— Нет-нет, мне очень нравится, — торопливо пробормотала Вера.

Ей не нравился мамин «сет». Во-первых, из-за скандала, во-вторых, она уже тогда понимала, что это безвкусный новодел. Бриллианты были слишком крупны, золотая оправа — массивна и сделана так топорно, будто ее в кузне молотом ковали. А тут в оправе тонкой работы светился темно-синим огнем настоящий сапфир, словно кусочек ночного неба, осыпанный, как звездами, крохотными бриллиантиками, не затмевающими, но лишь оттеняющими его красоту. И все-таки у нее душа не лежала носить это кольцо.

«Вам пойдут холодные камни», — промелькнуло в памяти.

— Скажите спасибо, — прервала ее тягостные размышления Наталья Львовна, — что я не отдала это кольцо вашей сестре. Зацените, как говорят мои студенты.

Вера примерила кольцо.

— Мой одиннадцатилетний сын употребил бы слово «пролайкать», — улыбнулась она и тут же смутилась до слез, вся съежилась и виновато опустила голову.

— Все в порядке. — Наталья Львовна ласково обняла ее. — Я все понимаю.

— Ему одиннадцать, а вы его даже не знаете. Это все я виновата…

— Ничего, мы это исправим. Главное, не затягивать. И вы ни в чем не виноваты. Я вам честно скажу, Вера, в этой истории я на вашей стороне. И уж совсем-совсем по секрету: я вам даже завидую немного. Мне тоже в свое время хотелось уйти, но я не решилась. А вы проявили характер. Ладно, забудем. Не стоит портить такой чудный вечер. Идемте, а то мужики там заскучали.

— Нет, вы не понимаете. — Вера мучительно подыскивала слова. — Я не говорила сыну, что Коля его отец. Он не знает. И теперь…

— Ничего, вы поженитесь, и я стану бабушкой ex officio note 18.

Вера сказала, что не хочет официальной регистрации.

— Мы этот вопрос как-нибудь по-другому уладим, — заверила ее Наталья Львовна. — И в любом случае, что за дело мальчику до этих тонкостей? Нет уж, я твердо вознамерилась быть бабушкой и баловать внука самым бессовестным образом. А для начала… Не перейти ли нам на «ты»?

— Ой, я не смогу, — испугалась Вера.

— А мы выпьем на брудершафт.

И, весело подмигнув, Наталья Львовна увела ее обратно к мужчинам.

Когда женщины вернулись, Николай высказал вслух то, что поразило его с самой первой минуты. Он вспомнил, как в фильме Феллини «Восемь с половиной» герой отыскивает свою мать. Подбегает то к одной женщине, то к другой, поворачивает их лицом к себе… Все не то!

— Посмотри, пап, — Николай легонько толкнул отца локтем в бок, — как они похожи! Вы прямо как сестры! — обратился он к вошедшим женщинам.

— Спасибо, Коленька, заходи еще, — с ласковой насмешкой отозвалась его мама.

Они и впрямь были похожи. Обе высокие, стройные, волосы почти одного цвета, правда, у Веры совсем прямые, а у Натальи Львовны слегка вьющиеся, но у обеих узкие, чуть вытянутые книзу лица, большие серые глаза, длинный тонкий нос… Словом, будь Николай героем фильма Феллини, — кстати, тот тоже был режиссером! — он взял бы Веру на роль своей матери.

Самого Николая это открытие слегка смутило — старик Фрейд небось сплясал бы джигу на его комплексах! — и все же втайне ему было приятно, что он выбрал себе женщину, похожую на маму. Как же он раньше не замечал?

Вечер прошел дружно, мирно, только Александр Николаевич посетовал, что сына назвали Андреем: в семье Галыниных была традиция чередовать имена Николай и Александр. Но ему тоже понравилась новая невестка, а когда они познакомились семьями, когда он увидел Андрейку, дедовские чувства взыграли в нем с неистовой силой.

Узнав, что Андрейка собирает самолеты, он принес внуку несколько новых моделей и показал фигуры высшего пилотажа. Надо было видеть, как этот высокий, представительный, все еще очень красивый мужчина и мальчик, тянущийся вверх молодой травкой, далеко еще не выбравший свою норму по части роста и мужской привлекательности, ведут воздушные бои игрушечными самолетиками.


— Ну, эти при деле, — любовно констатировала Наталья Львовна. — А мы лучше чайку попьем. Вот видишь, Верочка? Саша теперь костьми ляжет, но в армию Андрейку не отдаст. Он горазд рассуждать о долге, когда все абстрактно и отвлеченно, а тут внук родной. Кровиночка.

Вера провела с Антониной Ильиничной специальную беседу, с корнем уничтожив в ее душе опасения насчет новых родственников и всей их будущей жизни. Да та и сама вскоре убедилась, что никто не покушается на ее первородство в качестве Андрюшиной бабушки.

Андрейка только спросил:

— А почему дядя Коля зовет бабу Нату и деду Сашу папой и мамой, а ты бабушку мамой не зовешь?

— Наша бабушка, — чтобы не было путаницы, Андрейка с Верой стали называть Антонину Ильиничну «нашей бабушкой», — мне не мама. Ты же знаешь, она Зинина тетя, сестра ее мамы. А мы с тобой у нее, считай, приемные. Самое главное, она нас любит, остальное неважно. И мы ее любим. Ты ведь любишь нашу бабушку?

— Очень! Очень-очень-очень! А где твоя мама? — стал допытываться Андрейка.

