Это был всего лишь третий секретарь, отвечавший за туризм и спорт, но он славился умением хлебосольно, на широкую ногу принять в Сочи московское начальство, потому и пользовался большим влиянием. Ей было больно слушать, как он — еще молодой человек, лет на десять, если не больше, младше папы — кричит папе: «Сам виноват! Под суд пойдешь!» А папа… Вот тогда он и «развязал», снова запил.

Вера включила компьютер и нашла в Интернете ссылки на ту давнюю аварию. Их было немного, но ей и нужна-то была всего лишь одна. Это случилось двадцать второго апреля 1984 гола, а через четыре дня папы уже не было в живых. Значит…

Значит, он мог пойти под суд за то столкновение. Он же начальник порта, ему и отвечать. Мог и в тюрьму сесть.

«От большего греха убегаю». Что же он хотел этим сказать? Теперь уже не узнать. «Как мог, я любил тебя».


Вера так долго сидела в кабинете, что Антонина Ильинична встревожилась и робко постучала ей в дверь.

— Верочка, с тобой все в порядке?

— Все в порядке, — решительно ответила Вера.

Она бережно сложила бумаги и вещи, спрятала их в домашний сейф и вышла. Чего бы ни хотел от нее отец, подумала она, теперь было уже слишком поздно. Она навсегда покинула тот дом.

О самоубийстве отца и о его странной последней воле Вера не решилась рассказать даже Николаю после примирения. Но зато теперь у нее было прошлое, и она могла с гордостью рассказать о нем своим детям.

* * *

Лидия Алексеевна появилась в банке на удивление быстро: видимо, охранник-водитель знал, как объезжать пробки. Вера пошла встречать гостью с высоко поднятой головой. Только теперь она по достоинству оценила завещание отца.

Умирая, он вложил ей в руки мощное оружие, и не важно, что оно попало к ней с опозданием. Главное, оно оказалось у нее в самую нужную минуту. Теперь она знала, как противостоять матери.

Введя Лидию Алексеевну в переговорную комнату, секретарша Лена сказала:

— Водитель спрашивает, ему ждать?

— Нет, не ждать, — ответила Вера и вручила Лене пятисотрублевую купюру. — Поблагодарите его, пожалуйста, от меня и отпустите. — Она выждала, пока за секретаршей не закрылась дверь. — Здравствуй, мама. Проходи, садись. Чему я обязана таким визитом?

На Лидию Алексеевну явно произвели впечатление и размеры помещения, и обстановка. Малую переговорную комнату никак нельзя было назвать тесной. Здесь стояли два стола, составленные буквой «Т», и не менее дюжины глубоких удобных кресел. Стены были обшиты панелями натуральной древесины, на дальней, напротив председательского места, висела большая и яркая абстрактная картина в тяжелой раме. Это была картина трагически погибшего художника Бориса Татарникова — одно из приобретений, сделанных банком с Вериной подачи. Обстановку оживляли и прекрасно ухоженные растения в горшках. В углу стоял двухкамерный охладитель воды. Когда дверь закрылась, в комнате наступила особая «начальственная» тишина, какая бывает лишь в помещениях с хорошей звукоизоляцией.

«Сет» из искусственных сапфиров на месте, в свою очередь, отметила Вера и порадовалась, что не надела в этот день кольцо Галыниных. Сравнение было бы не в пользу Лидии Алексеевны.

Вера не стала садиться во главе председательского стола, а выбрала себе кресло сбоку и указала матери место напротив.

— Да оставь ты этот чемодан, садись.

Лидия Алексеевна села. Она не видела дочь тринадцать лет и теперь не узнавала свою серую мышку. Перед ней сидела уверенная в себе, элегантно одетая, прекрасно причесанная женщина с безупречным маникюром на длинных, точеных пальцах. Заметив обручальное кольцо, Лидия Алексеевна наконец нашла, что сказать:

— Так ты все-таки вышла за него замуж.

Ого! Выходит, Лора в курсе ее дел? И даже информирует мать? Любопытно.

Вера взглянула на изящное колечко, выполненное по ее заказу дизайнером-ювелиром: два тонких ободка, золотой и платиновый, спаянные вместе.

— Ты приехала меня поздравить?

— Я приехала поговорить о Лоре.

— О Лоре? А что с ней?

— Лора попала в ужасное положение. Знаю, ты ее не любишь…

— Она все сделала, чтобы я ее не любила.

— Но она все-таки твоя сестра. Ты должна ей помочь.

— Да что случилось-то?

— А то ты не знаешь!

— Извини, мама, я за светской хроникой не слежу. Говори толком.

— Выгнал ее этот чучмек!

Вера поморщилась.

— Давай обойдемся без подобных выражений. Если ты имеешь в виду Руслана Гаджиевича Уразбаева, то он уважаемый человек, солидный банкир. Я не знала, что они расстались.

Про себя Вера мельком подумала: что же такое должна была натворить Лора, чтобы он ее выгнал? Но спрашивать у матери, конечно, не стала. Лидия Алексеевна сама выложила, не дожидаясь вопроса:

— Детей ему, видите ли, захотелось!

Вот как далеко прокатилось эхо Лориных ранних абортов! «Надо будет поговорить с Вероникой, — подумала Вера, — чтоб срочно рожала. Она славная девочка, не подлая и не вредная. Жаль будет, если пропадет».

