Шарф, стягивавший волосы, развязался, и она завела за спину руки, чтобы вновь подтянуть узел. И при этом продолжала твердить себе, что многие люди оказываются в подобном положении. Сколько браков совершается по расчету, и всегда существует возможность того, что нежеланное, но бурное чувство может захватить замужнюю особу, вполне довольную своей жизнью… впрочем, и женатого мужчину тоже. В конце концов, разве не это случилось со Стюартом?!

Пиппа дотронулась до живота. Бурное чувство вовсе не так уж плохо, при условии, что никто о нем не знает.

Она побрела во дворец.

Ей повезло: похоже, никто не видел, как она возвращалась в спальню. Марта с укоризненным видом уже наливала горячую воду в тазик на комоде и, искоса взглянув на платье Пиппы, заметила:

– Вы выходили без меня, миледи.

– Да. Не хотела тревожить тебя так рано, – пояснила Пиппа, стягивая шарф. – Решила пройтись немного, прежде чем все встанут.

– А я не знала, что вы пожелаете на завтрак – мясо или сыр, миледи.

Пиппа оглядела поднос со свежим хлебом и маслом.

– Варенные всмятку яйца и ветчину, если можно. Да, и кружку хмельного меда. Сегодня утром меня совсем не тошнило, Марта, и поэтому ужасно хочется есть.

– Сейчас принесу, миледи.

Марта совсем не была уверена, жалует ли ее хозяйка, но все же испытывала благодарность за то, что никаких признаков недовольства пока не выказывалось.

– Позвольте, я помогу вам снять платье!

– Нет, я сама справлюсь, спасибо.

Пиппа улыбнулась, чтобы смягчить удар, хотя стало ясно, что камеристку вновь отстраняют от прямых обязанностей.

Марта вышла, и Пиппа, раздевшись, принялась обтираться мокрой тряпочкой. И, снова вспомнив о Робине, весело усмехнулась. О, какое бы удовольствие доставила эта история Пен!

Но Пен нет рядом. И некому по достоинству оценить новость о том, как Робин пал жертвой романтического увлечения. Ни одной живой души…

Пиппа одернула себя. Жалость к себе бессмысленна, особенно в подобной ситуации!

Лучше одеться и пойти на поиски Робина, попробовать лестью и уговорами заставить его развязать язык. Это как нельзя лучше отвлечет ее от тяжелых мыслей.

Она позавтракала с уже давно забытым аппетитом, наслаждаясь каждым кусочком, а мед, отныне ее любимый напиток, наполнял теплом и ощущением радости бытия.

Марта как раз зашнуровала ее корсаж и прилаживала маленький круглый плоеный воротник, когда послышался тихий стук. Марта пошла открыть дверь. В комнате появился паж в королевской ливрее и заученно-монотонно объявил, ни к кому в особенности не обращаясь:

– Ее величество требует присутствия леди Нилсон на аудиенции в девять утра.

– Леди Нилсон польщена оказанной ей честью, – механически пробормотала Пиппа. – Полагаю, вам поручено передать то же самое "лорду Нилсону.

– Нет, мадам, мне ничего подобного не приказывали.

Паж с поклоном удалился. До чего же странно!

Старые страхи клещами сжали сердце.

Что означает этот зловещий зов?

Королева никогда не уделяла ей особого внимания и обращалась как с необходимым, хотя не слишком желанным придатком к лорду Нилсону. Неужели Мария узнала о переписке с Елизаветой и теперь собирается допросить Пиппу? Может, Стюарт знает причину приглашения?

Она выбрала большую изумрудную подвеску из корзинки, стоявшей на комоде, и дополнила украшения перстнями с изумрудами и бирюзой. Когда она надевала перстни, пальцы слегка подрагивали.

Пиппа долго стояла перед зеркалом и пыталась успокоиться, тщательно разглядывая каждый предмет туалета. Платье цвета лесной листвы, отделанное серебряным кружевом, с распашной верхней юбкой, открывавшей нижнюю, лимонно-желтую, идеально подходило для утренней аудиенции, как и черный бархатный капюшон с усаженной изумрудами налобной повязкой.

Немного приободрившись, она решила, что если Робин по-прежнему на свободе, значит, Мария не проведала о письме, которое он отвез в Вудсток. Кроме того, Робин заверил, что письмо благополучно передано, так что его не перехватили… Если только люди Бедиифилда не обнаружили письмо до того, как оно попало к Елизавете.

Сердце Пиппы отчаянно забилось, и она едва не попросила Марту слегка ослабить шнуровку. Смочив виски лавандовой водой, она попробовала дышать медленно и глубоко, пока сердце не утихомирилось. Нет никакого смысла накликать беду!

Пиппа посмотрела на часы 2 в эмалевом корпусе, свисавшие с тонкой золотой цепочки, которую она носила на талии вместо пояса. Еще нет и восьми! Времени более чем достаточно, чтобы найти Стюарта и выведать подробности. А потом можно еще успеть к Робину: вдруг он что-то знает!

Супружеские спальни соединяла смежная дверь, в последнее время почти не отворявшаяся. Пиппа легонько постучала, подождала несколько минут и, заглянув внутрь, остановилась на пороге. Как воспримет Стюарт ее неожиданный визит?

Ее встретил полумрак. Ставни были закрыты. Спальня пуста. Постель не смята.