— Осталась в Сочи, — ответила Вера и, упреждая следующий вопрос, попросила: — Давай не будем о ней говорить.

— А почему? — тут же спросил любопытный Андрейка. — Ты о ней никогда не рассказывала.

— У нас сложные отношения, — сказала Вера то единственное, что можно было сказать. — Расскажу, когда вырастешь.

В душе она понадеялась, что к тому времени он забудет.


Проще всех к внезапной перемене участи отнеслась Зина. Вера пригласила в гости все семейство, чтобы разом представить им мужа.

— Ну, мы уже дважды знакомы, — заметила Зина, поздоровавшись с Николаем, и с веселой улыбкой повернулась к Вере: — Я же всегда говорила:

Никуда не денется,

Влюбится и женится!

Ничего такого она не говорила, но Вера не стала спорить.

— А вам, ребятки, надо расширяться, — деловито продолжала Зина. — В этой квартирке вы все не поместитесь.

Действительно, в семье прибавились сразу два новых члена, хотя один из них еще сидел глубоко у мамы в животе. Но Вере с Николаем повезло: они сменили квартиру на еще более просторную в том же доме на Ленинградском проспекте. Как раз достроили «Триумф-Палас», небоскреб в неосталинском стиле на «Соколе». Муж Оксаны Терентьевой, один из боссов строительной компании, застолбил себе там квартиру, как оказалось, еще на этапе закладки фундамента. На свою квартиру в доме на Ленинградке он смотрел как на прорабскую.

Вера эту квартиру купила. Тут было вдвое больше места, чем в ее прежней. Правда, без недоразумений не обошлось. У Оксаны кухня была переделана в «студию»: внутреннюю стену обрушили и соединили кухню со столовой. Зачем это понадобилось Оксане, не прикасавшейся к плите, Вера даже не пыталась понять. Просто считалось, что так модно.

Вере «студийный» вариант не понравился, но она решила, что это еще можно пережить. Хуже было другое: кухонная мебель. Комнаты Оксана освободила, а вот кухонную мебель не взяла, сказала, что оставит ее Вере. Мало того, ясно намекнула, что за эту мебель надо заплатить.

Вера поняла, что Оксана просто хочет завести небольшую заначку от мужа за ее, Верин, счет.

Но эта мебель Вере ужасно не нравилась. Всегда не нравилась, с самого начала, когда она пришла к Оксане с ответным визитом и впервые увидела кухню. Оксанину кухню, как и все остальные помещения, оформлял дизайнер, и Вера не понимала, кто в здравом уме и твердой памяти мог такую кухню выбрать. Кто мог ее замыслить и создать! Мебель была двухцветная: сочетание рыжеватой древесины в темных прожилках с горизонтальными поверхностями, выложенными мрамором «цвета трупной синюшности», как определил Николай. Вера поморщилась, услышав эту шутку, но признала, что он прав.

Вид у этой мебели, несмотря на ее дороговизну, был дешевый и неопрятный, казалось, она собрана кое-как из разных кусков и вот-вот развалится. Конечно, это было не так, и Вера это понимала, но впечатление оставалось именно такое. И за это платить? Но Вера заплатила. Заплатила, не сказав никому ни слова, как и просила Оксана. Просто чтобы не ссориться напоследок. Все-таки Андрейка дружил с Оксаниным сыном, а Оксанин шофер все эти годы исправно возил его в школу.

К тому же Вера понимала, что больше она Оксану Терентьеву не увидит. Пятьсот метров, отделявшие дом на Ленинградке от «Триумф-Паласа», для Оксаны были непреодолимы. Не машину же раскочегаривать, если вдруг захотелось забежать к соседке на чашку кофе! А пройти эти пятьсот метров своими ногами… Нет, на такое Оксана не способна.

Они договорились, что шофер Терентьевых будет по-прежнему заезжать за Андрейкой по пути в школу и завозить Маринку, уже превратившуюся в юную барышню, на занятия музыкой.

Сама Оксана простилась с Верой так, словно уезжала на Северный полюс. А кухонную мебель, когда Терентьевы уехали окончательно, Вера продала за бесценок. Практически за вывоз. Охотники нашлись: все-таки кухня была дорогая, роскошная, в хорошем состоянии.

Когда квартира освободилась, опять пришли ремонтники, все та же семейная пара, Лёкины земляки. Опять Вера переделала все по-своему: обои, английская мебель, шторы в тон, хорошие картины. Она хотела заделать кухонную стену, но домашние ее отговорили: пусть остается «студия». Прилавок, отделявший кухню от столовой, оформили как стойку бара с высокими круглыми табуретами. Вере это не нравилось, зато Андрейке страшно понравилось, и она уступила.

В новой квартире нашлось место для Лёки.

— Зачем вам снимать, зачем деньги тратить? — сказала ей Вера. — Живите у нас.

Лёка согласилась. Заикнулась было, что будет вносить свою долю за электричество и воду, но Вера велела ей раз и навсегда выбросить из головы эти глупости.

Вере снова пришлось взять ссуду в банке на покупку квартиры. Николай предложил свои сбережения, но от этого она деликатно отказалась. Пусть у него будут собственные деньги. Тогда он предложил продать свою двухкомнатную квартиру в Глинищевском переулке, но Вера посоветовала ее сдавать, прекрасно понимая, что он непременно начнет комплексовать: она ведь зарабатывала больше, чем он. А так он сможет каждый месяц приносить в семейный бюджет приличные деньги. Вслух она, конечно, об этом не сказала, просто заметила, что сдавать выгоднее. На том и порешили.