— И что я могу для нее сделать? — спросила Вера. — Да, кстати, почему она не обратилась ко мне сама?

Лидия Алексеевна взглянула на младшую дочь с ненавистью.

— Ты же прекрасно понимаешь: Лора слишком горда.

— И поэтому она вызвала сюда тебя? Странная гордость. Так что же я все-таки могу сделать?

— Ты могла бы пристроить ее куда-нибудь.

— Куда, например?

— Ну, я не знаю. — Лидия Алексеевна обвела глазами комнату. — У вас тут в Москве масса возможностей.

Опять провинциальный комплекс. Они с Николаем почти не говорили о Лоре, но он как-то раз упомянул, что Лора требовала от него того же самого, причем теми же самыми словами.

— Банковскому делу Лора не обучена. Да и никакому другому, если на то пошло, тоже. Всю свою жизнь она была профессиональной красавицей. Я не спорю, есть теперь и такая профессия: декоративная девушка. — Вера опять вспомнила Веронику Альтшулер. — Но Лоре тридцать шесть лет! В таком возрасте декоративные девушки обычно выходят на пенсию.

— Ты могла бы пристроить ее в театр!

— Я в театре не служу, — заговорила Вера, никак не выдавая своих мыслей, — но дело даже не в этом. В театре тоже нужно уметь что-то делать. Актерских способностей у Лоры нет, хотя «по жизни», как теперь говорят, она комедиантка. Костюмером или гримером ей не стать: это тоже искусство, этому тоже надо учиться. Вот возьми Зину Мухамедшину. Ты помнишь Зину? Она стала парикмахером экстра-класса. Но только я, заметь, никуда ее не пристраивала, она всего добилась сама.

Судьба Зины Мухамедшиной Лидию Алексеевну не волновала.

— Хватит читать мне мораль. Повторяю: Лора твоя сестра. Ты просто обязана ей помочь.

— Но я действительно не представляю, кем Лора могла бы работать в театре. Билетершей? Буфетчицей? Боюсь, ее не устроит зарплата. К тому же она не умеет считать и будет ошибаться со сдачей.

— Издеваешься, да? Лоре и без того трудно было к тебе обратиться, а ты еще издеваешься!

— Просто пытаюсь объяснить, что мои возможности ограничены. А вернее, Лорины. Я вижу только один выход: забирай ее к себе в Сочи. У вас есть дом. Кстати, он принадлежит мне. Но вы можете жить в нем. И это все, что я могу вам предложить.

Глядя на мать в эту минуту, Вера поняла, что должен был чувствовать граф Монте-Кристо. Лидия Алексеевна побелела, словно увидела призрак, и даже не сразу смогла заговорить.

— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? — прохрипела она.

Вера ответила чистую правду:

— Мне сказал папа.

— Прекрати…

— Но это правда. Папа написал мне письмо, и я его получила. Там есть заверенная копия завещания. А ты думала, я никогда не узнаю?

— Это завещание недействительно. Все сроки вышли.

— Ошибаешься. Завещание можно предъявить когда угодно. В нотариальной книге сохранилась запись, уничтожить ее невозможно. Если дело дойдет до суда, я докажу, что ты пыталась уничтожить завещание, а это уже статья и срок. Но ведь мы не будем доводить дело до суда, правда, мама?

Лидия Алексеевна не нашлась с ответом.

— Да успокойся, не собираюсь я тебя выселять. Я каждый месяц высылаю тебе деньги, их вполне достаточно для вас обеих. Ты еще работаешь и пенсию за отца получаешь. Сдаешь комнаты курортникам. Да, я и об этом знаю. Ты превратила дом в гостиницу, но уж для своей любимой Лоры авось найдешь местечко. В общем, я за вас спокойна. Как-нибудь проживете. Но помни, мама: завещание у меня, и если вы с Лорой еще хоть раз попытаетесь осложнить мне жизнь, я пущу его в ход. И еще одно: времени на раздумья у вас нет. Где Лора?

— Остановилась у какой-то подружки. Ты же ее к себе не пустишь!

— Нет, не пущу. Поезжай за ней сейчас же, я дам тебе машину и устрою вам билеты на самолет. Если не хочешь, чтобы она оказалась на панели, делай, как я говорю.

— Значит, ты останешься шиковать в Москве, а нам велишь убираться в Сочи? — все-таки не утерпела Лидия Алексеевна.

— Лора прошиковала в Москве тринадцать лет, и к чему ее это привело? Извини, мама мне надоела эта басня про стрекозу и муравья. Мне работать надо, меня люди ждут. А Сочи, кстати, тоже неплохой город, его даже называют третьей столицей. Вдруг в Сочи устроят Олимпиаду? У Лоры опять появится масса возможностей. Если она сбросит килограмм пятнадцать.

Удар попал точно в цель: Лидия Алексеевна еще не видела любимую дочь, но поняла, что Лора стала некондиционным товаром. Она решила пустить в ход последний козырь.

— Послушай, Лора много знает. Она там такого насмотрелась и наслушалась у этого своего… — От слова «чучмек» Лидия Алексеевна на этот раз удержалась.

— Ты предлагаешь мне купить информацию? У Лоры? Может быть, компромат на ее бывшего мужа?