Стюарт всегда развлекался допоздна, но на рассвете неизменно возвращался домой. И никогда не поднимался рано. Ни о какой поездке он тоже не предупреждал, а ведь, чтобы казаться на людях счастливой парой, они неизменно извещали друг друга о своих планах на день. Где же он приклонил голову прошлой ночью?

Она решила не задаваться этим неприятным вопросом, ушла к себе и, закрыв дверь, украдкой посмотрела на Марту. Но та деловито складывала грязную посуду на поднос и, казалось, не обращала внимания на госпожу. Однако Пиппа знала, что Марта водит тесную дружбу со слугой Стюарта и, должно быть, прекрасно осведомлена о том, что сегодня господин не спал в своей постели.

Пиппа вышла в коридор и отправилась к Робину. Холостяк, да еще не состоявший на службе у королевы, не пользовался особым уважением лорд-канцлера, особенно когда речь шла об отдельных покоях.

Коридоры становились все уже, двери располагались всего в нескольких шагах одна от другой, шпалеры казались выцветшими и дряхлыми: очевидно, северное крыло дворца было заброшенным. Здесь почти не встречалось людей и было очень тихо. Толстые столбы пылинок светились в солнечных лучах, едва проникавших в немногочисленные окна. Но Пиппа, занятая невеселыми мыслями, почти ничего не замечала. Наконец она добралась до какой-то приоткрытой двери, откуда слышались голоса. Пиппа уже прошла мимо, когда вдруг осознала, что один, низкий бархатистый баритон, ей странно знаком… Она остановилась и нахмурилась. Что может делать Стюарт в этой отдаленной части дворца?

Пиппа вернулась и стала бесстыдно подслушивать.

До нее снова донесся шепот. Двое мужчин. Стюарт и еще кто-то. Сначала она не могла понять смысла разговора: любовные словечки, нежности… неразборчивое бормотание… и еще звуки. Звуки, оледенившие ее. Безошибочные шлепки плоти, ударявшейся о плоть.

Пиппа судорожно сглотнула, не веря своим ушам. Она теряет рассудок. Слышит то, чего на самом деле нет. До чего же странные фантазии рождает беременность!

Она подступила ближе. Чуть толкнула, и дверь отошла еще на несколько дюймов. Теперь можно было увидеть постель, узкий топчан в жалкой каморке.

Это оказалось правдой. Она не ошиблась. Не бредила наяву. Не сходила с ума. На постели лежал Стюарт. Лица любовника она не видела, но какая теперь разница?!

Пиппа осторожно отступила и, оставив дверь открытой, метнулась в том направлении, откуда пришла. Юбки тихо шелестели, но украшенные драгоценными камнями туфельки ступали бесшумно.

А тем временем Гейбриел поспешно отстранился от Стюарта.

– Ты слышал? – испуганно прошептал он. – Здесь кто-то был.

– Нет, – покачал головой Стюарт. – Никого. Наверное, мышь пробежала. – И с тихим смехом добавил: – Здесь мы в безопасности, Гейбриел. Я проверил: в этой клетушке никто не живет.

– Но дверь… она открыта, – с посеревшим лицом бормотал Гейбриел.

Стюарт поднялся, шагнул к двери и выглянул в коридор. Ни души. Он снова повернул ручку, но, когда повернулся к кровати, засов щелкнул, и дверь отошла на несколько дюймов.

– Засов слабый, – пояснил Стюарт. – В следующий раз я велю его укрепить.

Гейбриел провел рукой по восковому лбу.

– Здесь слишком опасно, Стюарт. Я предпочитаю кабачок.

Стюарт брезгливо поморщился.

– Любимый, я ненавижу это место. Такая мерзкая дыра!

Он сел на кровать, поднял лежавшую у ног кожаную флягу с вином, поднес к губам, а потом протянул Гейбриелу.

Ты слишком беспокоишься.

Можно подумать, им есть что скрывать. Все равно они нигде не будут в безопасности!

Горечь действительности превратила вино в желчь. Но Гейбриел не знал и никогда не узнает правды.

Музыкант жадно припал к фляге и, напившись, вытер рот рукой.

– Сегодня днем я должен развлекать игроков в карты в большом салоне. Ты там будешь?

– Да. Никогда не упускаю возможности поиграть, – засмеялся Стюарт, надеясь ободрить любовника.

Гейбриел безуспешно пытался улыбнуться.

– Мне пора.

Стюарт даже не попытался остановить его. Если Гейбриел расстроен и чего-то опасается, лучше отпустить его туда, где он успокоится.

Но такого места просто не существует.

Стюарт покачал в руках флягу и уставился в пол. Рядом пробежала мышь, и он проследил, как она нырнула в дырку в стене.

Он принял решение. В конце концов, это его шантажируют, так стоит ли скрываться в норах и темных углах? Прятаться в убогом кабачке? И зачем это им, если шпионы Ренара все равно следят за каждым их движением? Вероятно, им уже известно, что он нашел эту каморку. А если и нет, все равно скоро узнают. Но почему, спрашивается, остальные должны об этом пронюхать?

Они принуждены таить свою любовь, но, если соблюдать разумную осторожность, могут встречаться в этой комнате. Здесь, разумеется, нет привычных удобств, зато приятели и знакомые вряд ли сюда забредут. Это придает их любви некое достоинство и, кроме того, немного укрепляет в Стюарте остатки самообладания. Гасит ужасающее ощущение того, что им управляют, как марионеткой, что его участь в руках врагов, что отныне течение жизни от него не зависит. Разумеется, это всего лишь иллюзия, но он всегда может притвориться, что все идет как полагается. Ради Гейбриела.