Он подошел к окну и увидел бесконечную череду крыш и труб, а над ними вырисовывалась голубая полоска неба.

В распоряжении Дэниела были таз и кувшин с водой. Он умылся, затем надел чистое белье. Тщательно убрав за собой, Дэниел надел кожаную куртку и в кармане нашел окровавленный носовой платок. Тонкий батист, отороченный по краям белоснежным кружевом, в уголке вышита монограмма. Платок все еще хранил аромат тончайших духов. На Дэниела нахлынули воспоминания. Как она прекрасно выглядела: белое шелковое платье, что-то воздушно-розовое на плечах, в ушах бриллиантовые огоньки. А как она смеялась в тени деревьев… Смеялась над ним, Дэниелом Хантером, – дочка Эверарда Уориндера… Будь он проклят, если когда-нибудь еще вспомнит эту богачку!

Он пренебрежительно скомкал платок и поискал глазами, куда бы его выбросить. Не найдя ничего лучшего, Дэниел резким движением выдвинул ящик комода и засунул платок туда, с шумом закрыв ящик.

Идя по Райской аллее, Дэниел душой и телом осознавал, как ему повезло. Кружевные занавески закрывали окна первого этажа, ступеньки крыльца казались белыми и светились чистотой. Все это бросалось в глаза своей роскошью по сравнению с неподалеку стоящими домами, разбитые окна которых были затянуты тряпками или прикрыты коричневым картоном. В дверях не было ручек, а то и замков, возле дверей текли на дорогу грязные ручейки помоев. Дэниел привык к трущобам, но совсем не ожидал увидеть ту же нищету здесь, в Лондоне, и это наполнило его беспомощным гневом к равнодушным властям, допускающим такое.

Миссис Тэйлор, хозяйка комнаты, где он поселился, напоила его чаем и накормила кашей. Еда была несколько безвкусной, но главное – горячей и питательной, и Дэниел с благодарностью все съел. Поблагодарив миссис Тэйлор за заботу, он отправился искать овощной магазин мистера Брауна.

Дэниел вскоре без особого труда отыскал его. Когда-то маленький магазинчик, теперь он разросся почти вдвое, и на прилавках здесь можно было найти все, что душа пожелает, – от овощей и консервов до плиток ириса, которые готовились миссис Браун и Илспет дома на кухне и продавались по полпенни за плитку.

Слева в магазине торговали более дорогим товаром, и именно там Дэниел и нашел Илспет, которая аккуратно упаковывала товар в бумажные пакеты.

– Папа во дворе, помогает разгружать товар, – сказала она, робко улыбнувшись Дэниелу. Он ответил девушке тем же, тем более, похоже, что им скоро придется работать вместе. Улыбка смягчила его жесткие черты лица.

– Спасибо, я тогда пойду сразу в школу, – сказал Дэниел.

Глядя ему вслед, Илспет подумала о том, насколько же он привлекательнее предыдущего учителя.

Илспет была невысокого роста пухленькой девушкой, с пепельно-серыми кудряшками, которые ей приходилось накручивать на бумажные «бигуди» каждую ночь. Она надула в задумчивости губки и почему-то равнодушно отодвинула в сторону плитку шоколада, которым с таким удовольствием лакомилась до прихода Дэниела.

Снаружи здание школы выглядело неприметным. Оно было выстроено много лет назад и теперь было грязно-желтого цвета. Но что являлось, по мнению многих, самым главным, так это была чистота, поэтому учащиеся школы скоблили, мыли и чистили ее, и делали это, похоже, довольно часто.

Подойдя поближе, Дэниел увидел двух подростков, идущих ему навстречу: одного с ведром мыльной воды, а другого – со щеткой и тряпкой.

Когда он представился им, ребята устало кивнули в ответ, и в течение какой-то минуты, пока учитель и мальчики приглядывались друг к другу, умудрились опрокинуть у его ног это злополучное ведро. Брюки Дэниела были по колено в мыльной воде. Отпустив мальчишкам по затрещине, Дэниел спокойным тоном сказал, что если они уже закончили мыть пол, то могут идти отдыхать, все остальное он сделает сам.

Дэниел не знал, как он будет управляться с детьми, особенно если учесть тот факт, что среди них немало таких оболтусов. Но все же кое-какой опыт у него был. Последние два года его бывший хозяин по требованию закона вынужден был организовать при фабрике школу для детей рабочих, и Дэниел, часто назначаемый воспитателем, к своему собственному удовольствию, обнаружил в себе способности быстро находить общее детьми и поддерживать кое-какую дисциплину. Дэниел считал, что с детьми нужно часто допускать мягкость, строго не наказывать. Вот и сейчас, отпустив мальчишек, он покорно вытирал пол, то и дело отжимая воду в ведро, а сам размышлял.

Дэниел подумал, что деньги, заработанные им на ярмарке, помогут продержаться до начала занятий в школе. А еще у него будет время на поиски сестры. Занимаясь уборкой, Дэниел мыслями вернулся в тот роковой день, когда умирала его мать, а он сидел возле ее кровати и в отупляющем горе слушал ее шепот.

