Сантьяго Мората - Тень фараона

– Он уже в моей власти. Думаешь, я этого не знал?

– А ты думаешь, я тебя не знаю? Как ты считаешь, зачем я привел его сюда? Чтобы защититься от тебя. Или ты считаешь, что я ничему не научился у тебя?

Лицо его разгладилось, он, явно удивленный, кивнул.

– Очень хорошо. Я всегда знал, что у тебя есть характер. Скажи, что я обещал тебе?

– Что не будешь покушаться на ее жизнь! Она тебе уже ни для чего не нужна. И ты не знаешь, что она стала…

Его хохот снова отозвался у меня в ушах.

– Думаешь, я не шпионил за тобой? – спросил он. – Может быть, полагаешь, что только ты и твой свет умели шпионить?

Меня это не тронуло.

– Мне это безразлично. Сдержи слово.

Хоремхеб вложил меч в ножны.

– Сдержу! И окажу тебе еще одну услугу, как ты услужил мне, – он указал на мой живот. – Я оставлю в живых обитателей этого селения, они доблестно сражались, чтобы остаться варварами… Но через год я вернусь, и к тому времени они вместе с ней должны уйти отсюда. Куда-нибудь подальше. Если я их найду, то тут же уничтожу.

Я согласился, скрепя сердце:

– Справедливо.

Хоремхеб кивнул и посмотрел на Нефертити.

– Дай ему какое-нибудь приличное имя перед смертью. Я дождусь, когда он умрет, и увезу его тело, чтобы похоронить в усыпальнице, достойной моего сына.

Я чуть склонил голову, признательный ему за этот поступок. Он в ответ пожал плечами.

– Мне следует заботиться о своей репутации… – сказал он как бы в оправдание.

И ушел.

Тут же появились Иосиф и его односельчане, которых до сих пор не пускали солдаты Хоремхеба, чтобы они не могли вмешаться в ход событий, устраивавший его.

Они принесли повязки, с помощью которых моментально остановили кровотечение.

Нефертити плакала, но вскоре оказалась в числе тех, кто, разговаривая с Иосифом, врачевал меня и утишал боль с помощью отвратительного на вкус снадобья. Она села рядом со мной и обняла меня. Глаза у нее были сухими, взгляд – спокойным. Я посмотрел на нее, догадываясь, о чем она говорила со стариком.

– Я не хочу никакого дурацкого имени![18] – сказал я. – Я такой, какой есть, и больше мне ничего не надо.

Она кивнула и мягким жестом заставила меня замолчать. Речь шла не об этом.

– Я должна поговорить с тобой. Ночью ты рассказал мне обо всем, что с тобой случилось в мое отсутствие, а сейчас я должна поведать тебе, что со мной случилось в твое отсутствие.

Ее серьезный взгляд заставил меня замолчать и покориться.

Я закрыл глаза, чтобы забыть о боли и сосредоточиться. Успокоился и вспомнил прошлую ночь. Вспомнил, что она была рядом со мной и я был счастлив. Вспомнил, что выиграл это сражение, самое тяжелое, с солдатами, Хоремхебом, бедным Тутом, на которого я не мог злиться… И я победил. Все это стоило того, чтобы Нефертити и ее селение остались целы и невредимы. Миссия моей жизни была выполнена.

Я открыл глаза. Улыбнулся ей. Она попыталась улыбнуться в ответ и заговорила:

– Ты сказал мне, что оставил меня одну. Но это было не так.

– Ты осталась с Иосифом, я знаю.

– Нет. Ты оставил во мне свое семя, и у нас родился ребенок. – Она тряхнула меня, взяв за плечи, слезы стояли в ее глазах. – Сын, Пи, наш с тобой сын! – воскликнула она.

Я понял. Я дал ей то, чего не смог дать Эхнатон.

– Где он? Принеси мне его.

Она отрицательно покачала головой.

– Он не здесь.

От удивления у меня внутри все сжалось, и приступ боли захлестнул все тело. Я ощутил, как огонь охватывает мои внутренности.

– Где он? Я хочу перед смертью взглянуть на своего сына!

Она взяла меня за руки.

– Иосиф не сказал тебе всей правды. Это селение не настолько затеряно в пустыне, как ты думаешь. Даже при дворе есть влиятельный человек, исповедующий нашу религию, он сообщает нам новости. Благодаря ему мы знали, что делается в стране и что затевают Темные.

Я почувствовал, что больше не хочу слушать.

– Будь прокляты шпионы и те, кто ими управляет! Где мой сын?

– Там, где может учиться, чтобы когда-нибудь стать полноценным борцом и защитить нас и нашу веру.

– Будь проклята, женщина! Скажи мне сейчас же, где он!

– В капе.

– Божественный Атон! – в отчаянии воскликнул я, забыв о своих ранах. – Что ты наделала?!

– Я определила нашего сына в кап, чтобы он научился сражаться, имея самое лучшее оружие, как ты сам.

Я стал кричать, хотя из‑за этого боль нарастала, а кровь просачивалась сквозь повязки. И заплакал горькими слезами ярости.

– По какому праву? Если у вас был кто-то свой при дворе… почему он не связался со мной? Я скажу тебе: потому что ты отвергла меня и потому что у Иосифа не было в капе того, кто стал бы в будущем орудием в вашей борьбе. Он управлял тобой, как твой отец, как Эхнатон, как Атон… Атон! Джех был прав. Мы просто пешки, и нами всегда кто-то будет управлять.

