старинный белый дом, и она въехала под деревья, с интересом поглядывая по сторонам. На ветвях уже развертывались почки, кое-где из травы выглядывали первые весенние цветы. Леони кружила между кустами и стволами, наслаждаясь красотой леса, и вскоре выехала к ручью, который журчал и пел на обкатанных голышах. У ручья на поваленном стволе сидела темноволосая дама, на пледе у ее ног играл младенец, а маленький мальчик в курточке, щедро вымазанной глиной, усердно удил в ручье.

Леони резко натянула поводья, виновато сообразив, что оказалась в чужих владениях. Первым ее заметил юный рыболов и крикнул даме на поваленном стволе:

– Маменька, поглядите!

Дама посмотрела туда, куда он указывал пальцем, и ее брови удивленно поднялись.

– Я очень сожалею, – запинаясь, сказала Леони. – Лес такой красивый… Я сейчас же уеду.

Дама встала и пошла по заросшей травой полянке, которая их разделяла.

– Вы правы, сударыня, и вам ни к чему уезжать. – Тут она заметила, что личико, затененное большими полями шляпы, выглядело совсем юным, и приветливо улыбнулась. – Не хотите ли спешиться, душенька, и немного поскучать со мной?

Растерянность исчезла из глаз Леони, а на щеках возникли ямочки. Она кивнула.

– S'il vous plaоt, madame[66].

– Вы француженка? Вы здесь у кого-нибудь гостите?

Леони высвободила ногу из стремени и соскользнула на землю.

– Но да, я гощу в Эйвон-Корте. Я… ба! – забыла это слово! Оп… опекаемая монсеньора герцога.

По лицу дамы скользнула тень. Она сделала движение, словно хотела заслонить от Леони своих детей. Подбородок Леони вздернулся.

– Я только это, мадам, je vous assure[67], и меня опекает мадам Филд, кузина монсеньора. Мне лучше уехать, да?

– Прошу у вас прощения, душечка. И буду рада, если вы останетесь. Я – леди Меривейл.

– Я так и подумала, – призналась Леони. – Леди Фанни мне про вас рассказывала.

– Фанни? – Лицо Дженнифер прояснилось. – Вы с ней знакомы?

– Я прожила у нее две недели, когда только приехала из Парижа. Монсеньор счел не convenable, чтобы я жила у него, прежде чем он подыщет даму, которая приглядывала бы за мной, вы понимаете?

В прошлом Дженнифер довелось на опыте познакомиться с понятиями герцога о том, что принято и что не принято, а потому она не поняла, но из деликатности промолчала. Они с Леони сели на поваленный ствол, а мальчик не отводил от них округлившихся глаз.

– Монсеньор, как я вижу, никому не нравится, – заметила Леони. – То есть очень мало кому. Леди Фанни, мосье Давенанту, ну и, конечно, мне.

– Так он вам нравится? – Дженнифер удивленно посмотрела на нее.

– Он очень добр ко мне, вы понимаете? – объяснила Леони. – А это ваш сын?

– Да, это Джон. Подойди поздоровайся, Джон. Мальчик послушно подошел, поклонился и, осмелев, сказал:

– У вас такие короткие волосы, сударыня!

Леони сняла шляпу.

– Такие красивые! – воскликнула Дженнифер. – Почему вы их остригли?

Леони замялась.

– Сударыня, можно я не отвечу? Мне велели ничего никому не говорить. Леди Фанни сказала, что я должна молчать.

– Надеюсь, причиной не была болезнь? – спросила Дженнифер с тревогой, оглядываясь на своих детей.

– Ах нет! – успокоила ее Леони. И вновь замялась. – Правда, монсеньор не говорил, чтобы я молчала про это. Только леди Фанни, а она не всегда поступает очень мудро, ведь правда? И наверное, она была бы не против, чтобы я сказала вам, ведь вы учились вместе с ней в монастырском пансионе, n'est-ce pas? Видите ли, сударыня, я только-только начала быть девушкой.

Дженнифер остолбенела.

– Простите, душечка, но…

– С двенадцати лет я всегда была мальчиком. Потом монсеньор нашел меня, и я была его пажом. А… а потом он обнаружил, что я вовсе не мальчик, и сделал меня своей дочерью. Сначала мне это очень не понравилось, а с юбками я мучаюсь до сих пор, но оказалось, что тут есть и много приятного. У меня много вещей, которые совсем мои, и я теперь благовоспитанная девица.