– Позаботься о Кейт, Дэниел, у нее, кроме тебя, нет никого во всем свете… и еще… я никому не говорила этого, но сейчас пришло время… – продолжала женщина таким тихим, слабым голосом, что он едва различал слова. Слова, которым боялся верить, которые раскрывали тайну, врезавшуюся в испуганную память одиннадцатилетнего мальчика одним роковым именем – Эверард Уориндер. Дэниел много лет хранил эту тайну, мысленно возвращаясь к ней время от времени и испытывая чувство холодного страха.

С тех пор, как он потерял сестру, прошло уже много лет, и Дэниел решил во что бы то ни стало поскорее отыскать ее. Маленькая Кейт была всей его семьей на огромном белом свете. С помощью Сэма Дэниел нашел тот приют, куда отдали Кейт в шестилетнем возрасте, когда ее просто-таки вырвали у него из рук, она тогда очень плакала и кричала, так что сердце разрывалось на маленькие кусочки.

Отсюда, из этого приюта, в возрасте двенадцати лет девочку отдали прислугой в один богатый дом, и в приюте тут же забыли о ее существовании.

Предчувствуя беду, Дэниел с Сэмом нашли семью, в которую Кейт была отдана, и получили резкий неприязненный ответ: «Испорченной девчонке, Кейт Хантер, пришло в голову сбежать после всей заботы и доброты, которую ей здесь оказывали. Примкнув к труппе бродячих актеров, она наотрез отказалась вернуться, а когда ей пригрозили, что вернут силой закона, вся гнилая команда ночью тайно снялась с места и уехала, забрав с собой распущенную, неблагодарную девчонку».

– Вот и все, Дэн, мальчик, – грустно глядя на него, сказал тогда Сэм, – теперь тебе ее никогда не найти, мне очень жаль. Такой народ, как бродячие актеры, разъезжает по всей стране, они могут быть где угодно, и только Богу известно, что могло с ней случиться в подобной компании.

Для простых людей, фабричных рабочих, таких, как Сэм и Пру, театры были анафемой, а те, кто в них играли, обязательно должны были попасть в ад.

Но Дэн не смирился. Он ходил на ярмарки, заглядывал в гостиные и на постоялые дворы – всюду, где «такой народ» обычно обитал, он спрашивал о своей сестре, но в ответ все только с сожалением качали головами.

Пока, наконец, несколько месяцев назад ему не улыбнулась удача. До него дошла весть, что в маленький городок, в нескольких милях от города, где работал Дэниел, приехала труппа бродячих актеров.

– Это все равно, что искать иголку в стоге сена, – сказал ворчливо Сэм, – один шанс из ста, что там будет Кейт, а идти туда добрых десять миль, и потом через болото.

У Дэниела было странное, но сильное предчувствие, что он скоро наконец-то увидит сестру, свою родную и любимую Кейт. И эта мысль помогла ему проделать весь трудный путь. За все время он лишь раз остановился, чтобы напиться из ручья и съесть хлеб с сыром, который заботливая Пру Джессон положила ему в карман куртки.

Когда Дэниел подошел к большому балагану, оклеенному снаружи яркими плакатами, и протиснулся внутрь, пьеса была уже в самом разгаре. Дэниел ничего не знал о театрах и спектаклях и никогда не читал драматургических и поэтических произведений. Актерская игра показалась ему такой неестественной и надуманной, костюмы были и того хуже, слишком яркие и аляповатые.

Прошло какое-то время, прежде чем Дэниел понял смысл пьесы. Похоже, это была драма о негре, женившемся на белой девушке и дико ревновавшем ее, подозревающем, что она ему изменяет с его лейтенантом. Честно говоря, Дэниел, по сути дела, пребывал скорее в растерянности от данного представления, но временами некоторые реплики актеров затрагивали его душу.

Исполнитель главной роли вызывал у публики своей игрой неподдельную ярость и сочувствие к себе. Черная краска с его лица и рук оставляла пятна на белом платье партнерши…

Зрители шумели, переговаривались и смеялись, жуя пирожки и кексы, щелкая орехи и грызя яблоки. Но, к своему собственному удивлению, к концу спектакля, когда огромные черные руки негра начали сдавливать белоснежную шею, Дэниел вдруг неожиданно для себя вскочил и заорал:

– Перестань сейчас же, идиот чертов! Неужели ты не видишь, что она невиновна!

Дэниел сразу же опустился на скамейку, почувствовав себя полным глупцом и все еще находясь под впечатлением от горького конца трагедии.

Зрители хлопали, выкрикивали поздравления вышедшим на сцену улыбающимся и раскланивающимся актерам, а потом, толкаясь, стали пробираться к выходу. Но Дэн остался сидеть на месте, точно он был погружен в сон. Он вдруг подумал о том, что может делать в подобной компании его маленькая беззащитная сестренка.

Спустя несколько минут Дэниел встал и подошел к сцене. Заглянув за занавес, он увидел группу людей, каждый из которых был занят своим делом. Актерская труппа собиралась уезжать этой ночью, и каждый из них знал, что он должен сделать, чтобы подготовить скорейший отъезд. Никто не обращал на Дэниела никакого внимания, разве что иногда его ненароком толкали, если он оказывался на пути, пока, наконец, Дэниел не схватил одного из них за рукав и не спросил, может ли он поговорить с директором.

– С директором? Вы, должно быть, имеете в виду Родди – Родерика Крауна. Он вон там, у себя, – и мужчина указал на красные шторы в углу сцены.