Она опустила голову. Я продолжал кричать:

– Ты изменилась! Ты потеряла и свою веру, и невинность. Что с тобой сделали? Что тебе вбил в голову этот старый негодяй?

Она в слезах умоляла меня:

– Пойми меня, Пи!

– Ты такая же, как твои предки! В конечном счете ты оказалась такой же, как они!

– Нет! – возразила она. – Эта вера другая. Она очень похожа на веру в Атона и в то же время совсем иная…

– Я всего лишь хотел скрыться вместе с тобой и мирно жить! А ты рассказываешь мне о вере… Тебе недостаточно было богов?

– Но мы не можем забывать о тысячах наших братьев, которые живут, как рабы, но хотят того же, что и ты!

– Да ну их всех! У меня столько братьев и отцов, что я не могу их сосчитать… С каких пор эти люди стали твоей семьей? Будь ты проклята! Мне нет до них дела. Я сражался за тебя, а ты отдала им моего сына… чтобы он когда-нибудь развязал войну!

– Нет! Он не станет развязывать войну. Клянусь тебе! Только будет говорить о нашей вере там, среди них. И когда-нибудь сделает так, что нашим сельчанам не нужно будет таиться, или выведет нас из этой страны, где сейчас к нам относятся как к рабам. Клянусь тебе памятью Эхнатона!

– Как ты можешь знать это? Ты просто еще одна наивная, простодушная жертва в лапах этих крокодилов… вроде меня самого…

И я замолчал, понимая, что, в конце концов, она ни в чем не виновата, а, возможно, виноват я сам, поскольку оставил ее в руках человека, которого из‑за своего дурацкого самомнения считал слегка помешанным на каком-то боге. Я снова совершил ту же ошибку, что и в случае с Эхнатоном, в точности как и она… и не мог обвинять ее ни в чем, потому что мы были совершенно одинаковыми.

Я улыбнулся ей, словно оправдываясь. Она ответила мне улыбкой, и на душе у меня снова стало светло.

В конце концов я успокоился, хотя время от времени меня одолевали приступы гнева, сопровождаемые судорогами и нестерпимыми приступами боли, охватывающими все тело, от раны до кончиков пальцев. Внутренности по-прежнему жгло.

Удивительно, но ясное осознание того, что жить осталось недолго, помогло мне расслабиться. Понимание, что все закончилось, принесло мне удивительное спокойствие, чего трудно было ожидать в такой момент. Это спокойствие придало мне сил и ослабило боль.

– Скажи своим единоверцам, чтобы они помолились вашему богу за меня. Ведь я убил фараона.

Мое восприятие притупилось. Нефертити придвинулась и осушила губами мои слезы, как когда-то, и покрыла мое лицо поцелуями, что вернуло тепло моим щекам и заставило меня улыбнуться.

Я обнаружил, что не могу ненавидеть ее. И мне было так больно осознавать, что она хрупка и невинна. Я все простил ей и почувствовал себя лучше. Действительно, я не мог не думать обо всех тех, кто был мне знаком, кому я служил так или иначе. И я понял их всех: Эйе был отцом, Тут был сыном, чересчур избалованным, с непомерным честолюбием, с которым не мог справиться. Даже сам Хоремхеб представлялся благородным – на свой лад, ведь он противостоял мощи Темных, хотя и не самыми чистыми методами.

Но у них у всех было нечто общее. Жуткое давление, которое они испытывали с детства. Сознание, что они должны определять будущее страны. Эта ответственность давила так, что действия их зачастую были противоречивы.

Давление, которого я уже не ощущал, и отсутствие которого дало мне возможность мыслить трезво.

Я простил всех, и от этого мне стало хорошо. Это было странное ощущение. Я вспомнил тихие воды Нила, и снова меня убаюкивало его течение, пока следующий проблеск сознания не подсказал мне, чтобы я с толком использовал оставшиеся мне мгновения счастья. Я снова открыл глаза, хотя сон одолевал меня, а движения мои замедлились.

Я посмотрел на Нефертити. Ее лицо, по которому катились слезы, было прекрасно. Я улыбнулся ей. Я был счастлив, что она рядом. Закрыл глаза, отдаваясь удовольствию из‑за отсутствия боли, убаюканный обликом ее улыбающейся, который останется со мной, пока я жив.

И когда темнота стала завладевать мною, эта мысль согревала меня и возвращала к жизни.

Я испытывал благодарность судьбе за то, что меня любила эта женщина, и с удовольствием вспоминал, какой чудесный подарок я от нее получил.

Сын.

Сын, благодаря которому я останусь жить.

Мне было совершенно безразлично, что я был жалким слугой. Я ощущал себя фараоном, который держит на руках своего сына, осознавая, что его род продолжится.

У моего сына есть настоящее имя, а не имя раба или слуги, как у меня, которое никто не вспомнит. Но имя этого мальчика будут помнить.

Беспокойство заставило меня открыть глаза.

– Мой сын.

Я с трудом произносил слова. Прежде чем отдаться благодатному сну, я пошевелил губами, шепча:

– Как его зовут?

Нефертити улыбнулась. Она поцеловала меня, лицо ее было рядом с моим, когда она сказала:

– Моисей.

Все персонажи этого романа, кроме главного героя, подлинны и фигурируют в исторических хрониках.